Наследие (СИ) - Моен Джой

– Нет, что вы. Я просто ответила на звонок, – не моргнув глазом соврала Элисон.

Мужчина бросил на нее внимательный взгляд, заподозрив ложь, но тут же весело рассмеялся.

– Я вернулся в офис за договором. Буду признателен, если вы прочитаете, и подпишете его в ближайшие дни, - он протянул ей папку с документами и подмигнул. – А пока нам лучше переместиться в более приятное место. Это общество... слишком давит. Не желаете поужинать?

– С вами? – кокетливо хлопнула ресницами Элисон. – С удовольствием.

– Тогда подождите меня внизу. Я только попрощаюсь и догоню вас.

Элисон кивнула и направилась в гардеробную, покрепче прижимая папку с договором к груди.

Было что-то неправильное в осознании как легко она получила этот договор - бумаги судя по всему подготовили задолго до ее прихода, и посещение музея в этот вечер носило не более чем формальный характер. Возможно, это был шанс мистера Блэкмунда узнать ее поближе, даже завязать более тесные отношения. Подумав об этом, Элисон улыбнулась. Она была вовсе не против проснуться с ним утром, если это произойдет не в ее квартире, чистой и изысканно обставленной. Больше ни одного мужчину пустить в свою жизнь она была не готова - не для того пережила тяжелый и долгий бракоразводный процесс с мужем. И все же она непростительно давно не занималась сексом, не говоря уже о любви.

Предаваясь мечтам о страстных поцелуях и крепких объятьях, Элисон положила документы на стойку в гардеробе, надела свой жакет и, посмотревшись в зеркало, заметила, что один из кармашков отличается, выпирая чуть сильнее остальных. Нахмурившись, женщина попыталась его пригладить и услышала шуршание. Быстро запустив руку в карман, она вытащила сложенный лист бумаги, раскрыла его и приложила руку к губам, едва сдержав крик, разрывающий ее изнутри. Торопливо оглядевшись и удостоверившись, что никто не видел, как она читает записку, Элисон сунула ее в клатч и, стараясь не сорваться на бег, подошла к гардеробщице.

– Передайте мистеру Блэкмунду, что я... – дыхание Элисон сбилось, а на глаза наворачивались слезы, которые она безуспешно старалась сморгнуть. – Что мне пришлось уйти. Я неважно себя чувствую.

Гардеробщица взглянула на нее обеспокоено и уточнила лишь, не стоит ли вызвать ей такси или доктора, но Элисон уже бежала к выходу из музея, не слыша ничего вокруг. Губы ее тряслись, кровь отхлынула от лица, и думать она могла только о том, как позорно не упасть в обморок прямо здесь, на глазах у всех. И конечно вызывая такси и блаженно прикрыв глаза на заднем сидении мчащего ее домой автомобиля, она даже не вспомнила ни про папку с документами, ни про работу, такую желанную еще утром.

Едва закрыв за собой дверь, Элисон тут же скинула жакет, бросив его на пол, чего никогда себе не позволяла, заботясь о постоянном порядке в доме и выказывая недовольство Мелоди за разбросанные вещи. Туфли, элегантные, но по удобству напоминающие колодки, отправились туда же, и Элисон позволила себе громкий, сладостный вздох, ощутив ступнями прохладу паркета. Но облегчение пришло лишь на мгновение, и женщина диким зверем понеслась в свою комнату, уже не уверенная сможет ли найти там защиту и спокойствие.

– Ах, Мелоди, вечно ты... – выругалась Элисон, споткнувшись о брошенный на полу рюкзак, но тут же помчалась дальше.

Влетев в комнату, женщина опустилась на колени возле прикроватной тумбочки и, выдернув нижний ящик, начала вытаскивать его содержимое на пол, не заботясь о сохранности. Все в этот миг утратило ценность. Все, кроме шкатулки, хранящейся на самом дне. Взяв ее, Элисон только сейчас осознала, как дрожат и трясутся ее руки, как участился пульс, и удивилась, почему сердце до сих пор не выпрыгнуло из груди, прекратив ее мучения. Медленно, стараясь не уронить шкатулку, Элисон подняла крышку и осторожно, словно не веря тому, что видит, коснулась подушечками пальцев края плотной бумаги. Разворачивать их не было нужды - женщина и так помнила каждое написанное в них слово.

