Джеймс Чейз - …И вы будете редактором отдела
– Синьор Досон…
Я обернулся. Это оказался Гранди. В его глазах затаилась печальная улыбка.
– Синьор Досон, я рассчитываю на вашу помощь. Мы ищем американца, который был в Сорренто в день, когда погибла синьорина. Мы нашли человека, который соответствует описанию, составленному по показаниям свидетелей, и устраиваем опознание подозреваемого. Вы с ним одного роста. Вы не могли бы оказать нам любезность и принять участие в опознании?
– Мне нужно отправить телеграмму…
– Это займет всего несколько минут, синьор, – настаивал Гранди. – Идемте, пожалуйста, со мной.
Подошли, улыбаясь, двое полицейских в форме. Я пошел с ними.
Там уже выстроились в ряд несколько человек: двое американцев, один немец, остальные итальянцы, все разного роста и сложения. Оба американца были моего роста.
– Пустячок, который займет всего несколько секунд, – уверил Гранди с видом дантиста, который готовится вырвать коренной зуб.
Открылась какая-то дверь, вошел крепко сбитый итальянец. Он встал, глядя на нашу шеренгу с озадаченным выражением на лице. Я не узнал его, но по истрепанному пальто и кожаным перчаткам с крагами, которые он держал в руке, догадался, что это водитель такси, который в сумасшедшей спешке вез меня из Сорренто в Неаполь, чтобы я успел на римский поезд.
Наконец его глаза остановились на мне. Он смотрел на меня секунды три, показавшиеся мне вечностью, потом повернулся и вышел, хлопая перчатками по ляжке. Мне хотелось отереть лоб, но я не смел. Гранди не сводил с меня глаз и, когда я встретился с ним взглядом, кисло улыбнулся.
Вошел еще один итальянец. Его я сразу узнал: служитель камеры хранения на вокзале в Сорренто, куда я сдавал чемодан, прежде чем отправиться на виллу. Его глаза пробежали по шеренге, пока не остановились на мне. Мы посмотрели друг на друга, затем, взглянув на двух американцев, он вышел.
Входили еще двое мужчин и женщина. Кто они, я не имел представления. Они тоже скользнули взглядом вдоль шеренги, почти не задержавшись на мне. Их заинтересовал один американец в дальнем конце ряда. Они уставились на него, а он уставился на них, улыбаясь во весь рот. Я позавидовал тому, что его не мучает совесть, и обрадовался, что на меня они так и не смотрели. От меня не укрылось, что Гранди хмурится. Наконец они ушли.
Гранди сделал знак, что опознание окончено.
Десять человек разошлись.
– Спасибо, синьор, – произнес Гранди, когда я двинулся вслед за остальными. – Простите, что задержал вас.
– Ничего, не умру, – ответил я. Я видел, что он не слишком доволен, и догадался, что последние трое свидетелей, очевидно, разрушили его надежды. – Вы нашли человека, которого ищете?
Он смерил меня взглядом.
– В данный момент я еще не готов ответить на этот вопрос, – отозвался он и, коротко кивнув, ушел.
Выйдя из здания суда, я поехал обратно в гостиницу. Поднявшись к себе, я заказал разговор с редакцией в Риме. Джина сообщила мне, что женщина, специализирующаяся на торговле подержанной одеждой, осмотрит содержимое квартиры Хелен.
– К завтрашнему дню квартира будет очищена, – заверила она.
– Прекрасно. Максуэлл на месте?
– Да.
– Соедини меня с ним, ладно?
– Эд, имей в виду вот что: заходил лейтенант Карлотти и расспрашивал о тебе.
– О чем именно?
– Он спросил меня, знал ли ты Хелен Чалмерс. Его интересовало, говорит ли мне что-либо имя миссис Дуглас Шеррард.
– И что же ты ответила? – Я обнаружил, что чересчур крепко сжимаю трубку.
– Я сказала, что имя миссис Дуглас Шеррард мне ни о чем не говорит и что ты действительно знал Хелен Чалмерс.
– Спасибо, Джина.
Наступила неловкая пауза, затем она произнесла:
– Ему также хотелось знать, где ты был двадцать девятого. Я сказала, что ты сидел дома, работал над романом.
– Именно этим я и занимался.
– Да.
После еще одной паузы она сказала:
– Соединяю тебя с господином Максуэллом.
– Спасибо, Джина.
Я сообщил ему, что коронер отложил дознание до понедельника.
– И что же его не устраивает? – спросил Максуэлл.
– Полиция считает: это – убийство.
Он присвистнул:
– Ничего себе! И как же они пришли к такому выводу?
– Они не говорят. Телеграфируй в редакцию, передай факты и спроси, что делать. Пусть старик решает, печатать или нет. Другие газеты наверняка об этом сообщат.
– Ну, и каковы же факты?
– Дознание отложено до следующего понедельника, поскольку полиции нужно время, чтобы продолжить расследование. У них появились новые улики, свидетельствующие о грязной игре.
