Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

Записки, которыми через Федора вождь обменивался в эти дни с Бокием, были короткими и непонятными.

Бокий: «Переговоры идут успешно, спешить не стоит. Можно добиться значительного увеличения суммы».

Ленин: «Прекратите переговоры! Вопрос будем решать кардинально! Немцы пойдут на Москву, освободят, используют против нас».

Бокий: «От Москвы до Урала далековато. Надо думать о будущем, о нашей международной репутации».

Ленин: «Плевать! Повизжат и затихнут. А мы от этой дряни избавимся раз и навсегда, чтобы ни у кого уж не осталось глупых иллюзий. Хорошая встряска нужна не только нашим врагам, но и многим нашим товарищам».

Бокий: «Согласен. Однако настоятельно прошу еще раз подумать, взвесить все „за“ и „против“, тут нельзя действовать сгоряча. Избавиться недолго, назад уж не вернешь. А деньги дают хорошие».

Ленин: «Дело не в деньгах, а принципе. Думать нечего. Решение принято».

Бокий: «Не считаю такое решение разумным и целесообразным, однако вижу, вы в нем непреклонны. Как в таком случае намереваетесь поступить с семьей, с детьми?»

Эту последнюю записку вождь Агапкину не вернул, разорвал в мелкие клочья, бросил в пепельницу, сам чиркнул спичкой и ничего не ответил Глебу Ивановичу. Вызвал Свердлова и долго беседовал с ним наедине – о чем, неизвестно. Ночью была отправлена короткая телеграмма в Екатеринбург: «Пора закрывать вопрос».

Утром на очередном заседании Совнаркома обсуждался декрет об изъятии у населения швейных машинок и текстиля. Потом, в кабинете, вождь распекал наркома Луначарского – почему до сих пор в Москве не снесены памятники царям и их прислужникам, почему не воздвигнуты вместо них памятники великим борцам за дело мировой революции?

«В Екатеринбурге царская семья под арестом, – думал Федор, – еще недавно заявляли об открытом всенародном суде над бывшим царем. Кажется, Бокию удалось договориться, чтобы отпустили за выкуп кое-кого из великих князей. Но только не царя. Тут у вождя личные счеты и личная ненависть».

Ранним утром, пока вождь еще не поднялся с постели, Федор проводил обычный осмотр. Ильич плохо спал, однако чувствовал себя вполне бодрым. Сердце стучало спокойно, все реакции в норме. Как всегда, проблемы с желудком и кишечником. Из лекарств Ленин аккуратно и охотно принимал только слабительное, и дозы приходилось увеличивать.

Живот твердый, слегка вздутый. Язык подернут сероватым налетом.

Осматривая широкую, сизо-розовую, с кислым запашком пасть, Федор заметил, что выпала пломба из нижнего коренного зуба.

– Владимир Ильич, вам нужно к дантисту.

– Зачем? Ничего не болит.

– Пломба выпала, лучше сразу поставить.

– Да? – Вождь нахмурился, исследовал кончиком языка каждый свой зуб. – Вот, есть дырка, я чувствую. Не будем откладывать, заделаем прямо сегодня, а то разболится в самый неподходящий момент.

Ленин пребывал в благодушном настроении, позавтракал с аппетитом, среди уймы дневных дел выкроил полтора часа на посещение дантиста. Вечером председательствовал на очередном заседании Совнаркома. Присутствовали Семашко, Бонч, Троцкий, Рыков, Ногин, Склянский, Чичерин, Карахан.

После вялого обсуждения нескольких рутинных вопросов вождь предоставил слово товарищу Свердлову. Яков Михайлович, как всегда романтически печальный, аккуратно причесанный, надушенный, поправил пенсне, достал бумаги. В тишине зазвучал его сочный глубокий баритон:

– По постановлению Екатеринбургского областного Совета в ночь с 16 на 17 июля, ввиду раскрытия ЧК большого белогвардейского заговора, имевшего целью похищение бывшего царя и его семьи, расстрелян Николай Романов. Семья его эвакуирована в надежное место.

Свердлов не сказал больше ни слова. Ленин, выдержав недолгую паузу, оглядел зал и спросил:

– Есть вопросы к товарищу Свердлову?

Вопросов ни у кого не было. Перешли к проблеме организации государственной статистики, далее обсудили проект декрета о монополии на ткани. Заседание прошло в спокойном рабочем режиме.

