Надежда Лиманская - Бездна смотрит на тебя
— Александр Васильевич! — обратилась к учителю, — представьте нас гостям!
— Я вас узнал! — воскликнул Митя, глядя на неё. Следом из беседки поспешил Потап. Как-то, или ей показалось, — очень ревностно взглянул на женщину.
— И я вас знаю! Саломея Снегирёва! Собственной персоной!
Александр Васильевич слегка удивился реакции ученика. Выразительно подняв брови, взглянул на него. «Собственной персоной» прозвучало неуместно иронично, даже насмешливо.
— Не завидуй чужому успеху, Потап! Пройдёт время, глядишь, из тебя тоже, что-то путное выйдет! — по-прежнему улыбаясь, воскликнул Митя.
Потап обиженно пожал плечами, отвернулся. Едва слышно произнёс: — Я вовсе не это имел в виду!
— Возможно! — Митя хмыкнул. — Вот тебе и кристаллизация человеческой души в единое тёмное целое! На собственном примере! Далеко ходить не надо!
— Брейк! — подключился Вадим, строго глядя на молодых людей. Прикрыв ладонью глаза, подозрительно взглянул на небо. — Не понимаю, для чего мы здесь собрались? А? Господа? Отдыхать или спорить?
— Одно другому не мешает! — без примирения, почти агрессивно снова отозвался Потап.
— Мясо готово! — воскликнул Александр Васильевич. — Не слышу аплодисментов и всеобщего ликования!
Когда вся компания ринулась в беседку, Саломея побежала в дом за сыновьями. Кирилл успел подключить ноутбук, Ничего не слыша и не видя, увлёкся новой игрой. Роман читал книгу. Пока уговаривала детей выйти на воздух и подкрепиться, внезапно потемнело небо. Едва успели ступить на половицы беседки, — порыв ветра рьяно прошёлся по верхушкам деревьев, затем, тормоша тонкие ветви кустов, проник в беседку, легко задрав, словно подол девичьего летнего сарафана, бахрому белой скатерти. Зазвенели, перекликаясь, столовые приборы.
Где-то вдалеке прокатился гром. Всё замерло. Мгновение. Нечем дышать. Остро запахло листвой, полевыми цветами. Несколько секунд, — мёртвая тишина, придавив, всё захватила в тесные объятия. Неожиданно мерный звук тяжёлых редких капель прервал безмолвие. В поднебесье, казалось, что — то пошатнулось, прорвалось. Неизвестно кто, уже не отмеряя порций, не придерживаясь прежнего ритма, что есть силы, сбрасывал вниз, накопленную долгими неделями влагу. Она, превращаясь в беспощадные мощные струи, неистово избивала крышу беседки. Ещё одно, короткое мгновение и, бесконечно желанный ливневый шквал с шумом, безудержно устремился на землю.
Глава 15
Россия. Подмосковье. Начало 70-х.
Опоздавшая весна на всём просторе уверенно и скоро набирала силу.
Тёмный сосед-попутчик, засевший в ней, научился молчать. Напоминая о себе в детстве, — в отрочестве умолк окончательно. Ей казалось, навсегда.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как они с мамой покинули маленький районный городишко. На вопрос: почему отец не с ними, мать поджимала губы. А иногда, слыша очередной вопрос, гордо вскидывала голову, задумчиво чему-то улыбалась. Девочка давно изучила эту привычку, — значит, мать довольна собой. Очередная новая школа, новые учителя. Она, осваивая новое пространство, не появлялась на уроках в серёжках. Подходя к школе, украдкой снимала и прятала в портфель. Ей нравилось учиться. Учителя хвалили. Мать гордилась успехами дочери. Оказалось, у дочери есть талант. Об этом сообщила учительница русского языка и литературы.
— Девочка не по годам умна, — говорила матери, — развита. Я недавно дала почитать её сочинение нашим, в учительской. Все в один голос заявили, — у вашей дочери — талант. Да, да! Из неё в дальнейшем, возможно, получится хороший журналист, литературный критик. Ну, сами понимаете!
Мама понимала. Крошечные обрывки детских воспоминаний, голоса, короткие фразы. Она понимала, откуда у дочери этот самый талант. Её мама когда-то работала в одном из ленинградских журналов литературным редактором. Сама писала стихи, небольшие рассказы. Правда были, её произведения, как выразились те, кто пришли за ней ночью много лет назад, — она запомнила эту непонятную тогда фразу, — «с декадентским, буржуйским душком».
К изумлению дочери, строгий, суровый мужчина — «физик», бывший разведчик во время второй мировой, — его боялись не только ученики, — учителя понижали голос при его появлении, на родительском собрании однажды сказал матери:
— Большие потенциальные возможности у вашей дочери.
