Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы
…Едва за ним закрылась дверь, счастливая улыбка вмиг исчезла с лица Анастасии. Она быстро поднялась, подошла к столику, где стояли откупоренная бутылка шампанского и гостиничные стаканы, из которых они пили. Достала из кармана платьица трубочку мятного «Ментоса». Выковырнула оттуда и выбросила в мусорную корзину две таблетки, а третью опустила в один из стаканов. Шампанское вспенилось и через несколько мгновений полностью растворило ее. Между тем девушка долила — чтобы не перепутать — второй стакан почти до краев и быстро вернулась на кровать…
К тому времени, когда Сараби, блестевший небрежно вытертым, перекатывающимся мышцами, телом, появился в спальне, Анастасия уже лежала с закрытыми глазами и с выжидательно-тревожной улыбкой на губах.
Увидев такую картину, киллер уронил на пол простынку, которой были обернуты его бедра. Теперь Анастасия и не пыталась его удерживать.
— Принеси мне шампанского, — не открывая глаз, нежно попросила она. — И себе возьми.
И Сараби, эта гора никому не покоряющейся мускулатуры, подчинился, прошел к столику, взял стаканы и принес их девушке. Она, словно чувствуя мужчину, приподнялась, взяла полный стакан, который ей в руку вложил Сараби. Открыла глаза. Увидев его обнаженное тело, смущенно засмеялась.
— Ой, какой вы…
И ничего больше не сказала, припала к стакану и начала пить маленькими глотками вкусный напиток, глядя на Сараби сияющими глазами.
Больше он выдержать не мог. Залпом проглотив колючее вино из своего стакана, он поставил его на тумбочку. Отобрал стакан у Анастасии. Нежно обнял ее. И упал на подушки, увлекая девушку.
Она больше не сопротивлялась.
— Не порви мне платье, любимый, — попросила только.
За эти слова… Короче, Сараби нынче был сама нежность.
* * *Анастасия — «Скорая помощь» — начальник охраны
Когда утомленный Сараби, наконец, уснул, Анастасия поднялась со смятой постели. Первым делом она вылила остатки шампанского из его стакана. А то еще перепутаешь, не дай бог! Выплеснула пенистое вино прямо на простыню — вряд ли следует бояться того, что даже самый умудренный опытом криминалист станет брать на анализ пятна, оставшиеся на гостиничной простыне, на которой происходила скоротечная и бурная любовь.
Эта мысль почему-то рассмешила девушку. Она вдруг представила, как седой и лысый мужчина в очках и в погонах, высунув от напряжения язык, соскребает ножичком или каким-нибудь другим блестящим — обязательно блестящим! — приспособлением образцы пятен всего того, что накапало на грубую постельную материю…
Весело фыркнув, она взяла в руки свою сумочку, которая по-прежнему стояла на столике у зеркала, порылась в ней, достала крохотную коробочку в черном кожаном футляре. Щелкнула тумблером, который таился в прорези сбоку коробочки.
— Ау, ребятки, вы меня слышите? — кокетливо окликнула в микрофон.
Эфир отозвался мгновенно.
— Слышим.
— Это я.
Даже металлический звук мембраны не в силах был скрыть злую иронию в голосе мужчины, который ответил ей.
— Это я уже понял… Ты не могла бы действовать побыстрее?
Девушка скосила глаза на спавшего.
— Не могла, знаешь ли. Здоровый такой бугай…
Они оба поняли двусмысленность сказанного.
— Так что, у тебя все в порядке?
Анастасия не считала нужным скрывать самодовольство в голосе.
— У меня осечек не бывает.
Голос из рации звучал уже не так агрессивно.
— Ну ладно, выезжаем. Будь готова!
— Всегда готова!
Анастасия выключила рацию, спрятала ее в сумочку. Поднялась, посмотрела с сожалением на мускулистый торс распластавшегося мужчины.
— Ты уж прости меня, Сараби, — сказала она бесчувственному телу. — Но так уж жизнь устроена — кто-то теряет, а кто-то находит. Причем и те и другие теряют и находят, как правило, совершенно не то, на что рассчитывают…
Девушка управилась со своим туалетом как раз вовремя. Едва она продела руки в рукава и застегнула несколько пуговиц, раздался резкий стук в дверь.
— Входите!
Сказав это единственное слово, Анастасия изобразила на лице плаксивое выражение. Приготовилась на всякий случай и к тому, чтобы разрыдаться. Кто его знает — вдруг с командой, которую она ждет, окажется кто-то из представителей администрации гостиницы…
Дверь распахнулась. Однако все обошлось: все оказалось именно так, как и планировалось — вошли только те, кто должен был войти.
