Стив Брюер - Головорез
— Ждал вас. Я знал, что вы скоро выйдете.
— Откуда?
— Я успел на конец слушания.
— Что скажете?
— У нашей стороны не было ни малейшего шанса.
Она остановилась и повернулась к нему. Прищурилась из-за солнца:
— Вам повезло, что я не заметила вас в суде. Я могла вызвать вас как свидетеля.
— Поэтому-то я пришел с запозданием и сел в заднем ряду. Но вы во мне не нуждались.
— Все необходимые свидетельства были на лице Грейс Шеффилд, — сказала она.
— И Майкл навредил себе своей вспышкой. Судья права — у него неконтролируемые приступы ярости.
— Вы это так называете? — спросила она, и в ее глазах промелькнула искорка. — А по-моему, это простое свинство.
— Не буду спорить. Ведь это же я его ударил, если помните.
Тут Соломон понизил голос, и Лусинда шагнула ближе. Соломону показалось, будто между ними проскочили искры.
— Приятно видеть вас снова, — сказал он.
— Шеффилды послали вас поухаживать за мной?
— А я ухаживаю?
— А по-вашему, нет?
Он засмеялся:
— Трудно сказать. Мне кажется, я растерял все навыки. Никто меня не посылал. Более того, если меня засекут за разговором с вами, у меня, вероятно, будут неприятности.
— Тогда зачем идти на такой риск?
— Я думал пригласить вас на ланч.
Она подняла брови:
— На деловой или ради удовольствия?
— Исключительно ради удовольствия. Если мы будем говорить о делах, нас могут привлечь. Я и так уже в вашем списке свидетелей.
— Это верно, — сказала Лусинда. — Следовательно, я поступлю в высшей степени непрофессионально, согласившись на ланч с вами. Вероятно, еще и неэтично.
— И я тоже. Мое поведение противоречит всему, чему меня учили. Противоречит здравому смыслу. Но я обещаю не говорить о Шеффилдах и о вашем судебном деле.
Она ничего не ответила, размышляя.
— Прошу вас, — сказал Соломон.
— Я, наверное, сошла с ума, — отозвалась она.
— Я тоже.
— На Ларкин-стрит, в паре кварталов отсюда, есть одно место, — сказала Лусинда. — Вы любите кубинскую еду?
— Звучит заманчиво.
И все равно она не двигалась с места.
— Это просто ланч?
— Совершенно верно.
— Платим каждый за себя?
— Как скажете.
— Тогда чего мы стоим? — спросила Лусинда. — Давайте поедим.
Они пошли рядом, солнце грело их спины, их тени вытянулись перед ними на тротуаре. Соломон нес алюминиевый кейс, а Лусинда — пухлый кожаный портфель. Их свободные руки раз соприкоснулись, когда Соломон обходил встречного пешехода, и между ними словно проскочил электрический разряд. Соломон посмотрел на Лусинду — она улыбалась, глядя строго перед собой.
Перед кафе «Ла Флоридита», над большим зеркальным окном, был зеленый навес с белыми стенами, расписанными по трафарету пальмами. Посетителей было много, но официант с прилизанными волосами узнал Лусинду и сделал ей знак. Другая пара, сидевшая за маленьким столиком, закончила обедать, и официант выстрелил испанской скороговоркой в своего помощника, который поспешил убрать грязную посуду.
Стоявший позади Лусинды Соломон наклонился и прошептал ей на ухо:
— Вы там хотите сидеть? Прямо у окна?
— Да у нас и выбора особого нет. И потом, если кто-нибудь за нами следит, он увидит нас, где бы мы ни сели.
— Согласен.
Он кинул взгляд на залитую солнцем, оживленную улицу. Как будто соглядатаев не было, но кто знает?
Официант широким жестом выдвинул кресло для Лусинды, и они сели, Соломон едва поместился между подлокотниками кресла из гнутой древесины. Официант, говоривший по-английски с акцентом, перечислял блюда дня, но Соломон не слушал. Он смотрел на Лусинду, повернувшуюся к нему в профиль и внимавшую официанту, и любовался ее высокими скулами и изящной линией подбородка.
Она сказала официанту, что будет есть рыбу, и Соломон попросил себе то же самое: вместе с Лусиндой он готов был проглотить даже пиранью. Официант поспешил на кухню.
Поставив на пол и сумочку, и портфель, Лусинда сказала:
— Итак, мистер Гейдж, вот и совместный ланч. Что дальше?
— Пожалуйста, зовите меня Соломоном.
— Уж очень длинно. Как вас называют друзья?
Он помолчал.
— Соломоном. Хотя не могу сказать, что у меня много друзей.
— Вы необщительный человек?
— Я все время работаю. И живу за городом, поэтому у меня не так уж много знакомых.