– Что еще?
– Все.
– Будет сделано. Кстати, Эд, а не ты ли случайно укокошил девочку?
Я почувствовал себя, как боксер, которого ударили ниже пояса.
– Не понял?
– Ну и ладно! Я просто дурачусь. Этот фараон с рысьими глазами расспрашивал меня о тебе и Хелен. Он, похоже, считает, что ты знал ее лучше остальных.
– Он чокнутый.
– Это точно. Я всегда считал фараонов чокнутыми. Ну, поскольку совесть у тебя чиста, тебе плевать.
– Вот именно. Отправь телеграмму, Джек.
Максуэлл заверил, что отправит ее немедленно.
– Пока, – бросил он. – Смотри там поосторожней.
Вскоре после девяти я вышел из «Везувия» и поехал на взятой напрокат машине в Сорренто. До гавани я добрался в половине десятого и, поставив машину под деревьями, спустился к причалу.
Там все еще околачивались три или четыре лодочника, и я подошел к ним. Я поинтересовался у одного из них, нельзя ли мне взять напрокат весельную лодку. Я сказал, что хотел бы пару часиков потренироваться, поработать веслами. Мы препирались с ним минут десять, и наконец за пять тысяч лир я заполучил лодку на три часа. Я отдал ему деньги, он подвел к лодке и оттолкнул от берега.
Стояла темная ночь с усыпанным звездами небом. Я греб, пока земля не скрылась из виду. Тогда я положил весла в лодку, стащил с себя одежду и оказался в плавках, которые натянул еще в отеле. Потом снова взялся за весла, направляясь к вилле Майры Сетти.
Я подогнал лодку к берегу, вытащил ее на мягкий песок и удостоверился, что ее не унесет приливом, а сам вошел в воду и поплыл в сторону виллы. Вода была теплая, и продвигался я быстро, стараясь не шуметь. Я заплыл в заливчик, держась подальше от круга красного света, отражавшегося на водной глади.
Там стояли на приколе две лодки с мощными моторами и одна весельная лодка. Я направлялся к ступенькам, которые вели вверх к вилле. Я плыл осторожно, оглядывая стену гавани, когда вдруг увидел, как красная точка описала полукруг в воздухе, упала в море и, шипя, погасла: кто-то невидимый мне выбросил окурок.
Я продолжал бесшумно плыть и уже был почти у самой стены. Над головой я разглядел кольцо для причаливания и, слегка потянувшись, ухватился за него и повис, глядя вверх, откуда прилетел окурок.
Приглядевшись, я различил фигуру человека, сидевшего на швартовой тумбе. Он, похоже, смотрел в сторону моря. Он был на противоположном от меня конце бухточки, примерно в тридцати метрах от того места, где находился я. Я терпеливо выжидал. Минут через пять он встал и неторопливо пошел вдоль изгиба залива к его дальнему концу.
Он вышел на красный свет, и я хорошо его разглядел: высокий, крепкого телосложения, белая майка, черные брюки и сдвинутая на затылок кепочка яхтсмена. Он лениво облокотился о стену, стоя спиной ко мне, и я увидел, что он закурил.
Я снова опустился в воду и осторожно поплыл брассом к ступенькам. Положив руку на первую, я глянул через плечо. Человек, стоя ко мне спиной, по-прежнему смотрел на огни Сорренто. Я подтянулся, вылез из воды и стал бесшумно подниматься по ступенькам, держась в тени нависающих деревьев. Я еще раз оглянулся, но человек так и остался неподвижным и смотрел в другую от меня сторону.
По ступенькам я добрался до террасы, откуда открывался вид на гавань. Я остановился и посмотрел на виллу в пятнадцати метрах надо мной. Я увидел большое, без занавесок, освещенное окно. Никаких признаков жизни, только тихая музыка: то ли радио, то ли пластинка.
Держась в тени, я не спеша одолел еще один пролет и оказался на второй террасе. Напротив освещенного окна апельсиновое дерево отбрасывало полоску тени. Я скользнул туда и, уверенный, что никто меня не видит, заглянул в большую гостиную.
За столом в центре комнаты сидели четверо мужчин и играли в покер. За ними лежала на кушетке Майра Сарти – она читала журнал и курила, рядом с ней стояла радиола, откуда доносились тихие звуки танцевальной музыки.
Я посмотрел на мужчин за столом. Трое из них были персонажами из боевиков: крикливая одежда, ослепительно яркие галстуки, обгоревшие на солнце лица, жесткие, худые и злобные. Мое внимание привлек четвертый, лет пятидесяти, огромный, безобразно толстый, смуглый. В прошлом я слишком часто видел его фотографии в газетах, чтобы не узнать его сейчас. Как же это я раньше не догадался, что эта труднодоступная вилла может послужить прибежищем для Фрэнка Сетти, но я почему-то даже не думал, что он здесь.
