Роберт Паркер - Ранняя осень
— Если отпустишь мою руку, я встану и сделаю еще кофе, — улыбнулась Сюзан.
Я отпустил. Она приготовила кофе.
— Так можешь? — повторил я.
— Могу, — кивнула Сюзан.
Я поднял чашку и пожелал:
— Счастливой охоты.
— Предположим, несмотря на усилия обоих родителей, тебе удастся оставить его у себя, — задумчиво проговорила Сюзан. — Предположим, тебе удастся убедить суд, который редко отдает детей в руки незнакомых людей вопреки воле родителей. Представим, что ты сможешь удержать его. Но ты готов помочь ему учиться в колледже? Готов жить вместе с ним? Ходить на собрания учительско-родительской ассоциации?
— Нет.
— “Нет” что?
— Ничего из всего, что ты сказала.
— Ну и?
— Значит нам нужен какой-нибудь план.
— По-моему, тоже, — согласилась Сюзан.
— Во-первых, я не знаю, захотят ли родители вообще ввязываться сейчас во все эти суды. Никому из них мальчишка не нужен. А если и нужен, то только затем, чтобы досадить друг другу. Если они попадут в суд, чтобы вернуть его, я постараюсь доказать, что они не в состоянии воспитывать парня, и могу вытащить на свет божий такие вещи, которые сильно подмочат их репутацию. Не знаю. Может они или один из них из-за того, что я не желаю отдавать им сына, так взбесятся, что подадут в суд, а может старик опять спустит с цепи своих шавок. Хотя склонен думать, что после первых двух провалов у них может поубавиться прыти.
— Даже те родители, которые не любят своих детей, не хотят терять их, — возразила Сюзан. — Дети — это собственность. Иногда единственная собственность родителей. Не думаю, что они захотят потерять его.
— Но он им не нужен.
— Не имеет значения. Просто это нарушает привычные человеческие рамки. Никто не может учить меня, как мне обращаться со своим ребенком. Я все время наблюдаю это в школе. Родители, которые постоянно подвергают физическим оскорблениям своего ребенка, сами, будучи детьми, подвергались физическим оскорблениям. Но попробуй отобрать у них ребенка, они глотку перегрызут.
— Значит ты считаешь, что они попытаются вернуть его?
— Уверена.
— Это усложнит дело.
— И суд вернет им его. Они могут быть не очень хорошими родителями, но они не оскорбляют его физически. У тебя нет никаких мотивов.
— Знаю, — вздохнул я.
— Если они, конечно, обратятся в суд. Как ты сказал, отец вполне может спустить с цепи своих шавок.
— Да. Я сейчас как раз думаю, откуда у него могут быть связи с этими подонками. Агент по продаже домов и земельных участков обычно не связан с такими людьми, как Бадди Хартман.
— Ну и?
— Так какими же делами занимается Мэл Джакомин, если у него есть такие знакомые, как Хартман?
— Может он когда-то продавал ему какую-нибудь недвижимость или страховой полис?
Я покачал головой.
— Нет. Такие, как Бадди, не совершают законных сделок. Он бы просто нашел способ как-нибудь украсть этот полис.
— И что же ты думаешь?
— Думаю, что, если бы мне удалось раскопать что-нибудь против Мэла, а может и против Пэтти тоже, я бы имел неплохой козырь в борьбе за Пола.
Впервые за несколько часов Сюзан улыбнулась мне.
— Так что же это получается, мистер сыщик? Как я понимаю, вы хотите заняться шантажом?
— Именно, — кивнул я. — Самым настоящим шантажом.
Глава 24
Я зашел за Полом в спортивный клуб “Харбор”.
— Он сегодня выжал лежа пятьдесят килограммов, — похвастался Генри.
— Неплохо, — улыбнулся я.
— Просто штангу “Универсал” легче жать, — смутился Пол.
— Пятьдесят есть пятьдесят. Какая разница.
Я повел Пола в кафе-самообслуживание “Куинси” в торговом центре “Фейнуил Холл”. Мы набрали полные подносы разных блюд и уселись за столик.
— У меня есть план, — сообщил я.
Не отрывая взгляда от тарелки, Пол молча кивнул.
— Я хочу попытаться раскопать что-нибудь о твоих родителях, чтобы шантажировать их.
— Шантажировать? — Пол вскинул брови.
— Не для денег. Или, по крайней мере, не для денег для себя. Мне нужен какой-нибудь козырь, чтобы заставить их оставить тебя да и меня тоже в покое. Ну и попытаться сделать так, чтобы они оказывали тебе материальную поддержку.
— И как вы это сделаете?
— Твой отец знает кое-каких мерзких типов. Думаю, нужно выяснить, откуда у него такие связи.
— Его посадят в тюрьму?
— А ты был бы против?
Пол покачал головой.
— У тебя есть к нему какие-то чувства?
— Он мне не нравится, — ответил Пол.
— Конечно, все не так просто, — попытался возразить я. — Ты все же обязан считаться с его мнением, его чувствами. Ведь он твой отец. Тебе от этого никуда не деться.
