Дарья Кожевникова - Исповедь Цирцеи (СИ)
— Паспортные данные я у вас не прошу. Но хоть что-то вы мне можете сообщить. К примеру, адрес, по которому вы встречались.
В ответ она молча покачала головой.
— Боитесь, Аглая? Я вас понимаю. Вам, наверное, особенно страшно, трудно не испугаться, постоянно имея перед глазами живой пример. Да, вид вашего брата шокирует, но…
— Валентин Петрович, вы что, видели Ромку? — охваченная нехорошим предчувствием, быстро спросила Аглая.
— Да. Сегодня я был у вас, к вашему брату у меня тоже имелось несколько вопросов…
— И вы что, сказали ему про Аллочку?!
— Сказал…
— Да что… — задыхаясь, Аглая вскочила, — да что вы натворили?! Он же любил ее! Понимаете?! Любил!!!
Она кинулась к дверям. Следователь метнулся из-за стола и успел ухватить ее за локоть:
— Аглая, куда вы?
— Домой! Если еще не поздно!
Следователь, которому передалась Аглаина тревога, подвез ее до подъезда. Она взбежала по ступенькам на одном дыхании, распахнула дверь:
— Ромка!
Слава Богу, он был жив. Но пьян почти мертвецки. И, уткнувшись лицом в столешницу, рыдал, как ребенок. Аглая услышала, как запыхавшийся Михайлов, увидев Ромку из коридора, облегченно перевел дыхание. Дальше, порога несмотря на оказанную помощь, Аглая следователя не пустила. Сделала протестующий жест рукой, замотала головой и показала: «Уходите!»
— Аглая, мы так с вами и не договорили, — прошептал он, послушно пятясь лестничную клетку.
— Потом, — отмахнулась она. — Когда хотите. Звоните, я приду.
Михайлов сдался. Захлопнул за собой дверь и стал спускаться по лестнице. Аглая же метнулась к брату. Он, похоже, только что заметил ее приход.
— А, сестренка пожаловала… — выдавил из себя трясущимися губами.
— Ромка! — Аглая попыталась его обнять, но он оттолкнул ее от себя с такой силой, что, не окажись на ее пути буфета, она могла упасть. Но Ромку это, похоже, нисколько не отрезвило. Наоборот, взглянув на сестру, он яростно процедил сквозь зубы:
— Алка в институт поступает, да? Пользуешься тем, что я, как червяк, дальше квартиры уползти не могу? А ее… — он с яростью ударил кулаком по столу, разбив стопку, разрезав руку, но даже как будто этого и не заметив.
— Да что ты творишь?! — Аглая снова кинулась к нему, но второй ее порыв был уже более осторожным. И не зря: брат вскинул неповрежденную руку:
— Не подходи ко мне! Не приближайся!
— Ромка, кровь же идет! — взмолилась Аглая. — А про Алку… не могла я тебе этого сказать! Духу не хватило, понимаешь? А тебе стало легче от того, что ты все знаешь?
— Легче! — рыкнул он, как подбитый зверь. Дальше последовал отборный трехэтажный мат и еще несколько ударов по столу, но Аглая в последний момент, изловчившись, успела накинуть на осколки полотенце и смахнуть все на пол. Кровь текла, заливая Ромке руку, но вроде не бежала ручьем, а это означало, что артерии целы. Все равно, у Аглаи сердце заходилось при этом зрелище, ей гораздо легче было видеть свою кровь, чем брата.
— Ромка, Ромочка! — снова умоляюще позвала Аглая.
В ответ он уронил голову и снова зарыдал. Кровь на столе смешивалась с его слезами. Он корчился так, что у Аглаи создавалось впечатление, будто он сходит с ума. А может, так оно и было? И началось это вовсе не сегодня, а прогрессировало в течение последних трех лет. Просто сейчас это стало особенно заметно. Интуиция подсказывала Аглае, что у Ромки с Алкой хоть раз, да было что-то в ее отсутствие. Это вполне в Алочкином духе: прийти и, не особо заморачиваясь, подарить ее брату несколько счастливых минут. И Ромка, конечно же, все правильно понял и не питал напрасных иллюзий. Он лишь стал обожать Алку пуще прежнего. Для него, как и для Аглаи, она тоже стала лучом света в темном царстве. Более ярким в еще более темном…
Ромка опять ударил кулаком по столу. Кровь из руки потекла сильнее, из набежавшей на стол лужицы закапала на пол. Аглая не выдержала:
— Ромка, да что ты творишь?! — и кинулась к нему.
— Не приближайся ко мне!!! — он вскинул голову. А когда Аглая, подхватив чистое полотенце, все же попыталась его перевязать, оттолкнул ее, и она все-таки упала. Ударилась, порезалась о валяющиеся на полу осколки, которые сама же туда и смахнула. А живот, и без того горящий, резануло болью так, что Аглая вскрикнула.
— Айка!.. — Ромка как будто протрезвел на мгновение. Но теперь уже Аглая, вскочив, выкрикнула:
— Да иди ты! Скотина! — и со слезами убежала к себе в комнату.
