Энтони Бруно - Подпорченное яблоко
Скулы Гиббонса вновь затвердели, но на этот раз не из-за зуба. В нем все кипело от ярости. Просто невероятно, что в Петерсена стреляли. Этого просто не должно было случиться. Считалось, что на этой стадии операции, при таком прикрытии он не подвергается никакой опасности. Иверс уже высказал предположение, что, возможно, это было простое вооруженное ограбление, мол, Петерсену просто не повезло, он оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Ладно, этот недоумок может сколько угодно разглагольствовать и предполагать, тряся своим идиотским блокнотом, но он-то. Гиббонс, абсолютно уверен, что в Петерсена стреляли только по одной причине. Его расшифровали. Точка.
Но даже если и так, этого все равно не должно было быть. Гиббонс работал в отделе по борьбе с организованной преступностью больше двадцати пяти лет и очень хорошо знал, что во взаимоотношениях между мафией и представителями закона существуют неписаные правила и первое из них — деловые ребята не убивают полицейских, даже работающих под прикрытием. Обнаружив, что коп пытается внедриться к ним, они могли хорошенько избить его, но не более того. Ни один главарь мафии никогда не разрешил бы напасть на полицейского или федерального агента. Так не делается. Они прекрасно понимают, что за этим последует. Однако в Петерсена стреляли, и это — грубое нарушение негласного соглашения. Тот, кто стоит за этим, поплатится.
Гиббонс сталкивался с подобным и раньше. Раз в несколько лет появлялся какой-нибудь ковбой, считающий, что ему все сойдет с рук, даже убийство полицейского. Такие вещи всегда плохо кончаются. Тот, кто стрелял в Петерсена, может, не осознает этого, но для него будет лучше, если он сам сдастся. Тогда, по крайней мере, его будут судить. Если же первыми его найдут свои, они сразу вынесут приговор, а лучшим приговором мафия всегда считала смертную казнь.
Конечно, сейчас Гиббонс в таком состоянии, что и сам не возражал бы остаться на пятнадцать минут наедине с этим ублюдком перед началом судебного заседания. В старые добрые времена в подобных ситуациях случалось, часы на какое-то время останавливались. Правда, потом вмешался Верховный суд с законом о правах подозреваемых. Не то чтобы Гиббонс был с этим не согласен. Он просто считал, что права должны быть и у полицейских. Например, право временно нарушать правила, если первыми их нарушили плохие ребята. Это было бы только справедливо.
Обогнув спереди «меркьюри», Иверс подошел к Гиббонсу. Каблуки его мокасин звонко стучали по асфальту. Очень изысканно.
— Берт, Мак-Дэниелс уже приехал?
Гиббонс покачал головой:
— Едет.
Мак-Дэниелс был напарником Петерсена.
Иверс вздохнул и заглянул в свой блокнот.
— Что ты знаешь о сегодняшнем задании Петерсена?
Гиббонс нахмурился и пожал плечами:
— Знаю то же, что и ты. Он должен был встретиться с Тони Беллзом и передать ему деньги. Не знаю сколько.
— Банкноты были помечены?
Гиббонс снова пожал плечами:
— Деталей я не знаю. Должен знать Мак-Дэниелс.
Иверс сжал губы и уставился в свой блокнот. Затем что-то пробормотал про себя.
Гиббонс потряс пузырь со льдом. Лед почти растаял, но холод еще сохранился. Единственная проблема в том, что зубная боль от этого не уменьшается. Дерьмо.
Краем глаза Гиббонс заметил темно-синий фургон, въезжающий на площадку. Один из полицейских знаком остановил его и подошел к дверце со стороны водителя. От того места, где стояли Гиббонс и Иверс, до машины, фары и мотор которой оставались включенными, было около сорока футов.
Иверс прижал костяшки пальцев к нижней губе, сосредоточенно вглядываясь в свой блокнот. Внезапно он поднял взгляд и из-под бровей уставился на Гиббонса.
— Тут возникает серьезная проблема, Берт.
Это уж точно. Гиббонс снова приложил пузырь к щеке.
— В этой операции задействованы одиннадцать секретных агентов. Если в Петерсена стреляли потому, что его раскрыли — а в настоящий момент это представляется наиболее вероятным, — тогда под угрозой и все остальные агенты. Если расшифровали Петерсена, могут расшифровать и других.
Гиббонс закатил глаза и кивнул. Превосходный образец дедукции, мистер Холмс.
— Вопрос в том, отзывать ли агентов и свертывать операцию, или же оставить все как есть, пока мы не узнаем побольше. Чертовски не хочется прекращать операцию, принимая во внимание предшествующую ей подготовительную работу. Некоторым агентам потребовались годы, чтобы внедриться в организацию. Жаль, если все эти усилия пойдут прахом. Сколько понадобится времени, чтобы снова внедриться так глубоко, как сейчас! Но, с другой стороны, мы не можем оставить людей на произвол судьбы, если где-то разгуливает маньяк, который знает, кто они на самом деле.