Северное море, 2007

Когда в вену вошла игла, а ноздри почувствовали омерзительное дыхание Фрица Радела, Соне показалось, что она умирает. Последнее, что она увидела, было лицо покойного папы. Папа смотрел на нее сквозь влажное серое облако и повторял: «Не надо, Сонечка, пожалуйста, не надо!» Она даже как будто спросила, что именно не надо, но он не ответил.

Впрочем, вопрос был глупый и не нужный. И он, и она отлично понимали, о чем речь. Папа просил ее не умирать, просил так, словно это от нее зависело.

Облако сгустилось, почернело, папа исчез, исчезло вообще все. Видимо, мастерица Гудрун вколола ей какое-то очень сильное снотворное. Процедура похищения была настолько мерзкой и унизительной, что Соня вовсе не сожалела о той части событий, которая выпала из памяти.

Открыв глаза, она увидела прямо перед собой круглое окошко, за которым плескалась вода.

Она не знала, сколько проспала, час или сутки. Наручные часы показывали половину девятого, неизвестно, утра или вечера. К тому же они остановились. Голова гудела, страшно хотелось пить. Она была одна в маленькой, чистой, уютной каюте. Лежала одетая, в джинсах и свитере, на узкой, припаянной к стене койке, поверх мягкого клетчатого пледа. Возле овальной двери на вешалке висела ее куртка. На стуле возле крошечного столика Соня нашла свою сумку, а под койкой – теплые пушистые тапочки.

На столике стояла литровая бутылка минеральной воды. Соня открыла ее и, не отрываясь, выпила больше половины.

Овальная дверь была заперта снаружи. Еще одна дверь, в углу, оказалась открытой. За ней Соня обнаружила туалет, раковину и маленькую душевую кабинку.

На полке у раковины нашлось все необходимое – мыльце, зубная щетка, паста, шампунь. На глянцевых бело-голубых упаковках было написано по-английски: «Отель “Эдем”, Снэйк-сити, Эпл-стрит, 13». Факс, телефон, адрес электронной почты.

Из зеркала на Соню смотрело удивительно спокойное, красивое лицо. Что-то неуловимо изменилось. Черты заострились, стали тоньше, резче. Кожа заметно побелела и слегка натянулась. Губы, обычно суховатые, бледные, припухли и покраснели. Серо-голубые глаза казались больше, темней.

Лицо в зеркале пугало и завораживало. Оно было чужим, его как будто откорректировали, пригладили, как фотографию в компьютерном «фотошопе». В глазах ни страха, ни растерянности. Ничего. После долгого сна они даже не припухли, не покраснели. Радужка стала сапфирово-синей, с лиловым отливом. Соня на всякий случай проверила, нет ли на глазах цветных контактных линз.

«Нечто вроде галлюцинации, – решила Соня, – побочный эффект наркотика, который вколола мне мастерица Гудрун. Надо принять душ, тогда я окончательно проснусь».

Маленькая дверь запиралась на задвижку. Сквозь шум воды Соне показалось, что кто-то вошел в каюту. Она быстро закрутила краны, прислушалась. Да, кто-то был в каюте. В тишине из-за двери доносился легкий скрип, стеклянное постукивание.

Соня опять включила воду, вымылась, вытерлась, стала натягивать джинсы и долго не могла попасть ногой в штанину. Руки дрожали.

Прежде чем открыть дверь и выйти, она несколько секунд прислушивалась. Но ничего, кроме тихого, мерного плеска воды и далеких криков чаек, не услышала. Тот, кто заходил, уже ушел? Или сидит, ждет?

Сердце прыгало у горла. Во рту пересохло, хотелось забиться в угол, накрыться с головой большим махровым полотенцем и убедить себя, что спряталась надежно.

– Тихо, тихо, не сходи с ума, – прошептала Соня.

Взгляд ее опять уперся в зеркало.

– В чем, собственно, дело? Я отлично себя чувствую и потрясающе выгляжу. Жаль, меня сейчас никто не видит.

– Чему ты радуешься? Ты понимаешь, что вляпалась в какую-то чудовищную фантастическую историю?

Соня беседовала с собственным отражением. Шепот щекотал губы. Из зеркала победно улыбалось все то же лицо, красивое, гладкое, те же холодные сапфировые глаза.