Ричард Пратер - Дело «Кублай-хана»
Конечно, я не хотел лишиться ноги — во всяком случае, ни на грамм больше того, чего уже лишился, — поэтому мне нужно было промыть рану и залить ее йодом.
— Шелл, где твои брюки?
— Мисти, не задавай дурацких… не говори так… твоему горлу нужен отдых, дорогая.
Я посмотрел на Орманда Монако, чувствуя, как во мне закипает злость.
— Неужели, мой дорогой друг, — обратился я к нему не самым дружелюбным тоном, — вы не заметили, что я истекаю кровью? Вам не пришло в голову, что какой-нибудь начинающий хирург неудачно ампутировал мне ногу? Неужели вы не могли сказать, что из меня по капле вытекает жизненная сила и капает, капает…
— Ну почему же, — возразил он. — Просто я подумал, что вас, вероятно, укусил мистер Харпер. Пока вы протыкали ему глаза. И отрывали нос…
— Вы остряк. О'кей. Похоже, больше ничего интересного здесь не предвидится, но я выполнил свою работу, Монако. Я говорил вам, что может произойти нечто необычное… А, к черту это. Дайте мне мою сотню, и я избавлю ваше величество от своего присутствия.
— Сотню?
— Видимо, мне следует объяснить вам, образованным ребятам, что на языке простых смертных сотня означает «сто зеленых», «десять десятидолларовых» — короче, мои сто долларов, которые, как бы вы там ни финтили, я заработал…
— Вы заработали десять штук, мистер Скотт, — тихо сказал он.
— Штук? Где вы научились… — Я не договорил. — Ладно. Спасибо. Ну нет, спасибо. Я заключил с вами сделку, помните? Я решаю все дело к полудню и получаю десять штук. Если не успеваю к этому сроку, то сотню в день. А сто зеленых, — упрямо долдонил я, — как раз покроют затраты на переливание крови. А еще я говорил, что выставлю вам счет только за необычные расходы…
— Сделку заключил я, мистер Скотт. Вы лишь согласились с ее условиями. И уверяю вас, сэр, если бы вы завершили это… это… это безумие хотя бы на секунду позже двенадцати, я бы скорее умер… я бы скорее умер, но не заплатил бы вам ни на цент больше ста долларов. Поскольку же вы добросовестно, хотя и… хм… поскольку вы успешно выполнили требования для получения десяти тысяч долларов, именно эту сумму я и собираюсь вам выплатить.
— Вы сдурели? — При всем моем дипломатическом такте, я не сумел скрыть изумление. Я глянул на часы: — Сейчас шестнадцать минут первого. Если только мои часы не стоят. Нет, они еще тикают…
— Естественно, уже давно не двенадцать. Вы стоите здесь в одних трусах и, как болван, истекаете кровью по крайней мере минут пятнадцать.
— Вы не очень-то бросайтесь словами, приятель. И я бы очень вас попросил не втягивать во все это мои трусы.
— Вы заткнетесь когда-нибудь? — Монако был похож на медведя, попавшего лапой в капкан. Я уже пару раз наблюдал такое выражение на его физиономии. Он продолжил резким, суровым тоном, словно опускал мне на голову топор: — Когда вы заявили, что… проткнули мистера Вэйла саблей и что преступник — это он, что он убил Эфрима и девушку тоже, я — к сожалению — посмотрел на часы. На них было без двадцати секунд двенадцать.
— Без двадцати секунд?
— Если быть точным, без двадцати одной. Поскольку это правда, трагическая правда, я вынужден заплатить вам условленную сумму — десять тысяч долларов.
— Боже правый! — воскликнул я. — Давайте сверим часы.
— Сейчас двенадцать часов семнадцать минут и… десять секунд.
— Ваши отстают на четыре секунды. Но мы не будем придираться к…
И тут от двери донеслось слово. Одно слово, которое я уже слышал сегодня в вестибюле «Кублай-хана», произнесенное тем же голосом, но с совсем другой интонацией.
Я оглянулся на сержанта Торгесена, закрывшего собой дверной проем; на его лице тоже застыло выражение медведя, но попавшего в капкан сразу двумя лапами.
Я широко улыбнулся ему, но не успел весело поболтать с сержантом, потому что услышал сухой и ледяной, как углекислый газ, голос Монако:
— В настоящий момент, мистер Харпер, у меня нет времени; будьте уверены, вскоре я скажу вам гораздо больше.
Харпер? Булл Харпер? О боги, он все еще здесь? Я считал, что он растворился в туманной дали. А он… здесь? В том виде?
— Мисти! — заорал я. — Закрой глаза! Отвернись. Не смотри… уходи, беги, беги…
Монако невозмутимо продолжал, и даже мои вопли не смогли заглушить лед его голоса.