Боксер повторил то же, что сказал и по рации. Правда, уже без насмешливой интонации, а с раздражением.
— Быстрее ты, конечно, не могла. Стой, жди в переулке, пока ты тут кончишь…
Перед этой горой мускулов и исполнительности можно было и не распушать перышки.
— Как могла, — сухо обронила Анастасия.
В конце концов, почему бы, если есть возможность, и не воспользоваться ею, коли можно затащить в постель такого видного мужика… Особенно если знаешь, что это, скорее всего, его последнее приключение.
Знание того, что ты у него последняя, — такое предвидение всегда греет. Греет куда больше, чем если первая.
Боксер все так и понял. Он больше ничего говорить не стал. Да и не нужно было, раз уж все и так было оговорено заранее.
Двое его подручных, облаченных в белые халаты, быстро уложили Сараби на носилки, которые принесли с собой, и направились к двери…
…Они спустились по лестнице. Двое санитаров бережно несли носилки, на которых, под простыней, обозначалось обнаженное мужское тело. Рядом шел крупный мужчина, заботливо придерживая лежавшего на носилках за руку. Рядом с ним брела облаченная в нелепую мужскую рубаху рыдающая девушка. Они прошли мимо портье. Вкатили носилки в карету «скорой помощи». Торопливо усадили туда же девушку. И уехали.
«НЕДЕЛЯ ДЛИННЫХ НОЖЕЙ»Азиз-Васятка-убийство
— Азиз, — тронул его за плечо Васятка.
— А? — недовольно встрепенулся «авторитет». — Чего тебе надо?
— Опять вас вызывают.
— Кто? Куда? Зачем?
В этот момент Азиз не только обеспечивал себе алиби перед своими подручными. Он, убийца, на руках которого было немало кровушки, сейчас просто не мог решиться на то, чтобы просто так уйти. Потому что он, достаточно известный в своих кругах «авторитет», должен был участвовать в комбинации под диктовку людей, которые его всегда ловили, которых он от всей души ненавидел и презирал, и которые, как теперь он воочию убедился, и сами не брезгуют незаконными методами «разборок». Ну а кроме того, он, Азиз, ради своего личного спасения, сейчас приносит в жертву двух сокамерников. Если об этом станет известно… Такое не прощается.
Но как же надоело сидеть в этой вонючей камере! В конце концов, каждый в этом мире за себя! Так почему же он, Азиз, должен думать о других, если имеется возможность вдруг, совершенно нежданно для себя, выйти на свободу?..
— Вас опять вызывают…
Васятка нарушил покой шефа, а потому повторил эти слова подчеркнуто виновато.
— Задолбали они сегодня! — возмутился Азиз. — Сколько можно?..
— А чего это они от вас хотят? — подобострастно спросил «шестерка».
— Чего хотят? — решившись, переспросил он. — Взяли какого-то «лоха» и теперь хотят как-то связать меня с ним, чтобы «припаять» мне хоть что-нибудь.
Васятка даже задохнулся от счастья — шеф перед ним хоть чуточку раскрылся!
Однако Азиз быстро спустил его с заоблачных высот на грешную землю.
— В общем, смотри, Васятка: к моему возвращению чтобы все было сделано, — поторопил он.
И решительно поднялся с нар.
…Когда за Азизом захлопнулась дверь, Васятка приподнялся, отыскал глазами Ленивца — наркомана, который сидел, забившись в угол, обхватив руками колени.
Между тем Молчун — тот самый подручный Александра Борисовича Колесова, который попался на том, что снимал копии с некоторых документов, — упорно сидел на корточках, прислонившись к стене, недалеко от двери и терпеливо ждал, когда его вызовут. Он понимал, что вытащить его отсюда будет трудно даже для майора. Однако слишком много он для своего шефа сделал, слишком много знал, чтобы его просто так здесь, среди уголовников, бросили.
— Слышь, Молчун…
Евгений поднял глаза. Ленивец болезненно морщился, подергивался весь… Круги вокруг глаз… Приближается «ломка» — опытно определил Евгений.
— Слушай, Молчун, дай мне пару «колес»!
Евгений брезгливо отдернулся. Этого еще не хватало — чтобы наркоманы у него помощи просили!
— Нету у меня!
Ленивец не отставал:
— Ну достань у кого-нибудь, Молчун! Только-то мне и нужно — пара «колес»… Ну купи, выменяй… Слышь, Молчун? Мне ведь нужно — как ты не понимаешь?
Вот ведь прицепился, как репей к собачьему хвосту!