Записки. Три маленьких сложенных пополам белых листа, скорее всего вырванных из записной книжки. Но стоит только раскрыть их, как они превращаются в источник людской ненависти, злобы, жажды смерти. Чувствуя, как слезы заливают лицо, Элисон поставила шкатулку и раскрыла первый лист. Его она получила в десять лет и не сразу связала со смертью своей старшей сестры – Шелби Остелл. Маленькая и наивная она восприняла все как злую шутку одноклассников и спрятала записку подальше от убитых горем родителей - в одну из любимых книг, таким образом, непреднамеренно сохранив на долгие годы.

Холодные пальцы уже держали вторую записку. Другой город, другой дом и совершенно другая, повзрослевшая Элисон. Прошло восемь лет, которые в этом возрасте кажутся целой жизнью, но стоило только ей найти этот сложенный листок, как воспоминания накрыли холодной лавиной. И снова записка стала подтверждением смерти. Элисон лишилась троюродной сестры Марии Мартин, хотя малодушно готова была признать, что эта смерть огорчила ее гораздо меньше потери родной сестры. Возможно, она даже и не узнала бы о ней, если бы не родители, настолько мало общалась с родственницей.

Но настоящее чувство ужаса и отчаяния пришло только с третьей запиской, которую сейчас женщина взяла в руки. Она получила ее в тридцать три года, шесть лет назад, на следующий день после смерти младшей сестренки - Шарлотты Бондар. И даже сейчас помнила, как в тот день ужас потери и отчаяния снова накрыл ее.

И каждый раз после получения очередной записки Элисон приходилось собирать вещи и бросать свою устроенную, привычную жизнь. Сначала родители увезли ее, не в силах продолжать жить в доме, где все напоминало о дочери. Затем Элисон внезапно приняла предложение руки и сердца Аттикуса Гамильтона, над которым сомневалась почти год, словно заранее предчувствуя, что этот мужчина не станет тем самым кораблем, причалившим к острову под названием "судьба". Но к тому моменту родители научились жить дальше и растили малышку Шарлотту, и оставаться в доме с ними Элисон было тяжело. И лишь третья записка придала ей уверенности в том, что время забрать Мелоди и оставить мужа, с которым отношения складывались все хуже и хуже, наступило.

Ее жизнь следовала четкой последовательности: смерть, послание, переезд.

– Куда я дела записку? – прошептала Элисон и начала судорожно рыться в разбросанных вокруг себя бумагах.

Не обнаружив того что искала, она выбежала в коридор, но ни в карманах жакета, ни в клатче листка бумаги не было. Решив, что обронила ее по дороге домой, Элисон позволила себе минутную слабость и села на пол, прислонившись спиной к входной двери. Закрыв глаза, она представила, что все это ей лишь привиделось, и опасность не нависла над нами черным вороньим крылом.

Нелепая и в тоже время чудовищная череда загадочных смертей в ее семье способна была свести с ума кого угодно. Полиция лишь разводила руками и через время закрывала дела, отправляя их на пыльные полки архива за неимением улик. И Элисон оставалось только гадать, что за злой рок преследует женщин ее семьи - женщин, связанных кровью, но не поддерживающих связь и ведущих совершенно разные жизни. Как один человек мог столько лет выслеживать ее, ведь почерк на всех записках совпадал. И все же их в семье оставалось совсем мало родственниц.

– Мелоди! – воскликнула Элисон, пронзенная внезапным страхом за жизнь самого близкого человека. – Нет, только не моя дочь!

Резко вскочив, не обращая внимания на головокружение, она побежала к комнате дочери и постучала, гораздо громче и нетерпеливее чем обычно, а затем, дернув ручку, убедилась, что дверь закрыта. Только сейчас Элисон услышала, как громко играла музыка. В обычный день она сделала бы дочери замечание, беспокоилась бы о соседях, которые вероятно не смогут заснуть, и ворвалась бы в комнату любой ценой, но сейчас, стоя у закрытой двери, она сделала единственное, что было в ее силах - приложила к ней ухо и, услышав шорох и шаги, облегченно выдохнула.