Затем, сокрушённо качая головой, добавил: — Жаль! Нет в нашем городе специализированной школы. Только в столице!
Мать сияла, была бесконечно счастлива. Обоняние девочки забыло горький запах лекарств. Они больше не таились. И девочка знала, кем и где работает её мать. Теперь к ним в дом заходили её школьные подруги, — мама от души потчевала гостей своими разносолами.
Хрущёвская двухкомнатная, полупустая квартира казалась девочке оплотом семейного покоя и рая. Вот только крохотная тёмная кладовая за спиной, когда она, делая уроки за письменным столом, развёрнутым к окну, — напрягала, даже пугала. Девочка знала, что находилось в кладовой, за дверью. Мать несколько раз возвращалась из того самого городка, — частями привозила вещи, — подарки отца. Ведь той ночью, покидая городок, в спешке бросили всё. Сейчас «подарки» хранились за её спиной. В кладовой. страшно. Мать строго-настрого запретила заглядывать, тем более, что-либо брать из «подарков».
От отца, по-прежнему, не было известий. «И, слава богу! Без него так спокойно, уютно!» — считала она, иной раз, заглядывая в лицо матери: как она? Мама больше не держалась за левую сторону, казалось, забыла о болезни. Теперь она была спокойна, уверенна в себе. И красива. Как никогда. Иной раз, они вместе шли по улице, — цокая языком, мать провожали восхищённые взгляды мужчин. С нескрываемой завистью поглядывали женщины. На возмущение девочки, мать, снисходительно улыбаясь, говорила:
— Да бог с ними! Не суди их строго! Живём-то, где? В провинции! Потерпи ещё немного! Когда-нибудь я покажу тебе город, где я родилась! Там многие живут по-другому, одеты по-другому, — модно, со вкусом, не как это быдло! А праздники! В праздники не принято напиваться, как в этом грязном городишке!
Девочка недоверчиво смотрела на мать.
Опоздало, и всё же, чрезвычайно быстро, весна вступила в свои права. Чудилось, спорила с теплом и заставила так рано, по-летнему, одеться людей. Головокружительно благоухала распустившаяся зелень. Солнце било в глаза, сообщая: любимое время года, — лето, — не за горами! А там и каникулы. Она, ожидая и испытывая необыкновенно-странную надежду чего-то необычного волнующего, радовалась всему. Класс шумно возвращался со стадиона в здание школы, — впервые за долгие холодные месяцы провели занятие на свежем воздухе.
Войдя в раздевалку, девочка обнаружила пропажу тех самых серёжек. Несколько раз перевернула содержимое портфеля. Напрасно. Вновь перебрала каждую страницу учебника, тетради. Пусто! Что сказать матери? Представила её реакцию. Ругать не станет, но будет переживать. Сделав над собой усилие, закусила губу, чтоб не расплакаться.
На очередном уроке, исподволь, медленно всматривалась в лица одноклассников. Внезапно запекло затылок, кто-то сверлил его взглядом. Повернув голову, встретила злые насмешливые рыжие глаза. Второгодник, двоечник с последней парты. Петька! Он! Больше некому! Его густые непослушные медного цвета волосы торчали в разные стороны. Он был высокого роста, — оставался на второй год, как поговаривали, в двух или трёх классах. Что она знала о нём, об этом Петьке. Что-то слышала. Из неблагополучной, многодетной семьи, где отец пил безбожно. Она теперь и сама знала, что это значит. Петька был, кажется, младшим в семье. Почти все его братья успели, как называл это её отец, отмотать срок. Мать второгодника, бледная, плохо одетая женщина, несколько раз на неделе появлялась в школе, — предстать перед взором и без повода, вечно недовольного завуча. Напрасно. Петька не жалел ни себя, ни мать. Для девочки это было неважно. Жалости не дождётся никто!
Он, споткнувшись о холодный взгляд синих застывших глаз, внезапно покраснел. Казалось, даже веснушки почернели на его лице.
«Неужели залез в раздевалку для девочек? Рылся в портфелях? Ну да, конечно! Замок входной двери был кем-то сломан накануне!», — пронеслось в голове.
Забытое, ведомое удушье, вдруг, поднялось. Она не видела ничего перед собой. Туман возмущения, смешанный с поднявшимся остервенением, застлал глаза. «Только не это! Не надо! Не хочу!» — кричало внутри.
Голос же, более мощный, диктовал иное. Захлестнул от макушки до пят, увлёк. Из глубины памяти неслышно, выползла змея — забытое чувство справедливости и мести: проучить, наказать, покарать обидчика. Как угодно, быстро и во что бы то ни стало!
— А-а-а! — Вдруг закричал Петька. — Не смотри! Отвернись!
Два десятка глаз устремились в их сторону.
