Олег Агранянц - Последний ход за белой королевой
– А как же с другими?
– Они на радостях или забывали про меня, или стеснялись требовать назад такую мизерную сумму. Ну, а если просили, я посылал мамаше розу, поздравлял отца с рождением очень красивой девочки, будущей матери, и спрашивал, в какой банк перевести деньги. После этого только порядочная свинья требовала вернуть десять франков назад.
– Я бы точно не потребовала, – вздохнула Кики.
– И как все кончилось?
– Не как, а где. В полиции. Я им объяснял, что моя идея приводит к повышению рождаемости в нашей стране, что это важная государственная задача…
– И в результате?
– Отсидел год. Кстати. Один из моих, если так можно выразиться, клиентов содержит отличный ресторан недалеко отсюда. Я ему предсказал троих мальчиков. Троих мальчиков! Рекомендую заглянуть. «Дикая утка». Буйабес у него лучше, чем в Марселе на Бельгийской набережной.
Всё. Больше ничего я не узнаю. Можно ехать в Марсель, послать депешу из генконсульства и потом за деньгами в Браззавиль.
А Мишель продолжал:
– Знаешь, кого я вчера видел в этом ресторане?
– Кого?
– Вадима.
Я насторожился:
– Какого Вадима?
– Из вашего ЦК.
– Кузякина?
– Я просто удивляюсь, как человек может жить с такой труднопроизносимой фамилией.
– Где этот ресторан?
– На полпути отсюда до Монпелье. Мне сказали, он там бывает каждый вечер. С какими-то типами. И дамы при них.
– Ты их знаешь?
– Я знаю весь Париж. Знаю Лазурный берег. Этих я не знаю.
Он повернулся к Кики:
– Вы пьете кленовый сироп?
– Нет, – удивилась она.
– А вам и не надо. У вас замечательная фигура, а тебе, Эжен, пора начать. Ты не пьешь кленовый сироп, потому что не знаешь метода канадского профессора Джуделя-Джонсона. Он доказал, что кленовый сироп сжимает скелет человека. Многие женщины стесняются широких плеч, больших ступней, высокого роста. Если пить кленовый сироп, то женщины смогут стать более миниатюрными, более женственными. Я продавал этот сироп…
– И чем все кончилось на этот раз?
– Не чем, а где. В полиции. Сначала представитель канадской компании, с которой я заключил договор о распространении кленового сиропа во Франции, сообщил мне, что расторгает договор и порекомендовал двадцать пять лет не появляться в Канаде.
– Почему двадцать пять?
– Это срок давности за подобного рода нарушения в Канаде. Ну, а во Франции…
– Что во Франции?
– Отсидел год. Ты никогда не пробовал петь, Эжен?
– Нет.
– Ты с твоей прелестной спутницей мог бы петь под Стон и Шарден. У меня есть знакомый в Нанте, он все устроит.
Я обещал подумать. Потом мы попрощались и ушли.
– «L'avventura, c'est la vie que je mène avec toi (Вся жизнь с тобой – сплошная авантюра), – по дороге к машине пела Кики припев известной песни Стон и Шарден. А потом сказала: – И точно с тобой сплошные авантюры.
Сели в машину. Кики включила зажигание:
– Ты знаешь, что скажет американка, когда ее познакомят с такими людьми, как Мишель? Она объявит, что это очень деловой человек и у него есть чему поучиться. Немка сразу побежит в полицию. А итальянка обрадуется: надо выдать за него двоюродную тетку Джильду, она тоже очень веселая, через год она выйдет из тюрьмы, тогда и познакомим.
– А француженка?
– Скажет матери: ты знаешь, мама, меня, наверное, скоро посадят.
57. «Дикая утка»
Поворот Кики не прозевала. Машина нырнула в зелень кустов и оказалась на извилистой дороге, бегущей вдоль моря. Кики затормозила у двухэтажного дома с горящей рекламой «Дикая утка».
– Нам столик с видом на море.
Метр, широкоплечий атлет – такие бывают на обложках мужских журналов – развел руками:
– Очень жаль, мадемуазель, что вы не позвонили заранее. Сегодня у нас много посетителей.
И показал на столик в центре зала:
– Могу вам предложить этот.
Кики повернулась к мне:
– Как?
Я хотел уже сказать «да», но в этот момент обратил внимание на шумную компанию у окна. В центре восседал субъект с огромными усами. А рядом с ним – не кто иной, как Кузякин, собственной персоной.
– Женька! Какими судьбами?
Кузякин выскочил из-за стола, подбежал ко мне, расцеловал:
– Как я рад тебя видеть! Я тебя так люблю, старина! Садись к нам. Вместе с дамой. Это мой лучший друг Женька!
– Я тоже рад тебя видеть, Вадим.
Кузякин подозвал метра:
– Еще два стула.
Меня и Кики усадили между Кузякиным и человеком с усами. Кузякин схватил бутылку виски:
– Давайте выпьем! За Женьку. За его даму.
