Дональд Уэстлейк - В колыбели с голодной крысой
— Я думаю, что это замечательно.
— О, как вы правы! Дайте мне подумать об этом и потолковать кое с кем и посмотреть, можно ли поговорить с кем-нибудь из нашего профсоюза. Как вы считаете?
— Но вполне возможно, что мы ничего не найдем в этих двух местах, — предостерег я его. — Тогда стоит поискать где-нибудь в транспортном отделе, или в отделе закупки сырья, или как он там у вас называется. Или же в администрации, да и в любом другом месте. Я бы направился прежде всего именно в те два места и поэтому предположил, что Гамильтон поступил точно так же.
— Да. Конечно, именно туда, в этом есть здравый смысл. — Он проворно и энергично вскочил на ноги. — А теперь, Пол, я скажу, что следует делать вам, — сказал он. — Прежде всего, как следует выспаться и отдохнуть, а завтра утром пойдем ко мне и вы сможете поговорить с моей внучкой. Последние девять лет, с тех пор как ее родители погибли в автокатастрофе, она живет со мной.
— Не думаю, что у нас есть время... — начал я, поднимаясь в постели.
— Я знаю, что вы хотите сказать, — перебил он меня, — но человеку необходим отдых. Работа клеится, только если хорошо выспаться. Так что вы хорошенько поспите, а я приду к вам в...
Дверь широко распахнулась, и мы увидели стоящую на пороге Сондру Флейш.
Глава 13
— Не подумайте, что я пришла по собственному желанию, — заявила она. Она была настроена угрюмо, но было в ней что-то еще. Это — холодная, горькая, злобная, горестная решимость древнегреческой царицы, решившей убить своих родных. Она сверкнула глазами в сторону Гара и спросила:
— Кто это, черт подери?
Встревоженный Гар с виноватым видом направился к двери со словами:
— Думаю, мне лучше...
Я поднял руку, шепотом попросив его остаться:
— Не уходите.
— Не волнуйся, — сказала она мне ледяным от презрения голосом. — Я пришла не для того, чтобы тебя бить.
— Увидимся утром, Пол, — сказал Гар.
— Скажите ей, чтобы она убиралась.
— Мне никто не может приказывать. — Она опустилась с размаху в кресло. — Я могу подождать, — произнесла она.
Гар удивленно переводил взгляд с меня на нее. Я думаю, вначале он решил, что она моя подружка или что-то в этом духе, но теперь он в этом не был уверен.
— Вы хотите, чтобы я остался. Пол? Она была оскорблена и зла. Но если она не хотела сюда приходить, то зачем все-таки пришла?
— Нет, — сказал я. — Все в порядке. Ее оружие в борьбе — одно из местных перьев, а это не так страшно, как меч.
Гар продолжал смотреть с удивлением, поэтому я добавил:
— Это Сондра Флейш. Это она написала статью в газету.
— Ох...
— Все в порядке, — прошептал я. — Увидимся утром.
— Отлично. — Он снова с опаской посмотрел на Сондру, а затем ушел.
Лежа на спине, я чувствовал, что нахожусь в невыгодной позиции, поэтому заставил себя подтянуться и занять полусидячее положение, опираясь на подушку и спинку кровати. Это причинило боль моему желудку, но не очень сильную, и я почувствовал себя в психологически лучшем состоянии.
— Ну хорошо, — прошептал я. — Чего ты хочешь? Она сморщилась.
— Оставь это, — сказала она.
— Что “это”?
— Этот идиотский шепот. И все эти гримасы и вздохи, когда ты устраивался поудобнее.
— Виноват, — ответил я ей, — но я вынужден говорить шепотом. У меня пропал голос. И мой живот весь заклеен пластырем; когда я шевелюсь, мне больно. Извини, если это действует тебе на нервы, но ведь я тебя сюда не приглашал.
— Кто заклеил тебе живот? Этот старый идиот?
— Врач.
На ее лице мелькнула тень сомнения.
— Они действительно тебя так сильно избили?
— Сильно.
Она покраснела и приподнялась с кресла, но затем снова села.
— На самом деле я их не осуждаю, — сказала она. — Если кто и напрашивается, чтобы его побили, так это ты. Я закрыл глаза.
— Почему ты не уходишь?
— Я пришла сюда по просьбе отца, — сказала она. — Он прислал тебе послание.
Я не открывал глаз. Я ненавидел этих людей, всех до одного. Даже Чарлза Гамильтона, из-за письма которого я очутился здесь, ведь он оказался дешевым донжуаном, если судить по словам его жены и капитана Уиллика. А миссис Гамильтон оказалась слабоумной напуганной дурой. Капитан Уиллик и его молодчики, Леонард Флейш со своей дочкой — что за подлая коллекция обманщиков! Мне от Сондры Флейш нужно было только одно — чтобы она ушла. Я не открывал глаз и ждал, когда она уйдет.
