Росс Макдональд - Вокруг одни враги
— Зачем?
— К вам это никакого отношения не имеет. У него есть комната в доме?
— Нет, он живет над гаражом. Я не знаю, открыто ли там. Подождите, я возьму ключ.
Несколько минут, пока ее не было, я стоял и смотрел на картину Клее. Она нравилась мне все больше и больше. Человек запутался, путаница была в нем самом.
Вошла Герда и вручила мне ключ с биркой, на которой было написано: «Квартира над гаражом». Я пошел в гараж и ключом открыл дверь в квартиру Лупе.
Это была так называемая студия, то есть квартира, состоящая из одной большой комнаты и похожей на вагонное купе кухни. Комната была многоцветной. Ее украшали яркие ткани и изделия работы мексиканских кустарей. Над застланной серапе кроватью висело несколько масок доколумбова периода. Если принять во внимание, что Лупе был простого происхождения, то отказать ему во вкусе нельзя.
Я прошелся по ящикам комода, но не нашел в них ничего криминального. В ящичке над раковиной в ванной оказалась лишь баночка какого-то крема. Зато в кухне на дне какой-то миски я разыскал кусочки сахара, не очень умело обернутые в фольгу.
Всего их было шесть. Я взял три, сложил в носовой платок и спрятал во внутренний карман пиджака.
С лестницы не доносилось ни звука, поэтому я был крайне удивлен, когда дверь у меня за спиной отворилась и вошел Сидни Марбург. На ногах у него были теннисные туфли.
— Герда сказала, что вы пошли сюда. Что тут у Лупе?
— Просто изучаю.
— Что изучаете?
— Его моральный облик и нормы поведения. Он ведь не совсем обычный слуга, а?
— Совершенно справедливо. Лично я считаю, что он подонок. — Бесшумными шагами Марбург подошел ко мне. — Если вы разыщете что-либо его компрометирующее, дайте мне знать.
— Серьезно?
— Абсолютно. Моя жена интересуется искусством, поэтому он делает вид, будто тоже им увлекается, но, кроме Рут, никто в это не верит.
— Между ними существуют какие-то отношения?
— По-моему, да. Он довольно часто приезжает к нам в Бель-Эйр, когда меня нет дома. Один из слуг держит меня в курсе событий.
— Близкие отношения?
— Не знаю, — с болью признался Марбург. — Знаю только, что она ссужает его деньгами, потому что видел несколько погашенных чеков. По словам нашего слуги, Лупе докладывает ей обо всем, что делается в доме ее сына. Все это, мягко выражаясь, дурно пахнет.
— Давно они знают друг друга?
— Практически всю жизнь. Сколько я помню, он всегда работал здесь, если это можно назвать работой.
— Сколько же?
— Лет пятнадцать-шестнадцать.
— Вы знали Хэккетов, когда Марк был жив?
Вопрос этот почему-то явно ему не понравился.
— Да. Только я не понимаю, что общего между этим и тем, о чем мы говорим. Мы говорим о Лупе.
— Верно. Скажите, в чем еще вы его подозреваете, кроме соглядатайства в пользу вашей жены? Он балуется наркотиками?
— Меня бы это не удивило, — чуть более охотно, чем следовало, ответил Марбург. — Я не раз видел его в состоянии сильного возбуждения. Он либо маньяк, либо наркоман.
— А видели ли вы его когда-нибудь с дочерью Себастианов?
— Нет, никогда.
— Насколько я понял, он довольно часто возил ее.
— Несомненно. Летом она подолгу бывала здесь. — Он замолчал, глядя на меня с любопытством. — Думаете, он давал ей наркотики?
— Я пока не нашел никаких доказательств этому.
— Господи, если б только можно было обвинить его в этом…
Мне не понравилась его радость.
— Успокойтесь. Я не собираюсь заниматься ради вашего удовольствия подтасовкой фактов.
— Никто вас и не просит. — Но он разозлился. По-моему, прежде всего на самого себя за то, что слишком распустил язык. — Если вам здесь больше делать нечего, я отвезу вас домой.
— Поехали, раз вы меня так просите…
— Мне незачем вас просить. Я серьезный художник и занят своей работой.
Несмотря на то, что Сидни Марбург был не слишком вежлив, мне он нравился, или скорей я был вполне в состоянии терпеть его присутствие. Женившись на Рут, он наверняка вступил с собственной совестью в сделку, ибо она была старше него почти на двадцать лет, но, подобно ловкому посреднику, он удержал из этой сделки некоторый процент, частично сохранив свою самостоятельность.
— Звучит как декларация независимости, — заметил я.
Сердитое выражение на его лице сменилось улыбкой, но в ней было нечто от самоосуждения.
— Пошли. Я вовсе не хотел вымещать на вас свою злость. — Мы направились к его «мерседесу». — Где вы живете?
