Энтони Бруно - Подпорченное яблоко
— Я нервничаю! — закричал в ответ Живчик. — Вы меня совсем довели.
Лоррейн взглянула на Гиббонса. Ее сердце сильно колотилось. Она была уверена, он воспользуется тем, что Стенли отвлекся, и нападет на него. Но он этого не сделал. Он сидел неподвижно, глаза его поблескивали в тени. Ее сердце забилось еще сильнее. Она не могла избавиться от мысли, что это она, а не Стенли или Живчик, вызвала его гнев. Только она.
Потому что не плакала. Но это же смешно. Полный абсурд. Он бы и не хотел, чтобы она плакала. Он терпеть не может, когда она поддается чувствам.
Она отвернулась, чтобы не видеть обвиняющего взгляда Гиббонса.
— Думаю, тебе нечего беспокоиться о сестре, — сказала она Живчику, надеясь ослабить напряжение. — Гангстеры не трогают женщин, так ведь? Законы чести «Коза ностры» это запрещают, разве нет? Особенно если речь идет о невинной женщине.
Большеротый окунь выдохнул смешок:
— Невинная женщина... Мне это нравится.
— Заткнись! — выкрикнул Живчик.
Лоррейн вскинула брови. Она была в недоумении.
Голос Гиббонса прозвучал из тени как глас судьбы:
— Среди этих людей не бывает невинных.
Живчик надувал губы и бросал сердитые взгляды в ветровое стекло.
Лоррейн взглянула на Стенли:
— Сестра Живчика что-нибудь натворила? Почему ты так сказал?
Громила ухмыльнулся.
— Вот что я вам скажу. Беллз свихнулся на верности. Для него это самое главное на свете. Он верен своим, что бы там ни было.
— Каким своим? — спросил Гиббонс.
Стенли снова ухмыльнулся. Он не собирался называть имен.
— Беллз ждет такой же верности от тех, с кем имеет дело. Понимаете?
Лоррейн нахмурилась:
— Нет. Боюсь, не понимаю.
Стенли вздохнул и закатил глаза.
— Послушайте. Сколько я знаю Беллза, он всегда говорит мне одно и то же: «Доверие, Стенли, доверие. Это самое важное на свете. Если люди не могут доверять друг другу, они как животные. Это то, что делает человека человеком». Я слышал это от него миллион раз. И он считает, что, если он кому-то доверяет, а этот человек его накалывает, он заслуживает самого плохого. «Нет ничего хуже предателя, — так он говорит. — Ничего».
— Какое это имеет отношение к моей сестре? — прорычал Живчик.
— Заткнись и следи за дорогой.
Брови Лоррейн все еще были подняты.
— Ты хочешь сказать, что он даже с женщиной расправится если решит, что она его предала?
Стенли пожал плечами и посмотрел на нее пустым взглядом но тут вмешался Живчик:
— Его жена поплатилась...
— Заткнись! — взорвался Стенли. Он гневно уставился на Живчика, затем на Гиббонса, который молча слушал, как сова в темноте.
По спине Лоррейн пробежал холодок. Она все еще была в замешательстве, а теперь еще и испугалась, так как почувствовала, что между Стенли и Гиббонсом существует какая-то связь, исключающая ее. Ее пугало молчание Гиббонса. Из слов Стенли выходило, что наказать неверную женщину — естественно. Это делается автоматически и обжалованию не подлежит. Означает ли молчание Гиббонса невысказанное согласие с этим мужским кодексом справедливости? Может, он считает, что она заслуживает того же за то, что не была хорошей женой, не плакала и не выла на луну, горюя по нему?
Но это же смешно. Гиббонс был без сознания, а когда пришел в себя, не сразу сориентировался. Как он может знать, что она делала, как реагировала на то, что в него стреляли? Мысли читать он не умеет, что она чувствовала, не знает.
Но все-таки она чувствовала себя виноватой, понимала, что сделала что-то в корне неправильное. Совершила преступление против мужчины.
Ее взгляд перебегал с одного лица на другое — краснолицый Живчик, большеротый окунь, Гиббонс в темноте. Полицейский и двое преступников, но ей казалось, что между ними больше общего, чем у нее с любым из них. Они были мужчины, а она нет. И она не плакала, когда застрелили ее мужчину.
Она посмотрела на тихо потрескивающий динамик. Интересно, если бы здесь был Майкл, было бы их четверо против нее одной?
Глава 14
2.18 дня
Узкая полоска света в темноте кузова перемещалась с каждым поворотом грузовика. Тоцци смотрел, как она поднимается по руке Джины, затем ползет по ее телу, как орденская лента, от бедра к плечу, переходя на ящик с луком рядом с ее головой. Она беспокойно задвигалась, когда свет не сразу переместился с ее тела, но из-за наручников не могла спрятаться от него. Полоска света пересекла по диагонали ее волосы, и Тоцци не мог отвести взгляда от мягких каштановых прядей, поблескивающих в черной пустоте. При таком внимательном изучении волосы казались даже светлее, чем он запомнил, светло-каштановыми. Хорошо бы свет переместился на ее лицо, и он смог бы увидеть ее глаза и губы. Ему нужно видеть выражение ее лица, чтобы иметь хоть какое-то представление, о чем она думает. Он совершенно не понимал ее.
