Стивен Марлоу - Риск — мое призвание
— Похоже на Альберта Бормана. Вам уже лучше?
Я утвердительно хмыкнул и даже хотел попытаться встать, чтобы это доказать, но не стал рисковать.
— Мистер Борман рылся в твоих ящиках и все такое, — пожаловался мальчик. — И он забрал папино письмо.
Блондинка стиснула зубы и вдруг сразу постарела на несколько лет. Она выдвинула один из ящиков стоявшего справа от кровати комода, в течение нескольких секунд перебирала лежавшее там белье, и со стуком его задвинула. Топая так, что ее щеки сотрясались в такт каждому шагу, она подошла ко мне. Ее пепельные волосы были уложены по итальянской моде, наподобие змей на голове Горгоны-медузы, что создавало впечатление художественного беспорядка. Глаза у нее были или голубые, или серые, но отражавшие голубой цвет блузки с открытым воротом. Нос был короткий и прямой, а верхняя губа чуть длиннее, чем нижняя.
— Так это Альберт Борман застал вас здесь, — заговорила она с нараставшим гневом, — или вы его?
Я отдал ей записку Бадди Лидса и принялся ждать, когда она бросится мне на шею и расцелует. Однако она, скомкав листок, бросила его на пол и почти шепотом проговорила:
— Почему бы вам всем не оставить Фреда в покос? Обещаю вам, что у него все будет в порядке.
— Но вы же не знаете, где он, миссис Сиверинг.
— Кто вы такой? Честер Драм — это всего лишь имя.
В точке, куда меня ударил Борман, пульсировала боль, но теперь она, по крайней мере, локализовалась. Я поднялся. Она была совсем невысокой: не более пяти футов и пары дюймов.
— Итак, мистер Драм?
— Вы знаете, где находится ваш муж, — жестко произнес я. — Не так ли?
Голубые глаза сначала расширились, потом сузились и стати походить на щелки.
— Очень может быть, что я проглотила бы это от Бадди Лидса, — медленно и гневно сказала она. — А может и нет. Но я вовсе не обязана выслушивать это от вас. Убирайтесь вон, мистер Драм.
Я спросил:
— А почему бы вам не рассказать Лидсу, как вы тут заигрываете с этим парнем, Борманом?
Я успел поймать ее за запястье до того, как ее правая рука хлестнула по моей щеке. Она пнула мою голень своей ступней, обутой в тупоносый туфель без каблука, и закусила губу. Сжимая запястье, я ощущал ее бившийся с сумасшедшей частотой пульс. Заплакал мальчик. Она в ярости обернулась, толкнула его так, что он упал спиной на кровать, и заорала, чтобы он засыпал. Хотел бы я знать, как он опишет эту сцену в своем дневнике.
Она сходила в ванную и вернулась с бутылкой и вторым стаканом. Уместив все это на сумочке, она налила две хорошие порции виски. Мальчика спрятался, зарывшись под простыни, и там всхлипывал. Мы опустошили свои стаканы. После этого она наклонилась над кроватью, поцеловала груду постельного белья и вышла вместе со мной на улицу.
— Давай пойдем вниз, к воде, — предложила она. — Там мы сможем поговорить.
Мы пересекли однорядную стоянку, где едва хватило бы пространства, чтобы втиснуть большую машину. Под ногами тихонько похрустывала галька, сквозь которую проступал сначала мягкий сухой, а потом твердый влажный песок. О песчаный берег с мягким плеском бился легкий прибой.
Морской бриз растрепал ее светлые волосы, и едва уловимый аромат ее духов смешался с запахом моря. Она стояла ко мне спиной, широко расставив ноги и пристально вглядываясь в скрытый ночным мраком горизонт.
— Рано или поздно, но нам придется вернуться к этой теме, — промолвил я.
— Я ничего не могу с этим поделать. Я вообще ничего не могу поделать, когда дело касается Бормана. И я не могу объяснить вам, почему.
— Он тоже разыскивает вашего мужа.
— Откуда вы это знаете?
— Я слышал его разговор с мальчиком. Может быть, это и есть причина того, почему вашего мужа не могут найти?
— Я не понимаю, о чем вы.
— Потому что его ищет Борман.
— А…
— Шантаж?
Ответа не последовало.
— Посыльный в отеле сказал мне, что у вас с Борманом роман, — сказал я. — Что с вами происходит? Посыльный решил, что я репортер. А если бы я был им на самом деле.
— Не надо. Драм. Я уже и так сказала вам слишком много.
— На то, что ваш муж — кандидат на выборах, вам наплевать, так?
Она улыбнулась, немного обнажив свои зубки.
— Если вы опять будете пытаться разозлить меня, то у вас ничего не выйдет. Во всем мире для меня нет ничего важнее, чем Фред Сиверинг. А сейчас, пожалуйста, оставьте меня в покое.
