Вячеслав Сухнев - В Москве полночь
27
На следующий день после приезда в Москву и посещения дачи Степана Акопов решил «отметить командировку». Однако телефон начальника молчал, и лишь вечером Акопов смог дозвониться подполковнику домой:
— Здравия желаю! Вас беспокоит…
— Догадываюсь! — живо перебил начальник. — Приехал, стало быть… Большой советский молодец!
Это у него было высшей формой похвалы.
— Стало быть, так! — не давая Акопову вставить в разговор ни слова, напористо продолжал подполковник. — Молчи и слушай… Надо встретиться. Помнишь дом с проходным подъездом? Буду ждать на втором этаже.
— А время?
— Дай подумать… Стало быть, так! Сегодня. Первые две цифры дверного кода.
И первым бросил трубку. По этой торопливости Акопов понял, что начальник не очень доверяет собственному телефону. Значит, волна накрыла весь отдел… Акопов еще раз мысленно похвалил себя за то, что не ринулся с вокзала в Управление — качать права и искать крайних в засветке сурханабадских явок. Вероятно, у подполковника есть какие-то объяснения дикостям, творящимся в Управлении. Надо только дождаться свидания.
Дом с проходным подъездом, о котором говорил начальник, находился в Даевом переулке, неподалеку от Сретенки. Месяц назад Акопов встречался в этом доме с мозговиками отдела, разработавшими операцию и все детали поездки в Сурханабад. Дом был тем хорош, что войдя в подъезд, можно было выбраться через другую дверь во двор и вскоре очутиться достаточно далеко от Даева переулка. А вот код… Акопов в сердцах хлопнул себя по лбу: забыл! Но не рискнул больше звонить подполковнику — тот и так боится за девственность своего телефона. Надо вспоминать. Через несколько минут Акопов с облегчением записал на бумажке три цифры: девятка, тройка, двойка. За них он ручался. А сам порядок… Три карты, забормотал Акопов, три карты! Сколько комбинаций из трех цифр можно составить? К его удивлению, комбинаций оказалось не так много: шесть. Поскольку в сутках двадцать четыре часа, то первые две цифры, долженствующие означать время, конечно же, двадцать три. Одиннадцать вечера. Как раз начинает темнеть.
Акопов не спеша оделся в новые шмотки, приклеил усы, чуть подгримировался, изменив разрез глаз. Глянул в большое зеркало в прихожей перед тем, как выйти, и остался доволен — не то узбек, не то туркмен. К тому же денежный, судя по одежке. Оружия не взял. Только заточку из велосипедной спицы вдел в шов куртки. На самый крайний случай…
У метро, возле памятника «Баба с лошадью», толклись неугомонные торгаши, чуть не в нос совали спиртное и разноцветных бутылках, голозадые книжонки и подозрительную колбасу.
— Эй, чукча! — окликнули Акопова. — Купи презерватив с секретом! Не пожалеешь…
— Одень себе на голову, — не остался в долгу Акопов.
За немыслимые еще недавно деньги купил «вечерку», пожалел старушку-газетчицу. А на эскалаторе, вглядевшись, обнаружил номер недельной давности.
В подземке поплыл вечерний народ — бездельный, чуть мятый, безоглядный. На ходу пили пиво какие-то мальчики с неестественно блестевшими волосами и остановившимися глазами. На ходу подкрашивались какие-то девочки с оголенными спинами и резкими хриплыми голосами. На эту публику загнанно косились приезжие провинциалы, которые и вечером все рвались, неугомонные, до московских достопримечательностей.
Народ дневной — он суетливый, хамоватый. Народ вечерний — добродушный сумасброд. Народ ночной — уже помятый, пьяноватый… Но есть особенный, есть утренний народ. Евтушенко е а. Сколько же я помню всякой ерунды, подумал Акопов. А три цифры кода чуть не забыл. Однако Евтушенко для выживания запоминать не обязательно, а единственная цифра может стать пропуском с того света на этот…
В поезде прочитал крохотную заметку: в Сурханабаде убит генеральный прокурор и начато расследование. Мол, нащупан след. Щупайте дальше, мысленно подбодрил Акопов. Выходя из подземки на станции «Тургеневская», уронил газету в урну.
В запасе у него оставалось около часа, и Акопов еще погулял по берегам Чистых прудов, где на скамейках сидело разнообразное общество — от заезжей пьяной рвани до рафинированной местной интеллигенции, задержавшейся в коммуналках. Представители и той, и другой социальных групп на последние копейки кормили хлебом ленивых громкоголосых уток.
— Дай закурить! — потребовали за спиной.
— Не курю, — обернулся Акопов.
— Тогда займи три рубля — как раз на пачку не хватает.
— Кошелек дома забыл.
— Ну и вали в свой Алмалык!
— Почему в Алмалык? — удивился Акопов. — Я ведь из Амдермы!