— В западной части Лос-Анджелеса, но мне нужно в Вудлэнд Хиллс. Там стоит моя машина.
— И там же живут Себастианы, верно?
— Да.
— Что с девочкой? Тронулась?
— Стараюсь выяснить.
— Бог в помощь. Извините, что я был так несдержан минуту назад. С удовольствием вас довезу. Просто, когда я попадаю сюда, у меня возникают неприятные ассоциации.
И, словно надеясь уехать от них навсегда, он с такой силой нажал на акселератор, что «мерседес» заревел. Мы понеслись по берегу озера, через плотину и по петляющему спуску выскочили к воротам, где Марбург, выжав тормоз до упора, заставил машину, взвизгнув, остановиться.
— Награждаю вас крестом за выдающийся полет, — сказал я.
— Извините, если напугал вас.
— У меня было два трудных дня. Я надеялся хоть сегодня получить передышку.
— Я же извинился.
Вниз к идущему вдоль океана шоссе Марбург ехал более осторожно. Он свернул на север, а возле Малибу-Кэньон вновь стал уходить от воды. Через несколько минут мы очутились среди гор.
— Красивая получилась бы картина, если бы нарисовать эти горы, — заметил я.
— Не обязательно, — не согласился со мной Марбург. — Из того, что кажется красивым, обычно получается плохая картина. Все живописные предметы или явления уже были использованы. Нужно найти что-то новое. Красота требует большого труда, сказал кто-то.
— Как, например, тот Клее из галереи?
— Да. Десять лет назад я посоветовал Стивену купить Клее. — И добавил: — Стивену нужен совет. Вкус у него ужасный. Во всем.
— И в женщинах?
— Бедняжка Герда, — простонал Марбург. — Когда она приехала с ним из Германии, ей представлялась la vie en rose[3]. Ее ждало горькое разочарование.
Они живут отшельниками, нигде не бывают, никого не принимают.
— Почему?
— По-моему, он боится… боится жизни. Так бывает с людьми — не со всеми, конечно, — у которых есть деньги. И потом еще то, что случилось с его отцом. Странно, но вот уже пятнадцать лет Стивен ведет себя так, будто то же самое должно случиться с ним. И между прочим, чуть не случилось.
— Да, чуть не случилось.
— У вас большой опыт, мистер Арчер. Скажите, способны ли люди накликать беду на самих себя? Заняв, так сказать, выжидательную позицию?
— Интересная мысль!
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Задайте мне его еще раз, когда я покончу с этим делом.
Он кинул на меня удивленный взгляд, и машина сразу очутилась на обочине. С минуту он, сбавив скорость, весь сосредоточился на дороге.
— А я считал, что вы закончили.
— Нет, пока Спеннер на свободе и остались нераскрытыми несколько убийств.
— Несколько?
Вопрос повис в воздухе. Слева от дороги появилось здание тюрьмы предварительного заключения. Марбург с тревогой поглядел на него, словно боялся, что я хитростью завлеку его туда.
— Вы сказали, несколько убийств?
— Помимо убийства Марка Хэккета, есть еще, по меньшей мере, два.
Пока тюрьма не исчезла за поворотом, Марбург не отрывал глаз от дороги. Заметив площадку для отдыха, он съехал на нее и остановился.
— Кого же еще убили?
— Женщину по имени Лорел Смит. Ей принадлежал небольшой жилой дом в Пэлисейдс. Там ее позавчера и избили до смерти.
— Я читал про нее в утреннем выпуске «Таймс». Полиция считает, что это дело рук сумасшедшего… Садиста, который ее даже не знал.
— Я придерживаюсь другого мнения. Лорел Смит была когда-то замужем за неким Джаспером Блевинсом. Пятнадцать лет назад он погиб, попав под поезд, и случилось это через несколько дней после убийства Марка Хэккета. Мне удалось выяснить, что Лорел Смит и Джаспер Блевинс — родители Дэйви Спеннера. Я уверен, что все эти преступления, включая и похищение Стивена-, связаны между собой.
Марбург сидел неподвижно, и только пальцы его барабанили по рулю, но мне показалось, что он как-то съежился. Потом поднял глаза и, не сдержавшись, бросил на меня мрачный взгляд.
— Может, мне только представляется, но вы что, меня в чем-то обвиняете?
— Возможно. А в чем я могу вас обвинять?
— Смешного тут ничего нет, — обиделся он. — Меня уже один раз обвиняли в том, в чем я не был виноват. Когда убили Марка, меня забрали в участок и целую ночь мучили допросами. У меня было бесспорное алиби, но они в него не верили. Им решение вопроса казалось самым элементарным: раз существует любовный треугольник, значит, убийца я. Я не отрицаю сейчас, да и тогда не отрицал, что мы с Рут были близки. Я обожаю ее, — несколько насмешливым тоном добавил он. — Она в ту пору собиралась разводиться с Марком.