— Живете в Приюте Головореза?
— А вы свое домашнее задание выполнили.
— Совершенно верно. Но мне не следовало об этом говорить. Мы ведь условились не упоминать Шеффилдов.
— Там красиво, это я могу сказать. Озеро, форелевый ручей и секвойи. Чистая вода и чистый воздух.
— Звучит чудесно.
— Это один из главных плюсов моей работы. Но там очень уединенно.
— А как же личная жизнь? — спросила Лусинда.
— Я много бываю в городах, особенно в Сан-Франциско. Иногда у меня случаются свидания. Но Приют Головореза — мой дом с двенадцати лет.
— С двенадцати? Не рано ли вас запрягли?
— Я тогда там не работал. Работала моя мать. Она была секретаршей Дональда Шеффилда.
— Она больше у него не работает?
Он покачал головой:
— Два года спустя она погиба в автокатастрофе…
— Простите.
— Мне было четырнадцать, и Дон взял меня к себе, дал образование, чтобы потом сделать своим помощником. С тех пор, за исключением лет, проведенных в колледже, я живу там, а работаю с совершеннолетия.
— Неудивительно, что вы так верны ему.
— Да, — угрюмо ответил он.
Не нарушает ли он эту верность, находясь здесь? Что подумает Дон?
Тревога, должно быть, отразилась на его лице, потому что Лусинда сказала:
— Еще не поздно уйти отсюда.
— Нет-нет, все в порядке.
Лусинда, не глядя на него, развернула салфетку.
— Как вы развлекаетесь? В вашей глуши?
— Рыбачу. Плаваю в озере. Совершаю пробежки по лесу.
— Похоже, вы и качаетесь.
— Немного.
— И это ваше представление о развлечениях?
— Ну, как я сказал, место это крайне уединенное.
— Мистер, вы понятия не имеете, что значит развлекаться. По-моему, Дональд Шеффилд навязал вам как ваше образование, так и вашу нынешнюю жизнь. Как насчет ночных клубов? Ужинов в ресторанах? Кино? Вечеринок?
Соломон пожал плечами:
— У меня не так уж много времени…
— Вам придется изыскать время. Иначе вы будете работать, пока на смертном одре не скажете: «Куда ушла моя жизнь?»
Соломон кивнул. В последние недели он много думал о том, на что тратит свое время. Веселыми эти мысли он не назвал бы.
— Когда в последний раз, — спросила Лусинда, — вы были в отпуске?
Отвечать ему не хотелось, он даже не знал, что отвечать. Спас его официант, прибывший с подносом, нагруженным тарелками, соусниками и стаканами воды со льдом. Он поставил тарелки на стол, болтая с Лусиндой по-испански. Соломон немного по-испански говорил, но это был кубинский диалект, и он ничего не разобрал. Лусинда улыбнулась официанту и скосила глаз на Соломона, словно смакуя шуточку, которую кубинец отпустил в его адрес. Забавно, но Соломон ничуть не возражал.
Еда пахла восхитительно. Здоровенный кусок жаренной на углях рыбы занимал большую часть тарелки Соломона, наряду с жареным подорожником и гарниром из черной фасоли.
Как только официант удалился, Соломон спросил:
— Вы постоянно здесь бываете?
— Это близко от суда, — ответила Лусинда. — И пахнет домом. Но я не могу обедать здесь всегда. Вредно для талии.
— Ясно, — отозвался Соломон. — А дом — это Майами?
— А разве все кубинцы не оттуда?
— Не с Кубы?
— Вообще-то да, но я была слишком мала, чтобы хорошо помнить Кубу. Мы были в числе мариелитос.[7] Приплыли сюда в восьмидесятом году. Мне было всего четыре года. На Кубе мой отец работал врачом и во всеуслышание заявлял о своем презрении к режиму. Фидель рад был выкинуть его из страны.
Лусинда умолкла, чтобы прожевать кусок рыбы. Закрыв глаза, она даже не жевала — рыба таяла у нее во рту. Наслаждение было, по-видимому, таким сильным, что наблюдавшего за ней Соломона бросило в жар. Ему бы хотелось доставить ей такое же удовольствие, будь у него возможность.
— Во Флориде нас ждала совсем другая жизнь. Лицензию на работу по специальности отцу не дали, а наши деньги отнял Фидель. Поэтому отец работал лаборантом, а мама убиралась в чужих домах.
— И они платили за вашу учебу в колледже.
— Они помогали, но в основном я платила сама, подрабатывая в свободное время и получая стипендии. Сюда я приехала для учебы в школе. Сан-Франциско мне очень понравился, я решила остаться.
— Этот город притягивает людей.
Она улыбнулась.
— Но только не вас. Вы ждете не дождетесь, как бы сбежать назад, в лес.