Я тем временем рассматривал компанию: восемь человек – кроме Кузякина и человека с усами еще трое мужчин и три женщины. Мужчины – в годах, с сединой, при галстуках, женщины – молодые и на удивление одинаковые, светлые от яркой блондинки до каштановой, с одной и той же прической «маленький паж»: челка и прямые волосы, подровненные по линейке у плеч. «Явно на один вкус», – подумал я.
В разговор вступила одна из «маленьких пажей», она начала рассказывать, как собиралась в этом году поехать на две недели в Москву, но передумала.
Кузякин перешел на русский:
– Пойдем свежим воздухом подышим.
Вышли на террасу.
– Красотища-то какая! – Кузякин взял меня за пуговицу. – Баба у тебя, скажу я, класс. Завидую, старикашка, и радуюсь. Молодчина. Как зовут?
– Кики.
– Отличная девка. Бедра – предел совершенства. А губы, губы! Сам-то как?
– Нормально.
– Как дела?
– Не очень.
– Как прошлый раз съездил? Хотя знаю. Наш шеф просил вашего шефа тебя отблагодарить.
– До меня это не дошло, – огрызнулся я.
– Понял.
– А я не понял. Я ничего не понял! Не понял, зачем ездил. Не понял, какому американцу предназначался этот Гоголь!
Кузякин смотрел на меня широко открытыми глазами:
– При чем тут американец? Какой американец?
– Американский журналист, который интересуется Гоголем.
– Ты открывал статуэтку?
– Да.
– Ну?
– Нашел там записки.
– Чьи?
– Немца.
– Какого?
– Того, кто передал эту статуэтку Пичугину.
– Первый раз слышу. Там должны были лежать пакеты с порошками.
– Но немец…
– Брось ты этого немца. Не бери в голову. Все это – вчерашний день, старина. Паст перфектум, давно забытое прошлое. Товара у него больше нет.
– Какого товара?
Видя, что я ничего не понимаю, Кузякин обнял меня.
– Видишь ли, Женя, немец этот – нацист страшный, петля по нему плачет. Сидит себе в Намибии. Как его наши нашли, не знаю. Знаю только, что он в каком-то концлагере санитаром был. А там изобрели особый наркотик. Назвали «Мефистофель». Понюхаешь этого порошка – и все выложишь как на духу. Ты скажешь, что вам он нужен больше, чем нам. И ошибешься. Ко всему прочему это наркотик. И не простой. Я по наркоте не большой специалист, но, говорят, этот особенный, сильнее героина. И главное, его легко синтезировать. Понимаешь, наркотик сильнее героина, и его легко синтезировать. Тот, кто научится его производить, закроет все каналы героина. Пользоваться будут только им. Ты представляешь, какие деньжищи?! Ну и мои шефы решили его заполучить. Маленький образец у них есть, они захотели побольше.
– А почему не через нас?
– Ну да, обычно через вас. Но вы теперь совсем не те. Даже кейсы теряете. Мои начальники решили, что все сделают сами. Знаешь, почему? Не хотят делиться с вашими. И попали в лужу. Нельзя в одиночку. Надо было вместе. Но ты ведь ничего не знал! Наркотик упустили. И теперь надо его искать. Вот эти ребята, с кем я сижу, – мерзавцы. Бандиты. Они обещали меня вывести на человека, который забрал у тебя наркотики. Ведь забрал?
– Не отказываюсь.
– Знаешь, как немцы назвали свой наркотик? «Фельдмаршал».
Его слова про кейс задели меня. Он тоже знает про кейс. Это уже не утечка информации, это слив.
– Что ты знаешь про кейс?
– То, что его увели. А кто увел, выяснить должен ты. Понимаешь, старик, твой кейс и мой «фельдмаршал» повязаны между собой. Ты найдешь кейс, найдешь и «фельдмаршала». Я найду «фельдмаршала», найду и кейс.
Интересно, знает ли он, что Топалова убили? Знает ли он про Плеко? Но спрашивать не буду. Все равно правду не скажет, только дам лишнюю информацию.
– Ты думаешь выйти на «фельдмаршала» через типов, с которыми ужинаешь?
– Надеюсь.
Он хлопнул меня по плечу:
– Когда назад?
– Через неделю.
– Не торопишься?
– Начальство велит.
– Честно скажу, в вашем ведомстве верю одному тебе. Мы с тобой, старик, столько на своих плечах перетаскали – и всё на вторых ролях. Всё – мальчики.
– Что верно, то верно, – согласился я.
– Слушай, – он посмотрел мне в глаза, – а что если тебе… Прости – прощай, и рвануть. Раньше тех, кто не возвращался, называли «невозвращенец», а теперь, тех, кто возвращается, называют «извращенец».
– Легко сказать! А на что жить? Статейки писать и на трамвае ездить?
– Правильно рассуждаешь. Правильно. Потому что в курсе дела. Местные, они поболтают, а красивой жизни не создадут. А красивая жизнь – это самое главное. Здесь я тебе, старикашка, помогу. Как другу. Я тебя люблю.
