Грегори МакДональд - Смельчак
— Наоборот. Ори, как резаный. Да и не забивай себе этим голову. Кричать ты все равно будешь. Повторяю, это же естественно.
— Угу.
— Так что никто не запрещает тебе кричать, Рафаэль. А тот, который со щипцами, вновь отойдет к столу… — дядя опять указал на воображаемый стол, — и на этот раз возьмет большие ножницы. Знаешь, какими раньше стригли овец.
— О.
— Он опустится перед тобой на колени и отрежет какой-нибудь палец на ноге. Возможно, большой. Так что кровь появится и на голове и на ноге.
— Одной?
— Хорошая идея. На двух лучше. Да, он отрежет по пальцу на каждой ноге. А второй мордоворот будет по-прежнему прыгать вокруг, вне себя от твоих криков.
За стеной зазвонил телефон.
— В таком вот духе, Рафаэль. Я хочу, чтобы с этим у тебя была полная ясность.
Радио приглушили. До Рафаэля донесся невнятный голос племянника, разговаривающего по телефону.
— Он возьмет нож и разрежет здесь, — дядя провел пальцем по левому бедру Рафаэля. — На обеих ногах. Достаточно глубоко, чтобы полилась кровь. Потом здесь, — палец дяди прошелся по левому бицепсу. — Обе руки. И наконец, здесь, — подушечка указательного пальца описала два полукруга на грудных мышцах.
— А я не умру от потери крови?
— Не успеешь. Помни, Рафаэль, ты — парень крепкий, ты показываешь всем, какой ты мужчина, идешь на все добровольно. А боль пройдет. Главное, всегда помни об этом: боль пройдет! Мучения кончатся. Но в тот момент ты будешь вопить от боли. Из тебя будет хлестать кровь, глаза вылезут из орбит, — толстяк глубоко вздохнул, покачал головой, улыбнулся. — Вид крови нравится зрителям. Чем ее больше, тем лучше.
В горле Рафаэля пересохло. Он сунул палец в рот и сильно укусил его.
— А тот, что держал в руке нож, заменит его на ложку.
Рафаэль прокашлялся.
— Ложку?
Дядя помахал рукой перед лицом Рафаэля.
— У тебя оба глаза хорошие?
— Конечно.
— Или один видит лучше другого?
— Вроде бы нет.
— Потому что для нас очень важно, куда поставить дубину, — дядя глянул направо и налево от Рафаэля. — Он вывернет ложкой один твой глаз и оставит его болтаться на щеке. Но нам нужно расположить дубину со стороны оставшегося глаза, потому что, поверь мне, к тому времени ты будешь неотрывно смотреть на нее. Зрители-то подумают, что ты ешь ее взглядом от неодолимого ужаса. На самом же деле ты будешь видеть в ней единственную надежду на избавление от, казалось бы, нескончаемой муки. Это то самое, что называется иронией. Ирония в фильме необходима. Ты в этом не разбираешься, Рафаэль, но уж поверь мне на слово. Все-таки это не первый мой фильм, так что я знаю, о чем говорю. Мы создаем, возможно, самые лучшие фильмы, потому что у нас все взаправду, никакой подделки или вымысла. Мы показываем, как живые люди терпят настоящую боль, как они умирают. Но при этом наши фильмы — искусство, в них есть место юмору. И ты, Рафаэль, будешь сниматься в таком фильме, продемонстрируешь всем, что ты за мужчина, — дядя перевел дыхание. — Поэтому ложкой мы вытащим один глаз, а дубинку расположим со стороны второго. Чувствуешь, все нужно продумать заранее?
Рафаэль шумно глотнул.
— Потом он возьмет дротики, — это те же стрелы, только древки покороче, а наконечники пошире — и вонзит их сюда и сюда, — дядя указал две точки чуть пониже ключиц. — Его напарник, все еще пытающийся заставить тебя не орать, наконец-то убедит твоего мучителя, что с криками надо кончать. Тот выберет на столе другие ножницы, тоже большие, вернется к тебе. Один из них разожмет твой рот, а второй вытащит язык и отрежет его ножницами.
Правая рука Рафаэля прижалась к низу живота.
— Допустим…
— Конечно, Рафаэль, не стесняйся. Спрашивай, о чем хочешь.
— Допустим… Я хочу сказать, в тот день, ну, в день, когда мы все это сделаем, меня стошнит?
— Очень хорошо, Рафаэль. Светлая у тебя голова. Постарайся, если сможешь, чтобы блевотина попала на этих парней. Окати их своей блевотиной. То есть ты сам дашь им повод разъяриться, оправдание тому, что они сделают с тобой. Ты меня понимаешь? Блюй, сколько влезет. Перед тем, как приехать сюда, наешься до отвала.
Рафаэль тяжело дышал.
Его трясло.
Опустив глаза, он увидел, что тело его, как пленкой, покрыто мелкими каплями пота.
— Тебе нехорошо? — заботливо осведомился дядя.
Радио зазвучало громче. Рафаэль разобрал несколько слов из прогноза погоды.