— Я безмерно рад, — говорил он, — я просто счастлив, что вы наконец снизошли до соблюдения наших поистине нелепых правил и вновь надели брюки. У меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность. В настоящий момент нет ничего иного, что могло бы доставить мне такое удовольствие. Поздравляю вас, мистер Харпер, с такой предусмотрительностью. Хочу также передать вам пылкие слова благодарности от руководства, персонала и наших именитых гостей…
Он не мог больше говорить. Орманд Монако поднял руки и похлопал себя по щекам — я решил, что этот жест означает нервное возбуждение. Теперь он принялся оттягивать свои щеки, причем довольно сильно, а потом шлепком возвращать их на место.
Как оказалось, Булл напялил на себя мои восхитительные брюки. Мне они больше не казались восхитительными. Я подошел к нему.
— Ты самый настоящий кретин, — радостно заявил я.
Он добродушно ощерился. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он довольно привлекательный мужчина, если не обращать внимания на синяки.
— Твои дурацкие штаны слишком узкие, — проворчал он.
— Штаны изумительные. Это ты чертовски велик.
— Да, я достаточно велик, чтобы разделаться с тобой. В следующий раз я уж точно сверну тебе шею.
— Хо-хо, — рассмеялся я. — Ты не смог свернуть мне шею даже после того, как меня подстрелили, когда я потерял… ну, много всего потерял.
— Ты совсем не плох, — признал он. — Для небольшого парня.
— Послушай, а что, если нам заключить перемирие? Хотя бы временное перемирие. У нас не останется ни минуты на дела, если мы постоянно будем лупить друг друга. Правильно?
— Пожалуй, в твоих словах есть доля правды. Но все могло бы закончиться гораздо раньше, если бы ты не бежал так быстро.
— Булл, есть некоторые вещи, в которых я не буду даже пытаться конкурировать с тобой, и одна из таких вещей — бег. Я понимаю, ты, должно быть, избрал кратчайший путь, но, если нам придется драться еще раз, давай заранее договоримся о времени и месте и придем туда прогулочным шагом.
Он снова ухмыльнулся. У него все зубы были красного цвета. Видимо, я здорово разделал ему губу. Боже, вновь начала зверски болеть голова. И у меня возникло такое ощущение, что у меня одна нога короче другой. Во всем моем теле пульсировала боль.
— О'кей. Перемирие. Но очень скоро нам придется вернуться к нашему разговору.
— Булл, я готов поговорить с тобой в любое время.
Он глянул на Орманда Монако, посмотрел на других людей, собравшихся в комнате, и вышел. Я подошел к двери. Он шагал по коридору пружинящей походкой. Должно быть, обратно в номер 218.
Булл начал поворачивать назад голову, и я быстро убрался из поля его зрения, однако через несколько секунд глянул одним глазом в коридор. И с удовольствием улыбнулся. Что, естественно, вызвало сильную боль — улыбка еще долго будет причинять мне неудобство. Но я не смог удержаться. Потому что Булл, удостоверившись, что я не смотрю ему вслед, держался своей здоровенной ручищей за спину и шел слегка согнувшись и хромая.
Я отвернулся и подошел к Мисти. Она выглядела уже гораздо лучше. Ее прелестное лицо порозовело, а глаза вновь мерцали волшебным светом.
Ей даже удалось улыбнуться в ответ на мой вопрос:
— Как ты, Мисти? Тебе лучше?
— О, со мной все в порядке, Шелл. Теперь действительно все хорошо.
Значит, и мне было хорошо.
Глава 22
Мои часы показывали двадцать часов сорок шесть минут и двадцать две секунды — с недавних пор я называю только точное время, — и я сидел на деревянном стуле с прямой спинкой в Большом танцевальном зале «Кублай-хана».
Я принял душ, почистился, побрился, перевязал свои раны, залив их йодом, и физически чувствовал себя крайне неприятно. Зато мое умственное состояние находилось, как обычно, в прекрасной форме.
Мы — то есть десять судей — сидели на мягких стульях, стоявших в ряд вдоль подиума. Смотровая площадка, на которой предстоит блеснуть дарованиями, протянулась к самому центру танцевального зала, с обеих сторон расположились обеденные столы, накрытые скатертями. За столами после обильного обеда восседали двести гостей со вчерашнего приема плюс еще человек триста, которые прибыли сегодня днем на церемонию открытия «Кублай-хана».
Конкурс красоты, который Орманд Монако называл «поиском талантов», был в самом разгаре. Первые полчаса прошли великолепно — звучала торжественная музыка, состоялся общий выход всех красавиц, — а сейчас конкурсантки по очереди демонстрировали свои физические и драматические достоинства. Мне хотелось смеяться, потому что даже их физические данные казались невероятно драматическими.
