Андрей Воронин - Спецназовец. Сошествие в ад
Окинув ищущим взглядом захламленную комнату, он пошевелил пересохшими губами, словно хотел что-то сказать, но так и не смог выговорить хоть слово, потому что в следующий момент его ноги подкосились, и Бобриков, чувствуя, как им овладевает бесконтрольная слабость, упал на пол, уткнувшись лицом в грязный линолеум…
Очнувшись, Бобриков не сразу понял, что происходит. Во рту было так сухо, словно там находилась пустыня Намиб, в которой неизвестно сколько лет не было дождей. Башка раскалывалась. Но хуже всего было то, что Бобриков, тщетно копаясь в своей памяти, не мог вспомнить, как он оказался на кровати и почему его руки и ноги связаны. Он попробовал пошевелиться, чтобы избавиться от бечевочных пут, но не смог двинуть руками. Путы были такими тугими, что болезненно стягивали запястья при малейшем движении.
Бобриков пошарил взглядом по комнате и поморщился, заметив, что в ней все перевернуто вверх дном, словно только что, пока он был в отключке, здесь состоялось побоище футбольных фанатов.
И тут он наконец понял, что доставляло ему особенный дискомфорт: рот, аккуратно заклеенный скотчем.
Сделав это небольшое, но важное открытие, Бобриков впервые по-настоящему испугался, поняв, что это не сон и не кино, которое в любой удобный момент можно выключить, а что это происходят с ним на самом деле. И он снова задергался изо всех сил, пытаясь хоть как-то ослабить путы.
Внезапно на пороге комнаты показалась Марина. Увидев ее, Бобриков радостно замычал, но, напоровшись на холодный и безучастный взгляд, осекся. Неужели она его предала?
Блондинка недолго постояла на пороге, словно размышляла, стоит ей с ним общаться или нет, но потом все же зашла в комнату и подошла к кровати, где Бобриков, ошалевший от страха, продолжал дергаться всем телом.
– Успокойся, – сказала Марина, наблюдая за его бессмысленными усилиями, и засмеялась. Смех, однако, прозвучал натянуто. – Я хочу, чтобы ты ответил на несколько вопросов. Предупреждаю заранее: если начнешь кричать, то мне придется снова заклеить тебе рот скотчем. И я вколю тебе вещество, после которого ты станешь как овощ и не сможешь сопротивляться. Итак, после того, как я сниму скотч, ты ответишь на мои вопросы. И давай не будем отвлекаться на посторонние темы. Ни тебе, ни мне не стоит терять время.
Слушая ее, Бобриков едва ли понимал и половину из того, о чем она ему говорила. В голове набатом звучала одна-единственная мысль: «Спастись! Спастись! Спастись!» Кроме этого, Олега ничего не волновало. Он был готов пойти на все что угодно, только бы поскорее сбросить бечевку и уехать из этого мегаполиса, из-за которого его жизнь давно пошла наперекосяк.
Марина, словно ей это было не впервой, ловким движением руки сдернула со рта Бобрикова скотч. Олег сипло вскрикнул и жадно задышал ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Дыша носом, он думал, что вот-вот задохнется, и ничего не мог поделать со своим страхом.
– Первый вопрос, – металлическим тоном Марина намекнула на то, что все происходящее – суровая реальность, а не какие-нибудь игры в преддверии постельных утех. – Где документы?
– Какие документы? – в взбудораженном сознании Бобрикова не появлялось ни одной дельной мысли.
Им овладел панический животный страх. И если бы это было возможно, он бы убежал прямо с кроватью. Ему казалось, что это страшный сон, который никогда не закончится.
– Мы же с тобой договорились, – устало напомнила блондинка.
– Знаешь, сколько через меня проходит бумаг? Думаешь, я их все помню? – в отчаянии воскликнул Олег.
– Те бумаги, которые касаются офшорных счетов. Ты знаешь, о чем я. Не притворяйся, иначе мне придется сделать тебе больно.
Марина покрутила перед его носом шприцем, наполовину наполненным какой-то бесцветной жидкостью.
Бобриков напрягся, ощущая, новый приступ ледяного страха. Он смотрел на шприц как загипнотизированный.
– У меня один-единственный вопрос, – сказал Бобриков, жадно облизнув пересохшие губы. – Ты отпустишь меня после того, как я тебе все расскажу?
Марина кивнула.
– Мне трупы не нужны, – заявила она. – Мне нужна информация. Все расскажешь и ступай на все четыре стороны.
Олег кивнул, тупо уставившись в потолок. Ему тяжело было смотреть ей в глаза, которые уже не грели его теплом, а были чужими и холодными. Бобриков чувствовал, что он пребывает на грани истерики, и едва сдерживался, чтобы не разрыдаться от отчаяния и злости.
