Эд Макбейн - Королевский флеш
— Да что это за хрень гребаная? — спросил грабитель, и это был последний раз, когда Алекс пытался заниматься стихотворчеством в тюрьме или на воле.
Он посмотрел на часы. Было десять минут десятого. Пора снова приниматься за дело.
На юго-западном углу Шестьдесят девятой и Мэдисон-авеню находился ресторан, но в его окне было выставлено объявление, что он начинает обслуживать только с половины двенадцатого. Не слишком удачно, поскольку для Алекса не было бы ничего лучше, как сесть за столик у окна и оттуда наблюдать за домом. Ему не улыбалось снова торчать на углу, ловя воображаемое такси или слишком часто проходить мимо здания, поэтому он третьим путем обошел квартал, сел на переднем крыльце одного из особняков, снял ботинок и начал массировать ногу. Если кто-нибудь выйдет и станет его гнать, он извинится и скажет, что ему свело стопу. Он хорошо одет, в руке у него кейс, так что ему поверят. А пока он спокойно понаблюдает за домом напротив через улицу.
Через полчаса начали прибывать горничные. Алекс пришел к такому выводу, так как они были чернокожими и почти все с хозяйственными сумками. Интересно, подумал он, какого черта все черные горничные всегда ходят с хозяйственными сумками? За это время швейцар выбегал на Мэдисон-авеню в общей сложности четыре раза. В одном случае ему потребовалось десять минут, чтобы поймать такси. Это хорошо. Алекс мог надеяться, что он будет даже чаще, чем сейчас, отлучаться от входной двери. Что касается лифтера, то он Алекса вовсе не волновал. У всех лифтеров, как говорится, бывают свои взлеты и падения, и Алекс понимал, что некоторое время ему придется поболтаться где-то между этажами, пока старая Толстая Задница не выскочит ловить такси.
Почтальон пришел в девять сорок пять.
Для Алекса это было очень важно.
Почтальон пробыл в здании семь минут, затем вышел и пошел вверх по улице. Алекс подождал еще десять минут, надел ботинок и завязал шнурки. Чуть позже десяти он прошел мимо парадных дверей и покинул эту улицу. На сегодня он узнал достаточно. Завтра утром, точно в пять минут одиннадцатого, он снова позвонит Ротманам.
Во вторник дождило. Это просто бесило Алекса, поскольку означало, что миссис Ротман не выйдет на прогулку в парк. Если она не выйдет, он не сможет позвонить в квартиру, чтобы выяснить, действительно ли она уходит в десять утра каждый день, как это должно было быть в солнечные дни. Он надеялся, что уж в четверг-то точно дождя не будет. Какая польза от того, что горничной нет дома, если из-за дождя старуха не выйдет на свой традиционный променад? Ладно, если в этот четверг будет дождь, то дело придется отложить до следующего четверга. Он и так уже наполовину был готов все отложить. Ему еще кое-что нужно было сделать здесь, в первую очередь в вестибюле, и сможет ли он управиться со всем к четвергу, он не знал. Единственной пользой от сегодняшнего дождя было то, что швейцар будет занят больше обычного, ловя такси, потому Алекс решил, что ему лучше пойти в дом прямо сейчас, не дожидаясь, когда дождь прекратится.
Алекс поставил будильник на восемь, зная, что ему не придется сегодня вставать на рассвете. Он планировал быть в городе к десяти, вскоре после этого позвонить в квартиру Ротманов и пойти проверить почтовые ящики и вестибюль. Правда, если миссис Ротман не пойдет на прогулку, сегодня проверять почтовые ящики бесполезно. Черт, этот дождь прямо-таки шило в заднице. Он ведь рассчитывал на почтовые ящики как на лишнее подтверждение, он намечал проверять их в течение двух дней до ограбления. Но завтра уже среда, и таким образом остается только один день для проверки.
Стоя под душем, он раздумывал, стоит ли ему отправляться на дело прямо в нынешний четверг. Беда была в том, что ему нужны были эти чертовы деньги. Последний раз он ходил на дело в марте, когда Вито устроил ему дельце на три тысячи баксов. Но полученные деньги он уже спустил и теперь сидел на мели, а занимать у ростовщика не любил, так как эти гады драли по двадцать процентов в неделю. Занимаешь у них «косую», а потом оказывается, что ты должен им уже две «косых», и уже вскоре ты работаешь на дядю. А пропустишь срок, так появится какой-нибудь громила и вежливенько спросит, не хочешь ли ты, чтобы тебе завтра вечерком переломали ноги? Нет уж. На сей раз он получит верных девять тысяч, и чем скорее, тем лучше. Он знал репутацию Генри, знал, что тот заплатит ему сразу же, не дожидаясь продажи камней. Черт, ну почему же сегодня пошел этот дождь?