Но она не ушла. А напротив, заговорила:
— Мой отец хочет, чтобы ты знал, что он не приказывал тебя бить и не потворствовал этому. Через некоторое время после твоего ухода позвонил Джерри Моска, он искал тебя, и мы сказали, что ты у нас был. Он взял тех двух с собой и поехал к тебе по собственной инициативе. Он не выполнял ничьих приказов. Мой отец очень рассердился, и капитан Уиллик тоже.
— И было бы хорошо, чтобы я обо всем забыл к тому времени, когда снова вернусь в колледж. Не так ли?
— Мне все равно, — сказала она. — Я же сказала, что меня послал отец. И я хочу тебе сказать еще кое-что. Вчера, когда вас арестовывали, в “линкольне” был не отец, а я. Мне хотелось посмотреть, как выглядят крепкие парни из профсоюза. Ты не показался мне таким уж крепким.
При этих словах я открыл глаза и посмотрел на нее. Она старалась изображать презрение, но ей это не удавалось. Наверное, впервые в жизни она испытала потрясение.
— Я не крепкий парень и никогда этого не утверждал.
— Почему ты не убрался отсюда? — спросила она, как будто ей было важно это знать. — Почему бы тебе не упаковать вещи и не уехать? Здесь ты только нарываешься на неприятности.
— Из того, что ты написала в газете, следует, что я как раз не должен пытаться уехать из города. Она нетерпеливо тряхнула головой:
— Это не имеет значения. Если ты хочешь, то можешь ехать. Я полагаю, капитан Уиллик стыдится того, что с тобой произошло. Я знаю, что мой отец тоже.
— А ты?
— Я не знаю, — сказала она, по-видимому впервые покривив душой. — Ты только и знаешь, что злить меня, по не думаю, что ты и правда такой вредный. Наверное, у тебя просто не выдерживаю г нервы — Разумеется.
— Почему тогда ты не уезжаешь? Так было бы лучше для тебя, Пол.
— А как насчет Уолтера?
— Кого? А, этого, другого.
— Да, другого.
— Как насчет него? Он может сам о себе позаботиться.
— Он мой друг.
Она покачала головой:
— Ты находишь себе странных друзей.
— Не тебе об этом судить.
— Хорошо, Стендиш, — сказала она, снова ощетинившись. — Давай кое-что выясним. Дело в том, что я должна делать свою работу. Что, если бы я пришла к тебе и сказала: “Послушай, братишка, я член лояльной оппозиции, и я хочу написать о тебе порочащую статью. Дай мне что-нибудь, что бы я смогла процитировать, ладно?” Что было бы, если бы я сказала тебе что-нибудь в этом духе?
— Зачем тебе вообще писать порочащие статьи?
— Это моя работа.
— Хорошенькая работа!
— Говори, говори. А как насчет людей, с которыми ты работаешь?
— Не верь всему, что прочитал твой отец. Она начала что-то говорить, потом передумала и сказала:
— Тебе и в самом деле кажется, что ты безупречен?
— Это преувеличение. Но я не вижу себя пишущим порочащие статейки, если ты это имеешь в виду.
— Ты бы прекрасно опорочил моего отца вместе с его служащим, не так ли?
— Только правдой.
— Тебе бы не удалось много сказать, не так ли?
— Что это должно означать?
— Это должно означать, что ты вообразил себя поборником правды, сэр Галахад.
— Ты ничего не поняла. Мы сюда приехали не для того, чтобы объявлять войну. Мы получили письмо. Некоторые рабочие хотят организовать здесь местное отделение профсоюза АСИТПКР, и мы приехали, чтобы изучить положение на месте. Если большинство пожелает открыть местное отделение, прекрасно. Но если большинство предпочтет оставаться в профсоюзе компании, это тоже прекрасно.
— А большинство всегда право.
— Разве это не так?
— Ты просто дебил! — Она вскочила с места. — Почему я о тебе беспокоюсь? Я сказала то, что просил передать тебе мой отец, вот и все. Он не приказывал тебя избивать и не желал этого. И если у тебя осталось хоть немного здравого смысла, ты уберешься отсюда. Но он отсутствует у тебя, не так ли? Дебил, — добавила она сердито.
Подошла к двери и открыла ее, затем оглянулась на меня:
— Говори что хочешь доктору Ридмену, — сказала она. — Для меня это не имеет значения. Если я и пытаюсь тебе помочь, то не потому, что испугалась того, что ты можешь обо мне наговорить.
— Тогда почему же?
— Потому что ты дебил, вот почему. Потому что всем жаль молокососов. — И она со злостью захлопнула за собой дверь.
Как только она ушла, я снова попытался принять более удобную для моего живота позу. Даже говоря шепотом, я перенапряг горло и теперь испытывал нестерпимую боль. Я осторожно дышал носом и смотрел в потолок, пытаясь понять, зачем она в действительности приходила. Она сказала, что ее послал отец. Так ли это? Поразмыслив, я пришел к выводу, что так оно и есть: поначалу она была угрюмой и недовольной, и я поверил в то, что она пришла не по своему желанию.