«Как я мог! – мысленно костерил себя Бобриков. – Так по-дурацки попался! Заглотнул наживку, и теперь я на крючке у Константина Павловича!»
– Скажи мне, – оборвала его размышления блондинка, – кто-нибудь еще знает о существовании этих документов? И где находятся копии данных, которые ты сделал?
Своими вопросами блондинка выбила последнюю почву из-под ног Бобрикова, который надеялся использовать эти копии как последний козырь, чтобы обеспечить себе безоблачное существование в будущем. Но она знала и об этом. Олег понимал, что его положение безнадежно и теперь он вынужден говорить все начистоту, если ему, конечно, не наскучила жизнь. Можно было забыть обо всем, кроме сохранения своей жизни. На фоне надвигавшейся смерти все остальное стало для Бобрикова мелочным и смешным, не стоящим никакого внимания.
Олег помотал головой:
– Я никому не показывал эти бумаги. Копии, которые я успел сделать, лежат в банковской ячейке.
– Твоему куратору из ФСБ тоже ничего не известно? – спросила Марина, подозрительно глядя на Бобрикова.
«И об этом она тоже знает», – устало подумал Бобриков, окончательно убедившись в том, что в его ситуации сопротивление абсолютно бессмысленно и очень опасно.
– Я не успел передать ему эти сведения, – ответил Олег. – Он ничего не знает.
– Где ключ от банковской ячейки?
– Ключ, ключ, – рассеянно забормотал Бобриков, вспоминая, где мог его оставить. – Мне надо подумать.
– Только недолго, – предупредила Марина. – Я не люблю ждать.
В брюках ключа однозначно не было. В портфеле, насколько помнил Бобриков, тоже.
– Я не уверен, но, возможно, ключ остался в куртке, – сообщил он, перебрав в памяти все мыслимые и немыслимые места, где мог оставить ключ от банковской ячейки.
– Той, что висит в коридоре?
Бобриков равнодушно кивнул, чувствуя, что его песенка уже спета. Ну, освободит она его, отпустит, а дальше куда двинуться? Как пить дать из банка его уволят, да и Константин Павлович наверняка не оставит это дело просто так. После увольнения из банка чем он может быть полезен своему куратору из ФСБ? Ему он тоже больше не понадобится, следовательно, не может быть никакой речи даже о минимальной защите. Ну а финал этой истории заранее известен. В один прекрасный день, когда безработный Бобриков пойдет в продуктовый магазин за буханкой хлеба, его либо «случайно» собьет машина, когда он будет переходить дорогу, либо расстреляют киллеры из какого-нибудь «жигуленка» с чужими номерными знаками.
– Там нет никакого ключа, – зло заявила Марина, вернувшись из коридора.
– Не может быть, – не поверил Бобриков. – Больше ему негде находиться.
– Я не верю, что это правда, – сообщила Марина и слегка надавила на поршень, так что из тонкой инсулиновой иглы брызнула жидкость.
– Я не обманываю! – захлебываясь от страха, начал оправдываться Бобриков. – Если ключа там нет, то я не знаю, где он может быть. Я могу назвать точный адрес банка, где я оставил эти сведения.
Олег назвал ей адрес банковского отделения.
– Скорее всего, я оставил там ключи, – виновато сообщил он. – Я очень торопился.
Марина ничего не ответила и положила файл с документами в свой чемоданчик, который Бобриков не видел раньше.
– Как ты могла, – прошептал он.
– Прости, – сказала Марина, отводя взгляд в сторону. – Ничего личного. Я должна буду вколоть тебе снотворное, чтобы уйти. Когда ты проснешься, у тебя будут развязаны руки и ноги, и ты сможешь идти, куда захочешь. И запомни, что молчание – единственная страховка твоей жизни.
– Хорошо, – каким-то чужим и непослушным голосом ответил Бобриков. – Я буду молчать. И если надо, навсегда уеду из Москвы.
– Не беспокойся, этого не потребуется, – сказала Марина и закасала рукав рубашки Бобрикова до локтя.
Олег не сразу понял, что произошло, но, когда маленькая игла впилась в его вену, до него дошло, что Марина не поменяла шприц. Он хотел заорать как ненормальный и вскочить с кровати, но она, словно догадываясь о его намерениях, вновь заклеила ему рот скотчем, и он только замычал, задергавшись всем телом и пытаясь встретиться с ней взглядом. Девушка на него уже не смотрела.
Дергаться Бобрикову пришлось недолго. Секунд пять он еще пытался сопротивляться наступлению смерти, но постепенно затих, затем зашелся в почти беззвучном хрипе, обмяк и устремил взгляд остекленевших, как у пластмассовой куклы, глаз в потолок.
Марина сняла с него все бечевки, раздела и накрыла одеялом, словно спящего, после чего ушла из квартиры.