Квартира Алекса была на Девяносто восьмой улице в Уэст-энде, в доме, где по большей части жили добропорядочные граждане. Честно говоря, его иной раз подмывало обчистить квартиру в собственном доме, но он понимал, что это очень близко к его жилью. Да и в любом случае это было бы уж слишком грубо, даже и думать нечего. Это лишь для наркоманов. Наркоман может жить в двадцатой квартире, а взломать дверь в двадцать первой. Приходит коп и говорит: привет, Панчо, это ты спер кое-что прямо из соседней квартиры? Наркоман смотрит на него и спрашивает: кто, я? О нет, сеньор, я чист как стеклышко, а в это время пытается засунуть украденный приемник себе в задницу. Дом, в котором жил Алекс, был вполне приличным. С огромными комнатами, причем у Алекса в квартире их насчитывалось целых пять. Это было весьма удобно, когда тут жил кто-нибудь еще, Китти, к примеру. Когда у тебя такая квартира, никто не путается друг у друга под ногами.
Китти была чернокожей девушкой, с которой его познакомил Арчи. Ему она и на самом деле очень нравилась. Он знал, что она мелкая шлюшка, но это не имело значения — кому какое дело, если какой-нибудь фраер платит за то, что сам Алекс получает за так? Она часто предлагала ему деньги, но тогда Алекс стал бы сутенером, а он таких не уважал. Дело кончилось тем, что он узнал, что Китти сидит на игле и что она кололась уже тогда, когда Арчи познакомил ее с Алексом. Узнав это, Алекс пошел в город и разыскал Арчи.
— Какого хрена ты подсунул мне наркоманку? — спросил он.
Арчи ответил, что не знал. Хрен он не знал!
Да и в любом случае Алекс сам должен был понять. Если ты с кем-нибудь живешь, то должен знать, колется она или нет, — разве только ты не совсем идиот. Она заплакала, когда он предложил ей уйти. Сказала, что бросит колоться, что пойдет ради него на все. А он ответил: «Вали отсюда прямо сейчас, я не хочу жить с наркоманкой. Если сюда нагрянет полиция и найдет тут повсюду это дерьмо, меня снова посадят, причем за то, чего я не делал». Она продолжала плакать, и тогда он подтащил ее к двери и вышвырнул на лестницу. Затем обшарил ее вещи и нашел ключ, который сам ей дал. А потом вышвырнул и ее сумку. Она сидела на полу с задравшейся юбкой. Он сказал: «Вали отсюда». Наверху какая-то женщина открыла дверь и выглянула наружу. Голова у нее была в бигуди. «Ой, извините», — сказала она и снова закрыла дверь. Тогда он видел Китти в последний раз.
После того как выгнал Китти, он подумал о переезде. Не только потому, что боялся, что она кого-нибудь на него натравит или что-нибудь в этом роде, но и потому, что без нее эта квартира казалась слишком огромной. Все же он решил остаться, поскольку за такую цену было трудно найти что-нибудь столь же приличное, да и законопослушные соседи являлись хорошим прикрытием. Всегда, когда приходили копы, он говорил:
— Посмотрите, где я живу. Вокруг меня одни честные труженики, так неужели вы так и не поверите, что я завязал?
— Конечно, Алекс, — отвечали копы.
Он оделся и вышел из дому.
* * *Когда он спустился в вестибюль, по-прежнему лил дождь. Прямо возле двери стояла девушка и печально глядела на ливень. Она жила в этом же доме. Он заметил ее потому, что она была весьма привлекательной блондинкой лет на пять старше его, но ей никак нельзя было дать больше тридцати — тридцати двух. Когда он впервые ее увидел, она шла к Бродвею вместе со своим мужем, который толкал коляску с белокурым малышом. Это было, наверное, в сентябре. Тогда было еще тепло, она была в юбке, блузке и без лифчика. Грудь у нее была что надо, и соски так и выпирали сквозь ткань. Он вспомнил, как подумал тогда — будь у него жена, которая так выставляет свои титьки, он бы голову ей открутил. Они с мужем узнали в нем соседа по дому и приветливо кивнули ему, когда он прошел мимо.
В тот день у Алекса в кармане было шестьдесят семь стодолларовых бумажек, поскольку он только что обчистил квартиру в пригороде и сдал добычу Вито, который тут же с ним расплатился. Добыча была хорошей. Он наткнулся на коллекцию монет, а в городе не было ни одного скупщика краденого, который не оценил бы этого. За коллекцию марок тоже всегда можно получить номинальную стоимость. Это не хуже кредитных карточек, хотя с ними ничто, кроме наличных, не сравнится. Дело в том, что во время дневных краж вряд ли найдешь хоть одну кредитную карточку. Обычно их носят в бумажнике с собой. А вот ночной воришка, тупой ублюдок, который шарит по дому, пока хозяева спят в спальне напротив, может рассчитывать на кучу кредиток. Но даже если он сумеет убраться, никого не разбудив, тот, у кого он их спер, первым делом с утра объявит об их утрате, так что у воришки едва ли есть шанс хоть что-нибудь по ним получить. Лучше всего, если уж ты наткнешься на бумажник с кредитками, взять только одну, ну две, в крайнем случае. Если у парня в бумажнике двенадцать карточек, он не сразу заметит одну пропавшую карточку «Америкэн Экспресс», и ты можешь успеть получить несколько тысяч прежде, чем будет заявлено о краже.