— Нет, нет.
— Если ты не хочешь знать, что…
— Я в полном порядке.
Дядя отвернулся от Рафаэля.
— Потом он возьмет маленькую ножовку, раздвинет тебе ноги и отрежет твой конец.
— Что? — Рафаэль смотрел в спину толстяка. — Я не расслышал.
Тот обернулся. Указал на пенис Рафаэля.
— Отпилит его.
Рафаэль глянул вниз. Пенис его разбух от прилива крови.
Дядя улыбнулся.
— Так и должно быть. Отлично. Он больше не понадобится тебе, Рафаэль. Ты понимаешь. А по сценарию это нужно.
Дрожь волнами пробегала по телу Рафаэля.
— У тебя еще останется один глаз.
Даже опустив веки, Рафаэль видел перед собой улыбающееся лицо толстяка.
— Когда один из них поднимет над головой твой член, чтобы показать зрителям, что он отрезал, второй освободит тебе руку. Пользы тебе от этого будет немного. Вскочить со стула все равно не удастся. А он возьмет острый нож и вспорет тебе живот. Вот здесь, — и палец дяди описал полукруг под грудной клеткой Рафаэля. — И все внутренности вывалятся тебе на колени. Возможно, он покопается в них руками. Свободной рукой ты можешь бить его. Будет неплохо, если ты сам залезешь рукой в свои внутренности.
Рафаэль сидел, закрыв глаза. Голос дяди долетал издалека, на фоне танцевальной музыки, льющейся из радио.
— А потом один из них взмахнет дубиной и размозжит тебе голову, Рафаэль. И на этом для тебя все закончится. Не волнуйся, он знает, как это делается. Я видел его в деле. Один удар, и все готово, только мозги летят во все стороны. Ты ничего не почувствуешь.
Рафаэль так и не открыл глаз. Дышал он медленно, через нос, его трясло.
— С тобой все в порядке?
И внезапно Рафаэль понял: толстяку нравится описывать ему все эти мерзости. А потому он, Рафаэль, уже и сегодня заработал хоть какие-то деньги.
— Да.
Рука дяди коснулась его потного плеча, шеи. Рафаэль открыл глаза.
— Ну, вставай. Пошли.
Дядя помог Рафаэлю подняться.
— Так что ты об этом думаешь?
Ноги Рафаэля подгибались. Он схватился за спинку стула, чтобы не упасть.
— Я думаю, тридцать тысяч долларов.
Дядя рассмеялся.
— Действительно, ты крепкий орешек. Умеешь торговаться. Настоящий мужчина! Ладно, сдаюсь. Тридцать тысяч долларов. — Он потряс руку Рафаэля. — Договорились!
Глава D
— Ларри, иди сюда.
Потом племянник стоял в дверях кабинета, Рафаэль одевался, а дядя, наливая водку в два пластиковых стаканчика, говорил:
— Никогда не видел более смелого парня, Ларри. Ты привел ко мне бесстрашного индейца, Ларри. Наверное, это у них в крови.
Прислонившись к дверному косяку, Ларри наблюдал, как Рафаэль одевается, и молчал.
— К тому же он умеет и торговаться. Придется отвалить этому парню тридцать тысяч долларов. Можешь ты себе это представить?
И вновь ответа не последовало.
— Это будет великий фильм. — Дядя выпил водки и вновь наполнил стаканчик. — Один из величайших. Его будут смотреть по всему миру. Как я тебе и говорил. Весь мир увидит его. Не так ли, Ларри?
Ларри молчал.
Дядя протянул второй стакан Рафаэлю.
— Подумай только. Парень из Моргантауна в фильме, который увидит весь мир.
Рафаэль залпом выпил водку.
— Ларри обойдется, — дядя навернул крышку на бутылку. — Алкоголь он не жалует.
Рафаэль надел рубашку.
— Вот что я сейчас хочу от тебя, Ларри: позаботься об этом мальчугане. Мы заключили контракт, так что с этой минуты все должно быть в лучшем виде. Ты знаешь, как я отношусь к моим контрактам, Ларри. Если я даю слово, обратного пути нет. Я хочу, чтобы ты пошел с Рафаэлем в банк и открыл ему личный счет. Ты когда-нибудь открывал счет в банке, Рафаэль?
— Нет.
— Ларри тебе поможет. — Толстяк уселся на стул, заскрипевший под его тяжестью, закинул руки за голову. Рафаэль увидел, что белая рубашка под мышками мокра от пота. — Так когда мы это сделаем? — Он посмотрел на Рафаэля. — Когда ты хотел бы сняться в фильме?
— Сегодня понедельник… — Рафаэль задумался. — В пятницу?
— В среду, — возразил дядя.
— У меня семья.
— Мы все подготовим уже к среде.
Рафаэль пожал плечами.
— Мне надо побыть с семьей.
— Конечно, — покивал дядя. — Ты хочешь напиться в стельку.
— Возможно, и так, — не стал спорить Рафаэль.
Дядя откашлялся.
— Возможно, — повторил Рафаэль.
