Джеймс Чейз - Запах золота
– Но я же не сказал, что не помогу вам. Я просто отметил, что моя организация не сможет ничем помочь, – спокойно прервал его Дорн.
Шерман быстро глянул на друга.
– Вы сможете мне помочь?
– Думаю, да. Но это обойдется вам в приличную сумму.
– Какое это может иметь значение, – раздраженно махнул рукой Шерман. – Я могу выплатить любую разумную сумму. Но как вы сможете помочь мне?
– Я поручу это Гирланду, считаю его единственным человеком, способным кое-что сделать.
– Гирланд? Кто это?
Дорн горько улыбнулся.
– Вы задали хороший вопрос. Гирланд являлся лучшим моим агентом. Он везде и во всем был первым. И все же я был вынужден отказаться от его услуг. Этот человек по натуре бунтарь. У него совершенно отсутствует понятие совести, деньги для него все. Это тот тип людей, которые просто чудом остаются на свободе, в то время как их место в тюрьме… Он совершенно неразборчив в средствах, чемпион по карате и, надо отдать ему должное, – прекрасный стрелок. Он очень опасен, отважен, расчетлив и хитер. Он прожил в Париже достаточно много лет, чтобы изучить этот город, как собственный карман. Он свой среди отбросов общества: проституток, наркоманов, гомосексуалистов. Связи его более чем подозрительны, и тем не менее этот человек пользуется у всех доверием. У него имеются только две слабости: деньги и женщины. Если кто-то и сможет решить вашу проблему, то этот кто-то – Гирланд.
Шерман взволнованно смотрел на Дорна.
– Вы уверены, Джон? Ведь такой человек и сам с успехом может шантажировать меня. Мне кажется, вы говорите несерьезно.
– Гирланд никогда не будет шантажировать кого-либо. Я его слишком хорошо знаю. Он, конечно, своевольный, но у него есть и свои принципы. Если он брался за работу, то выполнял ее безупречно. Он единственная наша надежда. Я не говорил бы вам о нем, если бы не был уверен в этом человеке.
Шерман поколебался еще некоторое время, потом решительно махнул рукой.
– Кажется, у меня нет другой альтернативы, не так ли? Если он действительно такой, как вы говорите, наймите его. Но возьмется ли он?
– Едва Гирланд услышит запах денег, как согласится ради них на любую работу. Я думаю, это обойдется нам тысяч в двадцать. Я, конечно, попытаюсь уговорить его на меньшую сумму. Но за такие деньги Гирланд украдет самого де Голля!
Дрина нашел Лабри удобно устроившимся за столиком кафе, расположенного напротив отеля «Парк». Он тяжело опустился на стул рядом с Лабри, снял шляпу и вытер пот.
– Ничего не случилось за это время? – спросил он.
– Интересующий вас человек прибыл пятнадцать минут назад, – ответил Лабри, не глядя на компаньона. – Он до сих пор там.
– Никто больше не приходил?
– Нет.
Дрина недовольно поморщился. Он не любил Лабри и знал, что тот его тоже презирает. Полю Лабри было двадцать пять лет. Его мать, француженка, работала официанткой в маленьком кафе, а отцом скорее всего был какой-то американский солдат. Высокий, очень худой, с густой светлой шевелюрой до плеч, Лабри носил зеленые противосолнечные очки. Его друзья утверждали, что он даже спит в них. Одет он был в потертый свитер и обтягивающие бедра джинсы. В драке он был очень опасен. Всем было известно, что он хитер, очень коварен. И к тому же коммунист. Один из агентов Ковски встретил его в винном погребке, где Лабри перед группой хиппи излагал свою теорию коммунизма. Агент с интересом выслушал его и поспешил уведомить о Лабри своего шефа. С того дня Лабри начал работать на Ковски, изредка получая деньги от русских, но продолжая вести прежний образ жизни.
Ковски часто заставлял Лабри сводить знакомство с американскими туристами, что было для него, парня общительного, совсем нетрудным делом, предлагал туристам свои услуги в познавании ночного Парижа и попутно узнавал от них много разных вещей. Если сведения были достаточно интересными, они тут же передавались в Москву. Ковски не без основания считал Лабри прекрасным вложением капитала, платя ему восемьсот франков в месяц.
Подошел официант и, остановившись возле столика, вопросительно посмотрел на Дрину.
– Месье?
Дрине очень хотелось заказать водки, но Лабри мог донести шефу, что он пьет во время работы. Со вздохом сожаления он заказал кофе.
Едва официант отошел, как Лабри сказал:
– Неужели ты не можешь купить новую шляпу? В этой ты похож на утонувшего пса.
Дрина обиделся. У него и в самом деле не было денег на шляпу, но даже если бы они и были, он все равно не купил бы другую. Эта шляпа была памятью о тех счастливых днях, когда он жил в Москве.
– А ты не мог бы обрезать волосы? – буркнул он. – А то у тебя вид лесбиянки.
Лабри громко рассмеялся.
– А ты прогрессируешь на глазах, – сказал Лабри, когда удалось совладать со смехом. – Это не так плохо! Может быть, ты и не такой дурак, каким кажешься!
