Ричард Пратер - Танец с мертвецом
И в этот момент зазвонил телефон. Это был Уэбли Олден.
Уэбб, старый приятель. Ему было тридцать восемь лет, холостяк, он был умен, остроумен, весел, отменного здоровья, всем нравился. Жил он не в Голливуде, а в маленьком городке Медина, недалеко от окраин Лос-Анджелеса.
Вначале — фотохудожник, и весьма неплохой. Потом он изобрел какие-то приспособления к фотокамерам и проявочному оборудованию и усовершенствовал портативный проектор так, что на нем можно было прокручивать и 8-миллиметровые, и 16-миллиметровые кинопленки. Он продал свои патенты на эти изобретения и стал миллионером. Сфера его финансовых интересов теперь простиралась от биржевой игры и спекуляций недвижимостью до издания весьма пикантного журнала. Он был гурманом, знатоком вин и женщин. Да, всегда женщины. Он был грубоватый проказник и повеса. Культурный и даже сдержанный, с манерами джентльмена, но повеса.
Поэтому неудивительно, что он издавал журнал, одно название которого чего стоило: «В-а-а-у!»[3].
«В-а-а-у!» — ЖУРНАЛ ДЛЯ НАСТОЯЩИХ МУЖЧИН.
Впрочем, в наши дни даже не совсем настоящие мужчины наверняка слышали об этом журнале, и ставлю пять против восьми, что многие из них тайком глазели на обложку этого журнала в газетных киосках. Наверное, ни один другой журнал не добивался столь впечатляющего успеха всего за год. Во главе его, кроме Уэбба, стояли еще несколько человек, но он был его главной движущей силой, что, видимо, и явилось залогом успеха. Однако была и еще одна причина — в каждом номере «В-а-а-у!» была фотография красотки с минимумом (если она вообще была) одежды. Действительно:
«В-а-а-у!» — не журнал мод.
Словом, главной причиной того, что журнал был безоговорочно признан мужской половиной населения США, была цветная фотография на развороте журнала. Каждый месяц в течение года на этой вкладке помещалась фотография очередной обнаженной красавицы, лица которой, независимо от позы, не было видно. Эта вкладка вскоре в обиходе стала называться, может быть, не вполне деликатно — «Попка месяца», хотя официальное название было «Женщины журнала».
Само собой разумеется, что фотографии этих красоток делал лично Уэбб. Я при мысли об этом не мог не ухмыльнуться. Я считал Уэбба одним из наиболее интересных и близких мне по духу мужчин, поэтому был рад услышать его голос в телефонной трубке. Пока он не сказал мне, в чем дело.
После необычно краткого приветствия он спросил:
— Шелл, ты можешь немедленно приехать ко мне? Я глянул на продолжавших резвиться неонов:
— Разумеется. А в чем дело?
— Я не хотел бы это обсуждать по телефону. Впрочем... Я только что вернулся из Гонолулу. Прилетел пару часов назад. И я... похоже, я потерял свою жену.
Я моргнул:
— Твою жену? — Я решил, что он меня дурачит. — С каких это пор у тебя появилась жена, Уэбб?
— Мы поженились сегодня утром на Гавайях и прилетели домой самолетом. Так ты приедешь? Я тебе тогда все расскажу. Может быть, ничего серьезного и нет, но мне бы не хотелось рисковать.
— Еду, — сказал я и повесил трубку.
Схватив пиджак и шляпу, я поспешил к двери. На ходу я плеснул виски «Канадиан клаб» в аквариум с неонами. Может быть, это поможет; а не поможет — попробую что-нибудь еще.
* * *Август был жаркий, и верх моего «кадиллака» был опущен, позволяя теплому воздуху овевать лицо. Приблизившись к дому Уэбба, расположенному в районе на склоне холма, я сбросил газ. Когда-то у меня здесь были неприятности, связанные с одним делом, и с тех пор местная полиция меня в упор не видела. Особенно один детектив — сержант Фарли, который дал мне недвусмысленно понять, что он с удовольствием пристрелил бы меня при исполнении служебных обязанностей или даже в свободное время. Возможно, полицейские и не попались бы мне на пути, но на всякий случай я снизил скорость до установленного в Медине предела.
Уэбб жил в доме номер 947 по Пойнсеттиа-Драйв, самой высокой точке Медины, идущей параллельно Азалия-стрит. Эта улица круто взбиралась на холм, пересекая его вершину. Из домов, расположенных на разных уровнях, открывался прекрасный вид на огни Медины, переходящие вдали в сияние Лос-Анджелеса. В тех случаях, когда эти огни были видны, не было смога. Дом Уэбба, модерновой архитектуры, длинный и одноэтажный, располагался на гребне холма.
Я припарковался на Пойнсеттиа-Драйв и по каменной лестнице с перилами из плавника поднялся к крыльцу.