Он не мог выбросить из памяти голос Беллза на ее автоответчике: «Джина, это я. Позвони мне».
Предполагалось, что она не имеет дел с гангстерами, даже не смотрит в сторону громил — дружков своего брата. Почему же Беллз звонил ей? Почему он так ревнует? Он что, исключение из ее правил? Почему?
И еще одна вещь. Почему она призналась Беллзу, что один раз переспала с Тоцци? Почему не послала его к черту, не сказала, чтобы не совал нос в ее дела? Почему чувствовала себя обязанной признаться ему?
По реакции Беллза — по тому, как он набросился на тех двух корейцев, угнал их грузовик, — можно сказать, что между Беллзом и Джиной было что-то очень серьезное. Но если Беллз обезумел из-за того, что Тоцци переспал с Джиной, почему он не рассчитался с ним сразу же? Может, потому, что знал: Тоцци — агент ФБР, и не хотел убивать еще одного и тем самым усугублять свое положение? Не похоже. У Беллза мозги устроены по-другому. Убить одного, или двоих, или троих — какая разница? Но почему тогда он даже не избил их, чтобы выпустить пар? Чего он ждет?
Может, на уме у него кое-что другое, что-то похуже, чем простое избиение? Иначе зачем бы ему держать их пленниками?
Дерьмо.
Грузовик изменил направление, и золотистая ниточка света переместилась на щеку Джины, отсекая уголок очков в фиолетовой оправе и освещая глаз с одной стороны. Как будто смотришь сквозь кусочек янтаря. К сожалению, он не видел ее брови, поэтому глаз оставался безжизненным, в нем не было выражения. Дуется она? Сердится? Боится? Что, по ее мнению, собирался сделать с ней Беллз? Если бы она боялась, то сказала бы об этом. Даже если она ненавидит Тоцци, она сказала бы что-нибудь, так ведь? Правда, она упряма, скорее умрет, чем покажет свои истинные чувства, откроет, что она такой же человек, как и все остальные. А еще ругают мужчин.
Внутри грузовика становилось все холоднее. Как в подвале. Джина, должно быть, совсем замерзла.
— Дать тебе мое пальто? — спросил Тоцци.
Она ответила не сразу:
— Как ты его снимешь? Забыл про наручники? — В голосе ее был сарказм.
— Надень его наизнанку. Я протащу его через наручники.
— Не надо.
Ее односложный ответ заставил его вспомнить Гиббонса. Это его манера говорить. Вернее, была его манера. Трудно думать о Гиббонсе в прошедшем времени...
— Я передумала, — донесся из темноты голос Джины.
— Насчет чего?
— Насчет пальто. Я замерзла. — Она произнесла это в точности как Гиббонс. Ее слова прозвучали так, будто он был виноват в том, что она замерзла.
— Сядь, я передам его тебе.
Оба они сели, и Тоцци выбрался из пальто, вывернул его наизнанку и передал Джине через руку. Она ухватила его за запястье, и от ее прикосновения он ощутил легкий трепет. Тут он сообразил, что она просто пытается стянуть пальто с его руки. Когда она, изворачиваясь и ерзая, натягивала вывернутое наизнанку пальто, в полоске света блеснула, словно королевская мантия, шелковистая синяя подкладка.
— Как только согреюсь, верну.
— Все в порядке. Не снимай. На мне спортивная куртка.
Молчание. Даже не скажет спасибо.
Через какое-то мгновение из темноты снова раздался ее голос:
— Кто тот парень, в универмаге?
— Тот, которого убил Беллз? — Он знал, что она говорит о Гиббонсе, но все-таки спросил.
— Да, тот.
Тоцци ответил не сразу:
— Он был моим напарником. Его зовут Гиббонс.
— Напарником? Я думала, твой напарник — мой брат.
— Моим напарником из ФБР. Я тоже агент ФБР.
Она повернулась к нему лицом, но он не знал, как она реагирует на его слова. Он видел лишь полоску ее волос, сияющую в лучике света. Может, она и не удивилась. Может, и сама догадалась об этом. Может, даже относится к этому с пониманием.
— Гиббонс был хорошим человеком. Мы вместе много лет, он и я... участвовали во многих операциях.
— Так ты тайный агент... Ты пытался заложить моего брата. — В ее обвиняющем тоне было презрение. На Гиббонса ей наплевать.
— Живчик не главная цель. На самом деле твой брат помогал нам. Мы завербовали его.