– Заткнись! – озлился Дрина. – Поезжай в Москву и делай там…
Но Лабри не слушал его. Он продолжал довольно хихикать.
– Лесбиян!.. Мне нравится это. Надо будет сказать об этом Ви…
Дрина вдруг выпрямился, заметив Джона Дорна, который быстро шагал вдоль улицы. Перед отелем он помедлил, затем решительно вошел внутрь.
Лабри вопросительно посмотрел на Дрину, лицо его сразу стало серьезным.
– Кого это ты там приметил… Кто-нибудь из твоих знакомых?
– Замолчи! – Дрина подхватился, выбежал из кафе и бросился в телефонную будку, чтобы позвонить Ковски.
– Что случилось? – спросил тот.
– Джон Дорн только что зашел в отель «Парк», – по-русски сообщил Дрина.
– Дорн?
– Да.
Последовала пауза, затем Ковски спросил:
– Лабри с тобой?
– Да.
Ковски еще немного подумал. По всем признакам, Дорн секретно встречается с Шерманом. Должно быть, это очень важно.
– Сейчас я подошлю к вам еще двух человек. Ни в коем разе не теряйте из виду Шермана и Дорна… Ты все понял?
– Да.
Дрина вернулся в кафе и снова сел за столик. Он снял шляпу и пригладил свои волосы.
– Человек, который только что вошел в отель, это Джон Дорн, шеф парижского отделения ЦРУ, – сказал он Лабри. – Товарищ Ковски сейчас пришлет нам в помощь еще двух агентов. Ни в коем случае мы не должны потерять из виду Шермана и Дорна… Это приказ.
Лабри кивнул. Его длинные соломенного цвета волосы заплясали по воротнику.
Серж Ковски был маленьким человеком с узкими глазами и приплюснутым носом. Он носил бородку клинышком, а его огромный череп был совершенно лыс. На нем был старый черный костюм, весь в сальных пятнах – Ковски не отличался особой аккуратностью. Когда телефон вновь зазвонил, он просматривал документы, только что полученные через дипломатическую почту.
Это снова был Дрина.
– Шерман взял такси и уехал в Орли, – говорил он. – Лабри и Алекс последовали за ним. Я думаю, что Шерман улетит в Нью-Йорк рейсом в 15.00. Лабри позвонит вам, едва только они прибудут в аэропорт. Макс и я следим за Дорном. Он покинул отель раньше Шермана, и в его руках восьмимиллиметровый проектор, которого раньше не было. Он мог получить его только от Шермана. Сев в такси, Дорн поехал на Рю де Свис. Отпустив машину, он вошел в здание и поднялся на последний этаж. – Дрина оставил самую важную новость для эффектного финала. – На последнем этаже этого здания, товарищ Ковски, проживает Марк Гирланд… Это тот самый тип, который принес нам в прошлом массу неприятностей.
Маленькие глазки Ковски, пока он внимательно выслушивал сообщение, все больше щурились.
– Очень хорошо, – сказал он после небольшой паузы. – Пусть Макс проследит за Дорном, когда тот выйдет от Гирланда. А вы проследите за Гирландом. Будьте внимательны и осторожны. Он очень хитер. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он заметил слежку.
– Я понимаю, – без воодушевления проговорил Дрина и повесил трубку.
Некоторое время Ковски смотрел на свой письменный стол, потом на его лице мелькнула злорадная улыбка. Протянув руку, он нажал кнопку. На пороге появилась толстая женщина неопределенного возраста с блокнотом и карандашом в руках.
– Вызовите ко мне Малиха, – приказал он, глядя на секретаршу.
За те восемь лет, что он провел в Париже, он привык к красивым женщинам и всегда тайно их желал. Толстухи же вызывали у него отвращение.
Секретарь вышла. Пятью минутами позже дверь кабинета отворилась, и на пороге возник Малих. Перед тем как впасть в немилость, Малих считался одним из наиболее способных и опытных советских агентов. Это был высокого роста, атлетически сложенный мужчина. Его светлые волосы были всегда коротко подстрижены, а зеленые глаза напоминали два открытых окна, которые излучали такой холод, что под его взглядом терялись многие люди.
Ковски и Малих непримиримо враждовали. Пока не попал в немилость, Малих всегда обращался с Ковски с подчеркнутой неприязнью. Хотя Ковски и был его непосредственным начальником, Малих никогда не признавал этот факт. А Ковски, из-за своей лени, по отношению к этому светловолосому гиганту никогда не пользовался своей властью начальника в полной мере. Но теперь, когда Малих уже не считался заслуживающим доверия и поговаривали, что его вообще могут отстранить от оперативной работы, Ковски решил, что наступил момент, позволяющий по-настоящему расквитаться за все те унижения, которые Малих доставил ему в прошлом. Опережая события, он написал начальству в Москву, что ему нужен человек для канцелярской работы. Патрон Ковски, который тоже недолюбливал Малиха, с удовольствием согласился. С тех пор Малих и занимался бумажками. С этим он ничего не мог поделать. Но его ненависть к Ковски только усилилась, и он терпеливо ждал часа, чтобы насолить шефу.