— Он мне не нравится, — повторил Пол.
— Об этом нам нужно будет еще поговорить, возможно вместе с Сюзан. Но не обязательно прямо сейчас.
Я откусил бутерброд с сыром и авокадо. Пол принялся за рулет из омара.
— Хочешь помочь мне выяснить все это? — спросил я.
— Насчет отца?
— Да. И насчет матери тоже. Но мы можем раскрыть такие вещи, которые тебе будет не очень-то приятно узнать.
— Мне все равно.
— Все равно, помогать мне или нет?
— Нет. Мне наплевать, если я узнаю что-то об отце и матери.
— Хорошо. Значит, решено. Но запомни, может случиться так, что тебе не будет все равно. И будет больно и неприятно.
— Они мне не нравятся, — снова повторил Пол, доедая рулет.
— Ну ладно, — кивнул я. — Тогда приступим.
Моя машина стояла на площадке за зданием таможни, под знаком “ТОЛЬКО ДЛЯ ТРАНСПОРТА ВЛАСТЕЙ”. Когда мы шли к ней. Пол шагал чуть впереди. С тех пор, как я забрал его, он немного подрос. И начал раздаваться в плечах. На нем были джинсы, темно-синяя майка “Адидас” и зеленые кроссовки “Найк” на синих “липучках”. На руках уже слегка прорисовывались трицепсы. Да и спина стала чуть шире. Он двигался немного прямее, чем раньше, в походке чувствовалась упругость и пружинистость. Некогда бледная кожа покрылась темным, хотя еще и чуть красноватым, загаром.
— А ты неплохо выглядишь, — заметил я, когда мы сели в машину.
Он промолчал. Я проехал по Атлантик-авеню, пересек мост Чарлзтаун и остановился у бара за площадью Сити. Фасад бара был отделан под камень. Слева от входа — витрина с зеркальными стеклами и неоновой вывеской:
“ПИВНАЯ “ГОЛУБАЯ ЛЕНТА”. За вывеской висела грязная ситцевая занавеска.
Мы с Полом вошли внутрь. Справа тянулась длинная стойка, слева стояли столики. На высокой полке — цветной телевизор. Шел матч между “Сокс” и “Милуоки”. Я забрался на высокий табурет и указал Полу на соседний. К нам подошел белобрысый бармен с татуировками на обеих руках.
— Вообще-то детям не положено торчать около стойки, — сказал он.
— Он не ребенок, просто карлик, — ответил я. — И хочет выпить кока-колы. А мне плесни-ка пивка.
Бармен пожал плечами, налил кока-колы из большой литровой бутылки, потом нацедил мне порцию пива из медного крана и поставил перед нами стаканы.
— Конечно, мне все равно, — вяло протянул он. — Но существует закон, вы же понимаете.
Я выложил на стойку пятидолларовую бумажку и сказал:
— Нужен Бадди Хартман.
— Не знаю такого, — покачал головой бармен.
— Да знаешь. Он вечно тут сшивается. У тебя да еще у Фаррелла на Разекфорд-авеню.
— Ну и что?
— Я хочу подсунуть ему кое-какую работенку. — Не сводя глаз с бармена, я вынул еще одну пятидолларовую бумажку и положил рядом с первой. Я видел, как точно так же делал один знаменитый сыщик в каком-то фильме. Бармен взял одну пятерку, отсчитал сдачу и бросил на стойку.
— Бадди раньше трех не появляется, — сказал он. — Спит поздно. А потом приходит сюда есть бутерброды с сыром.
Было двадцать пять минут третьего.
— Мы подождем, — бросил я.
— Как хотите, только пацану нечего делать за стойкой. Может лучше перейдете за столик?
Я кивнул и вместе с Полом перебрался за стол в глубине бара. Сдача осталась на стойке. Бармен немного поколебался, потом сгреб деньги и сунул в карман.
Я уставился в телевизор. Пол внимательно рассматривал зал, не проявляя ни малейшего интереса к матчу.
Без десяти три в бар вошел Бадди Хартман. Во рту дымилась сигарета. В руке была свернута трубочкой газета. Он уселся за стойку.
— Тут один парень тебя ищет, — сообщил бармен. — Говорит, по какому-то делу.
— О'кей, — кивнул Хартман. — Сделай-ка мне бутерброд с яйцом и одно пиво, хорошо, Берни?
Он повернулся и, прищурившись от сигаретного дыма, небрежно глянул в мою сторону. Я приветливо махнул рукой. Хартман узнал меня, быстро сполз с табурета и направился к выходу.
— Пошли, — бросил я Полу и выскочил на улицу.
Хартман бежал через дорогу, удирая в сторону Мейн-стрит.
— Смотри за машинами, — сказал я Полу и рванул через улицу.
Пол держался следом. Мы оба бежали легко и свободно. К этому времени наши ежедневные пробежки составляли восемь-десять километров. Я был уверен, что Бадди не уйдет. Он несся в сторону готической церкви, напрягаясь изо всех сил. Нет, так он долго не продержится.