Я зажег сигарету, бросил спичку в воду и произнес:
— Письмо не у Бормана.
В первый раз с тех пор, как мы сюда пришли, она повернулась ко мне лицом.
— Верните его мне.
— А если я уже прочел его?
— А вы действительно его прочли?
— Нет. О чем оно?
— Если хотите, я встану перед вами на колени. Я умоляю вас. Я готова на все, что угодно, только отдайте мне письмо. Или уничтожьте его.
— Нанявшие меня люди платят мне вовсе не за это.
— Если Бадди Лидс узнает, что в этом письме, он откажется от Фреда. Это будет означать конец и для него самого, но он отбросит Фреда, как отбрасывают горячую картофелину.
— Я работаю не на Лидса, а на Саймона Коффина. Если бы это прикончило Лидса в фигуральном смысле, миссис Сиверинг, то Коффина это убьет буквально. Поэтому вы можете быть уверены, что я буду действовать весьма осмотрительно.
— Для чего вы мне все это говорите? Письмо находится у вас, и вы можете его прочесть.
— Ну, скажем, для того, чтобы стать вашим другом и помочь вашему мужу.
— И у вас даже не возникает мысли о том, чтобы помочь мне самой и стать моим другом, ведь так? Разве вы уже не решили, что я шлюха?
— Я никогда никого не обвиняю. Это не мое дело.
— Почему бы вам не заткнуться, мистер Драм? Вы что, меня за девочку принимаете?
Мне тридцать два года, и я уже восемь лет замужем. Разве я похожа на девчонку, готовую растаять от одного мужского прикосновения? Вам никогда не приходило в голову, что на замужнюю женщину, которая любит своего мужа, и любит по-настоящему, может действовать отталкивающе сексуальное превосходство над ним любого другого мужчины — будь то Альберт Борман, или даже вы сами, мистер Драм. Или мужчина, вроде вас, не может даже и допустить такой мысли, так как это было бы посягательством на его собственное «я»?
— Поделом мне, — проговорил я.
Она снова одарила меня короткой и горькой улыбкой и вдруг перешагнула разделявшие нас два фута песка. Она стояла, вытянув руки по швам. Ее тело напряглось, как струна, и она, выгнув спину и выпятив грудь, подалась вперед. Губы ее были полуоткрыты, а в глазах читалась насмешка.
— Ну давай же, обними меня, — произнесла она.
Она качнулась вперед, привстала на цыпочки, словно балерина на пуантах, и, продолжая держать руки по швам, уперлась в меня. Я не йог, поэтому мне пришлось обхватить ее руками, и только я собирался прижаться губами к ее губам, как она рассмеялась. Когда я все-таки ее поцеловал, ее губы, как и положено, слегка приоткрылись, но были вялыми. Подержав немного в объятьях, я отпустил ее. Все с тем же насмешливым взглядом она проговорила:
— И это все? Продолжения не будет? Драм, я отдаюсь вам. На одном поцелуе, вы разумеется не остановитесь. Мне тридцать два, но муж говорит, что у меня прекрасное тело. Ну же, я — ваша.
Я отошел от нее и полной грудью вдохнул соленый морской воздух.
— Вы очень красивая женщина, — сказал я, — и не нуждаетесь в том, чтобы вам об этом говорили, потому что и сама это прекрасно знаете.
— Вы считаете меня фригидной?
— Нет, я вас такой не считаю. Ну и сколько еще пилюль мне предстоит проглотить?
Она пожала плечами.
— Американская девушка не стала бы доказывать свою правоту таким способом. Даже в Баварии сказали бы, что подобная реакция более свойственна французам. Ну что, мистер Драм, ваше «я» раздавлено? Вы уже ощущаете угрозу своему мужскому естеству?
— Я это переживу, — парировал я с усмешкой. — Вы уже доказали мне все, что стремились доказать, миссис Сиверинг. Вы абсолютно нормальны, вам тридцать два года и вы любите своего мужа. Так на чем мы остановились?
— Я все-таки хотела бы получить письмо, — спокойно произнесла она.
— Вам известно, где находится ваш муж?
— Более или менее.
— Что в этом письме?
Она вздохнула.
— Там говорится: «Дорогая Ильзе. Таким, какой я сейчас, я не нужен ни стране, ни партии, ни тебе. Ты знаешь, что я не мог думать ни о чем, кроме бедняги Беккерата. Ильзе, я должен опять поехать туда. Надеюсь, что ты поймешь. Не говори Лидсу ничего, пока я тебе об этом не напишу. Поцелуй за меня Фредди. Я люблю вас обоих. Фред». Вот все, что в этом письме.
Я извлек конверт из внутреннего кармана пиджака и отдал ей. Она смотрела себе под ноги.
— Не думала я, что вы это сделаете, — проговорила она.
— Вам следовало бы его сжечь, — заметил я.