— По морде хочешь, умник косоглазый?
Двое небритых, возбужденно сопя, подвинулись ближе. Через несколько секунд Акопов неторопливо, не привлекая внимания, уходил по дорожке к трамвайной линии, а на берегу тяжело ворочались ушибленные. В этом городе крепчает ксенофобия, с грустью подумал Акопов. В самом когда-то интернациональном городе начинают ненавидеть чужих… Обозленный народ ищет крайних. Впрочем, может и не стоит делать такие опрометчивые обобщения. Но два случая подряд за каких-то полчаса? Не многовато ли?
Мимо нужного дома он прошел по другой стороне, незаметно, но тщательно оглядев пустынный, затянутый вечерней дымкой, переулок. Словно вымер он, этот переулок в центре Москвы, лишь в открытых окнах бормотали и взвизгивали телевизоры да изредка кто-то невесело смеялся. Косясь на часы, Акопов прошествовал до Садового кольца, постоял на углу, бесцельно глядя на поток машин, и вернулся в Даев переулок. Теперь он шел быстро, собранно и исчез в нужном подъезде настолько внезапно, что никто не смог бы это зафиксировать.
Два, три, девять… Замок тихо щелкнул. Акопов поднялся на второй этаж и встал за шахтой лифта. Тихо, не шевелясь, простоял с полчаса, слушая редкое погромыхивание кабины да шорох и позвякивание в мусоропроводе. Дом стихал, ночь приблизилась к оконному стеклу. Подполковника все не было, хотя срок прошел. Подожду еще полчаса, решил Акопов, садясь на высокий подоконник. Тут он чуть ли не подсознательно заметил внизу, в черном провале двора, некое шевеление. И от этого шевеления стало ему неуютно, словно сквозняком потянуло. И Акопов подумал, что даже при тусклом свете в подъезде, даже в тени, отбрасываемой мусоропроводом, человеческий силуэт в окне второго этажа разглядеть можно. Береженого Бог бережет. Едва наклонился, чтобы спрыгнуть с подоконника, как дзенькнуло над головой стекло и посыпались с облезлой трубы хлопья старой краски.
Подставился, как мальчик, подумал Акопов. А ноги сами несли его вверх по лестнице. Вбежал на площадку, на которую выходили двери четырех квартир, начал звонки нажимать — все подряд. В одной квартире не отозвались, но из трех высунулись хмурые лица.
— Милиция! — продемонстрировал Акопов красную обложку карманного зеркальца. — У кого есть телефон? Разрешите воспользоваться! А вы, граждане, не расходитесь, понадобитесь, как понятые. Одевайтесь!
За несколько минут он вызвал к дому наряд милиции и «скорую помощь». Жильцы с подозрением косились на необычного милиционера, явно восточного происхождения, к тому же разодетого, словно барыга с рынка. Акопов выдернул еще несколько человек из нижних квартир — помочь опознать труп внизу, перед домом. При слове «труп» загудел весь дом, и вскоре из подъезда вывалилась внушительная толпа. Кто-то нес фонарик. Обшарили редкие кусты вокруг дома и проезжую часть переулка. Никакого трупа… К тому же и милиционер исчез.
— Что случилось, граждане? — высунулся из тьмы прохожий.
— Сказали — труп! — раздраженно ответили граждане. — А где он?
— Скорей всего, убежал ваш труп, — пробормотал прохожий с сожалением.
Акопов тем временем уже по эскалатору метро скакал. Еще накатывал волнами легкий озноб от просквозившей опасности, но он сумел быстро взять себя в руки. Не такое переживали-с! Умылись, господа? Возвращался домой по кольцевой линии, по длинной дуге — Таганская, Павелецкая и так далее. Звонил с каждой станции. Лишь около часа ночи подполковник отозвался:
— Извини! Шел чистый, но у самого дома взяло меня сомнение. Понимаешь? Стало быть, проверился. И хвост обнаружил! Вот какое дело. Еле оторвался. Ты-то как? Без инцидентов?
— Нормально, — сказал Акопов. — Подождал да ушел. А как вы засекли хвост?
— Долго рассказывать… До подъезда, стало быть, довели, сволочи. Не стал рисковать. Давай завтра встретимся. Я тут покумекаю, как лучше организовать рандеву.
— Когда позвонить?
— Стало быть, так! Прямо с утра и звони. Часиков в семь.
— Обязательно, — усмехнулся Акопов. — Спокойной ночи!
Дудки, гражданин начальник, подумал Акопов, вешая трубку. Не буду звонить. Ни завтра, ни послезавтра. Не нравится ваш неожиданный хвост, дорогой начальник! Подозрительно расторопный он, вот что… Везде поспевает — даже пострелять. Судя по тому, что выстрела Акопов не услышал, стреляли с глушителем, берегли покой граждан.
