Росс Макдональд - Прощальный взгляд
— Знаю. Но я защищал интересы восьмилетнего мальчика, над которым нависла угроза аутизма[13]. В человеческих отношениях далеко не всегда приходится руководствоваться законами. Но даже если исходить из законов, убийство это можно квалифицировать как оправданное, или непреднамеренное.
— Я приехал не для того, чтобы спорить с вами об этике или юриспруденции, доктор, — сказал Тратвелл устало.
— Тогда не извращайте моих намерений.
— А они, разумеется, чисты, как горные снега.
Доктор всей своей массой надвинулся на Тратвелла. Мойра схватила его за локоть.
— Расскажите мне об этом выстреле у путей. Он произошел случайно? — снова обратился Тратвелл к Нику.
— Не знаю.
— Тогда просто расскажите мне все как было. И прежде всего, как вы попали на склады?
Ник отвечал запинаясь, словно память его работала с перебоями, как телетайпный зуммер.
— Я шел из школы, а этот человек позвал меня прокатиться в его машине. Я знал, что нельзя садиться в чужие машины. Но он очень меня просил. И мне стало его жалко. Он был совсем старый и больной. Он меня все расспрашивал, кто моя мама да кто папа и когда и где я родился. А потом сказал, что он мой отец. Я не очень ему поверил, но мое любопытство он раззадорил, и я отправился с ним в бродяжий квартал. Он завел меня за заброшенное депо. Там догорал костер, мы подбросили в него веток и сели к огню. Он вытащил виски, отхлебнул прямо из бутылки и дал мне попробовать. Мне обожгло рот. Но он пил виски, как воду, быстро прикончил бутылку и сразу поглупел. Стал петь старые песни, расчувствовался. Говорил, что я его сын, его дорогой мальчик, что он скоро восстановится в своих законных правах, займет положение в обществе и позаботится обо мне. Потом стал меня тискать и целовать — и тут-то я в него и выстрелил. У него за пояс был заткнут револьвер. Так вот я вытащил револьвер и выстрелил в этого типа. Он умер.
Бледное лицо Ника оставалось спокойным, но я слышал его учащенное дыхание.
— Что вы сделали с револьвером? — спросил я.
— Ничего. Бросил там же, на складах, и пошел домой. Рассказал обо всем родителям. Сначала они мне не поверили. Потом в газетах напечатали про труп. Тогда они поверили и потащили меня к доктору Смизерэму. И с тех пор, — добавил он с разъедающей душу горечью, — мы с ним не разлучаемся. Не могу себе простить, что не явился тогда же в полицию, — сказал он и поглядел на мать; та отвернулась.
— Вы тогда еще не могли ничего решать, — сказал я. — А теперь давайте перейдем к убийству Сиднея Хэрроу.
— Господи, да неужто вы думаете, что и Хэрроу убил я?
— Вы сами так считали, помните?
По его глазам было видно, что он мучительно напрягает память.
— Я тогда не очень понимал, что со мной происходит. И что хуже всего, мне действительно хотелось убить Хэрроу. В тот вечер я явился в «Сансет», чтобы свести с ним счеты. Джин мне сказала, где он остановился. В номере его не оказалось. Я нашел его на берегу, в машине.
— Живым или мертвым?
— Мертвым. Револьвер, из которого его застрелили, валялся около машины. Я поднял его — хотел рассмотреть получше, и тут в моей голове что-то щелкнуло — земля буквально ушла у меня из-под ног. Сначала я подумал, что это землетрясение. Потом понял: со мной творится что-то неладное. Я перестал понимать, что происходит, меня непреодолимо тянуло покончить с собой. — И добавил: — Мне казалось, револьвер ждет, что я из него выстрелю.
— Вы уже раз из него стреляли, — сказал я. — Это тот самый револьвер, который вы бросили на железнодорожных складах.
— Как это могло случиться?
— Я и сам не понимаю как. И тем не менее, это тот самый револьвер. Данные баллистической экспертизы, проведенной полицией, не оставляют сомнений. Вы уверены, что бросили револьвер около трупа?
Ник снова смешался. Он беспомощно вглядывался в наши лица, потом потянулся за темными очками и надел их.
— Около трупа Хэрроу?
— Около трупа Элдона Свейна. Того человека на складах, который уверял, что он ваш отец. Скажите, Ник, вы оставили револьвер около его трупа?
— Да. Я помню, что не взял его домой.
— Значит, его подобрал кто-то другой, хранил у себя все эти пятнадцать лет, а затем застрелил из него Хэрроу. Но кто бы это мог быть?
— Не знаю, — Ник медленно покачал головой.
Смизерэм сделал шаг вперед.
— С него довольно. К тому же так вы ничего не выясните. — Глаза у доктора были встревоженные, но тревожился он за Ника или за себя, трудно сказать.
— Ошибаетесь, доктор, я довольно много выяснил. Да и Ник тоже.