— Угу.
Гиббонс почти не слушал Иверса. Его внимание больше привлекал синий фургон, к которому подошел второй полицейский и включился в беседу. Первый полицейский показывал рукой на белый «меркьюри». Гиббонс потряс пузырь, не отрывая глаз от фургона, пытаясь понять, что там происходит.
Иверс постукивал кончиком золотой ручки «Кросс» по своему блокноту.
— Какая сейчас легенда у Тоцци?
Как обычно, законченного олуха.
Гиббонс зажмурился — челюсть пронзил очередной приступ боли, вызванный на сей раз, по его глубокому убеждению, простым упоминанием имени Тоцци. Вот уже почти десять лет Тоцци был напарником Гиббонса. Ни с кем из других агентов Гиббонс не работал так долго, и иногда ему самому не верилось, что, проработав вместе столько времени, они с Тоцци еще не убили друг друга. Пока не появился Тоцци, Гиббонс мог выдержать партнера не дольше трех дней кряду. Конечно, Тоцци был остолопом, олухом и болваном, который не умел выполнять приказы, даже если от этого зависела его жизнь — а часто именно так и обстояло дело. И тем не менее Тоцци был лучше любого другого агента, с которыми приходилось работать Гиббонсу. Пусть он чаще думает задницей, чем головой, но, по крайней мере, сердце у него доброе. Плохо, что он — двоюродный брат Лоррейн. Одно дело, когда парень — твой партнер. Если же он еще и твой родственник, это как сыпь, от которой трудно избавиться.
— Берт?
— Что?
— Так чем сейчас занят Тоцци?
— Работает с осведомителем, одним придурком по имени Дефреско, который связан с кланом Луккарелли. Дефреско представил Тоцци как партнера по порновидеобизнесу. Они собираются взять в долг деньги у Будды Станционе, а с возвратом повременить. Тоцци хочет, чтобы главный ростовщик из окружения Станционе поугрожал ему, может, даже слегка поколотил, и записать все это на пленку.
— И кто же этот ростовщик?
— Догадайся. Тони Беллз.
— Беллавита? С которым должен был сегодня встретиться Петерсен?
— Именно.
— А где сейчас Тоцци?
— В эту самую минуту?
— Да, в эту самую минуту.
— Дома, в постели, если у него есть хоть что-нибудь в голове.
Это, правда, как сказать.
— Хорошо, позвони ему и расскажи, что произошло с Петерсеном. Узнай, встречался ли он уже с Беллавитой. Если встречался, скажи, пусть заляжет на дно, пока мы не выясним, что здесь произошло. Не хватает, чтобы он стал второй жертвой Беллавиты. И вообще надо дать знать всем агентам, занятым в операции «Укус акулы». Пусть приостановят работу, пока мы не узнаем побольше. Одновременно я объявлю облаву на Беллавиту. Я хочу немедленно допросить его.
Гиббонс прикрыл глаза. Произнося слова типа «облава», Иверс казался таким крутым и решительным. Точь-в-точь Тайрон Пауэр в старых военных фильмах. Конечно, облаву объявить надо, это однозначно. Если они не найдут Тони Беллза, это сделает мафия, тут ему и конец. А по мнению Гиббонса, пожизненное заключение без права условного освобождения все же лучше смертной казни. Лучше заставить этого сукина сына мучиться каждый Божий день всю его оставшуюся жизнь, чем избавить от страданий одним выстрелом. Единственное, что беспокоило Гиббонса, — это необходимость звонить Тоцци. Он знал, с какими закидонами этот парень. Скажи ему дать задний ход, он помчится вперед да еще вожмет в пол педаль акселератора. Если он узнает, что случилось с Петерсеном, он не устранится, не заляжет на дно. Только не Тоцци. Он будет считать делом чести принести на блюдечке голову Тони Беллза.
Но это нормально, подумал Гиббонс. Правда, иногда он подумывал, какой бы найти предлог, чтобы прострелить этому охламону ногу и тем удержать его от дурацких поступков.
— Слушай, Берт, тут у меня список всех агентов, занятых в операции «Укус акулы». Скажи, где...
Гиббонс пытался слушать, но неожиданно голос Иверса стал уплывать. Новый приступ боли чуть не свел его с ума. Голова раскалывалась, как будто внутри ее проносился бомбардировщик «Б-52» с полным грузом на борту. Дверцы бомбового отсека раскрылись, и посыпались огромные бомбы, понеслись вниз и приземлились точно в больной зуб. От первого взрыва на его лбу, несмотря на ноябрьский холод, выступила испарина; все последующие слились в одну большую волну мучительной, убивающей боли.