Уэбб уже ждал меня. Высокий и худощавый, с подвижным, угловатым лицом, которое осветилось улыбкой, когда он поздоровался со мной.
Мы вошли в прихожую, и он спросил:
— Чего-нибудь выпьешь, чтобы не мучиться похмельем, Шелл?
— Сегодня у меня нет похмелья.
— Это мы уладим. Виски?
— Прекрасно, благодарю.
Он подошел к бару, расположенному в углу. Гостиная была большая, с окном во всю стену, позволявшим любоваться прекрасным видом. Комната была набита книгами и журналами, валявшимися повсюду, некоторые открыты, некоторые сложены в стопки. На маленьком столике стояла наполовину выпитая чашка кофе. Повсюду были сувениры, привезенные Уэббом из самых разных мест: каменный мексиканский божок в одном углу, в другом — африканские маски и ритуальный головной убор с острова Бали. У дальней стены стояла вырезанная из дерева фигура Пана высотой в пять футов с распростертыми руками. Это была новинка, раньше я ее не видел. Я сказал об этом вслух, и Уэбб объяснил, что только привез эту статую с Гавайев.
Если гостиную можно было, с моей точки зрения, определить словами «лирический беспорядок», то характеристика следующей комнаты, в которой размещалась студия Уэбба, могла уложиться в одно слово — «хаос». Двойные двери на роликах были открыты, и в комнату можно было заглянуть. Слева на тяжелой треноге стоял стационарный фотоаппарат марки «спид-график», лампы и рефлекторы, пара прожекторов для подсветки была привинчена к потолочной балке. На полу в беспорядке переплетались электрические кабели и провода. Коробки с проявленными пленками, пачки негативов, увеличители, фотоаппараты, множество книг и журналов на стеллажах, полках, столах и на полу. В стене налево — две открытые двери: одна — в лабораторию Уэбба, а другая — в спальню.
— Как-нибудь я наведу здесь порядок, — сказал Уэбб за моей спиной. Я повернулся к нему, взял предложенный хайбол, а он продолжал:
— Это будет напоминать расчистку авгиевых конюшен, а? Нет только реки, которую можно бы направить в стойла, поэтому я до сих пор и не совершил этот подвиг.
— И никогда ты этого не сделаешь, Уэбб. Ты неисправимый бродяга, и жизнь в доме тебе не нравится. Он улыбнулся:
— Наверное, ты прав. Мы не можем сложить свой дом, как арабы... Слушай, это идея! Складной дом — квадратные брезентовые стены, двойные, с уплотнителем внутри... ставятся где угодно, а не хочешь ставить, используй вместо ковров. — Он отхлебнул из бокала. — Дарю тебе эту идею, мне сейчас не до этого.
— Вот я почти уже и миллионер. До начала легального грабежа.
— Ты имеешь в виду, разумеется, американские штурмовые отряды — налоговых инспекторов?
— Конечно, но тем не менее спасибо.
Мы уселись на диван, любуясь прекрасным видом из окна. Уэбб пару раз глянул на телефон, как бы ожидая, что он зазвонит. Потом он посмотрел на часы, допил свой хайбол и повернулся ко мне:
— В общем, так. Сегодня утром я зарегистрировал свой брак. На Гавайях. После официальной церемонии был небольшой банкет. Потом миссис Олден, — он смаковал эти слова, как бы катая их во рту, — и я сели в самолет и прилетели в Лос-Анджелес. Мы приземлились в девять утра. И я... потерял ее.
Я молчал. Морщины на его лице обозначились резче. После небольшой паузы он сказал:
— Она пошла привести себя в порядок после полета. Я ждал, но она все не возвращалась. Я ходил ее искать, было сделано объявление по радио. Так прошло около часа. Наконец я решил, что она что-то перепутала. Или не смогла меня найти и поехала ко мне домой... к нам домой. Собственно, мы за этим сюда и решили ехать — муж переносит молодую жену через порог на руках, ну и тому подобное. Но когда я приехал домой, ее здесь не было. Тогда я немедленно позвонил тебе.
Он поднес бокал ко рту, но, увидев, что он пуст, пошел к бару.
— Может быть, тут нет ничего серьезного, какая-нибудь нелепица, но я не могу не волноваться, вдруг с ней что-нибудь случилось, какая-нибудь авария...
Он снова сел на диван и посмотрел на меня, ожидая, что я скажу.
— Это... м-м... странно. Уэбб, я могу съездить в аэропорт, посмотреть, что к чему.
Он достал из кармана пиджака сложенную бумагу и протянул ее мне. Это был выписанный на мое имя чек на тысячу долларов. Я начал было протестовать, но он сказал:
— Не будь идиотом Я знаю, что ты бы сделал это для меня и без денег. Просто вдруг тебе понадобятся деньги, а если не понадобятся — вернешь.