— Верно. — Ник поднял глаза. — Тот человек на складах действительно был моим отцом?
— Об этом следует спросить вашу мать.
— Это правда, мама?
Айрин Чалмерс обвела глазами комнату с таким видом, словно ее заманили еще в одну ловушку. Но наше молчание испугало ее.
— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы. Вам этого не дождаться, — сказала она.
— Следовательно, он мой отец.
Айрин молчала. Она сидела, опустив голову, и ни разу не подняла глаза на сына. Тратвелл встал и положил руку ей на плечо. Она потерлась щекой о его пальцы. Ее безупречная кожа невыгодно оттеняла старческие коричневые пятна на его руках.
— Я знал, что Ларри Чалмерс мне не отец, — повторил Ник настойчиво.
— Как вы об этом узнали? — спросил я его.
— Из его военных писем. Я сейчас не могу точно припомнить дат, но там была какая-то путаница во времени.
— Поэтому вы взяли письма из сейфа?
— Не совсем. На даты я наткнулся случайно. Ко мне явились Сидней Хэрроу и Джин Траск и рассказали, будто мой отец... будто Лоренс Чалмерс совершил преступление. Вот я и взял письма, хотел им доказать, что они ошибаются: ведь во время ограбления отец был еще в плавании.
— Какого ограбления?
— Джин утверждала, будто Чалмерс украл деньги у ее семьи, вернее, у ее отца — речь шла об огромной сумме денег, чуть ли не о полмиллионе долларов. Но его письма доказывали, что Джин и Хэрроу не правы. В тот самый день — по-моему, это случилось первого июля сорок пятого года... — мистер Чалмерс находился на борту своего авианосца. — И добавил с грустной иронией: — Но, доказав это, я тем самым доказал, что мистер Чалмерс не может быть моим отцом. Я родился 14 декабря сорок пятого года, а за девять месяцев до этого, когда меня должны были... — он поглядел на мать и осекся.
— Зачать? — подсказал я.
— Ну да, когда меня должны были зачать, мистер Чалмерс находился на борту своего корабля, в районе военных действий. Ты слышишь меня, мама?
— Слышу.
— И больше тебе нечего прибавить?
— Не надо ополчаться против меня, — сказала она тихо. — Я твоя мать. И какое имеет значение, кто твой отец?
— Для меня — большое.
— Забудь об этом. Неужели ты не можешь забыть?
— Письма при мне. — Я вынул из бумажника те три письма и показал Нику. — Мне кажется, вас интересовали именно эти?
— Да. Где вы их нашли?
— В вашей квартире, — сказал я.
— Дайте мне их на минутку.
Я передал ему письма, он быстро пробежал их глазами.
— Вот письмо от 15 марта сорок пятого года: «Милая мама, мы снова на передовой, поэтому мое письмо еще не скоро отправят тебе». Из чего неизбежно вытекает: кто бы ни был мой отец, им никак не мог быть младший лейтенант Чалмерс. — Он снова посмотрел на мать. — Моим отцом был тот человек на складах, мама? — спросил он угрюмо. — Ну, тот, которого я убил?
— Тебе не нужен ответ, — сказала она.
— Значит, так оно и есть, — сказал Ник с горьким удовлетворением. — По крайней мере, теперь я хоть знаю наверняка. Как, ты сказала, его фамилия? Фамилия моего отца?
Она молчала.
— Элдон Свейн, — сказал я. — Он был отцом Джин Траск.
— То-то она уверяла, что мы брат и сестра. Выходит, она говорила правду?
— К чему вам мои ответы. Я вижу, вы все знаете лучше меня. — Я сделал паузу, потом продолжил: — Я должен задать вам, Ник, один очень важный вопрос. Что заставило вас поехать к Джин Траск в Сан-Диего?
— Запамятовал, — покачал он головой, — полный провал. Я даже не помню, как ехал в Сан-Диего.
— Я вынужден вас прервать, — снова вмешался Смизерэм. — Не могу допустить, чтобы вы одним махом перечеркнули все, что нам удалось сделать для Ника за последние два дня.
— Нет, пора положить конец этой истории, — сказал Тратвелл. — Она и так тянется за Ником чуть не всю его жизнь.
— Я бы тоже хотел положить ей конец, — сказал Ник, — если это возможно.
— И я, — впервые нарушила молчание Мойра.
— Твоего мнения никто не спрашивает, — холодно оборвал ее доктор.
— Что ж, я все равно его высказала. Пора с этим покончить. — В ее голосе вдруг прорвались нотки вины, видно, давно мучавшей ее. Супруги злобно уставились друг на друга, совершенно забыв, что они не одни.
— Вспомните, Ник, когда вы очнулись в Сан-Диего?
— Ночью, в больнице. Что было днем, я совершенно не помню.
— Ну а ваше последнее воспоминание до этого провала памяти?