Когда, выплеснув на отчаяние все свои силы, Ромка наконец-то затих и засопел, уткнувшись лицом в кровавую лужицу на столе, Аглая тоже успела выплакаться в своей комнате, и прокралась на кухню, но не стала его тормошить. Только проверила, чтобы коляска стояла на обоих тормозах — и все. Значит, не упадет. Кровь остановилась. Ну, а то, что руки могут затечь — это не самое страшное. Главное, пусть поспит. Она и сама, наскоро смыв с лица слезы, в изнеможении упала на кровать. Так извелась, что даже забыла про свой живот. Правда, он тотчас же напомнил ей о себе. Охнув от боли, Аглая перевернулась на спину. И долго еще лежала без сна, ловя чутким ухом каждый шорох на кухне и глотая слезы, которые не успевали стекать по щекам на подушку. Она и сама не понимала, откуда у нее брались силы все это пережить: и смерть Алки, и эти бои, перед которыми — чего греха таить! — было очень страшно, и нынешний уклад ее жизни, и мучительные метания брата, и его срывы… Не такие, как сегодня, но все же… Аглая была сильным человеком, она и сама это знала. Но сильный человек — это не тот, кто мене остро чувствует, а тот, кто просто дает своим чувствам меньше воли. Но как трудно бывает их порой обуздать! И, вопреки всему, подниматься и идти, когда мучительно хочется упасть и зарыться головой в подушку…
Изможденная, опустошенная переживаниями, Аглая в конце концов уснула, но даже во сне ее не оставляло тягостное чувство, что все в ее жизни идет не так, и надо ее менять коренным образом. А это невозможно…
Проснулась Аглая утром от звона посуды на кухне. Поднялась, накинула на себя халат, вышла посмотреть, чем там с утра занимается брат.
Хмурый и опухший, весь в засохшей крови, он составил в раковину посуду со стола и оттер его начисто. Теперь же пытался отмыть кровь, что засохла на самой посуде.
— Осторожно, Айка, стекла тут, — услышав, как вошла сестра, сразу предупредил Роман, поскольку знал, что она часто ходит босиком.
Осколки разбитой стопки валялись на полу. Кое-что Ромка ухитрился смести, но самая мелочь осталась.
— Колесо проколол, — заметила Аглая, едва взглянув на его каталку. Потом перевела взгляд выше и ахнула:
— Ромка, ну что, обязательно это мытье затевать с порезанной рукой?!
— Плевать! — огрызнулся он, даже не взглянув на нее.
— Слушай, прекращай! — Аглая схватила его за руки. — Отъезжай, давай я все домою. У меня хоть, по крайней мере, ладони целы.
— Ладони? — Ромка взглянул на предплечье сестры, на котором запекся порез, появление которого она на сей раз могла бы объяснить следователю очень легко. И вскинул взгляд к ее лицу: — Айка, это что, я тебя так вчера?! Айка… Прости!
— Забудь, — отмахнулась она. — А что касается Алки… я не могла и не хотела тебе о ней говорить. Пусть не для меня, но хотя бы для тебя она пока оставалась живой. И осталась бы, если бы не этот чертов следак с его языком.
— Насчет следака, Айка… — Ромка вдруг напрягся. — То, что я узнал от него… нам с тобой надо серьезно поговорить.
— Только не сейчас, — отрезала Аглая. — Будет для этого более подходящее время.
Он как будто хотел ей возразить, но потом сник и согласился:
— Как скажешь. Рука сильно болит? Айка, прости, я в самом деле не хотел!
Ему, как и Аглае, было гораздо легче видеть собственную кровь. Чувствуя настроение брата, она обняла его за плечи.
— Айка, — он уронил в раковину недомытое блюдце, прижался лбом к краю мойки. — Я тебе всю жизнь испоганил.
— Я же сказала: забудь! За неделю заживет!
— Да что забыть, Айка? Сегодняшнее? Или то, что вот уже три года я у тебя на шее вишу? И просвета никакого не видно? Или то, сколько я из тебя сил вытянул? Думаешь, я не понимаю? У тебя же из-за меня нет никакой личной жизни! Разве что урывками, по пути с работы домой? А ведь если бы у тебя реально появился парень, ты бы наверняка постеснялась его к нам привести. И к нему бы не ушла, потому что меня не решилась бы бросить. И сколько вот так ты со мной собираешься нянчиться? Год? Два? Всю жизнь? Я не только сам иду ко дну, Айка, я и тебя тяну за собой в этот омут.
— Размечтался! — Аглая с силой стиснула пальцы на его плечах. — Я не из тех, кого так просто можно утянуть. И тебе не позволю опуститься! Сделаем мы тебе операцию! Надо только немного подождать!
— Не верю я в это, Айка, — устало выдохнул он.
— А ты верь! И возьми себя в руки! Чтобы не спиться к тому времени, когда у тебя появится реальный шанс реабилитироваться. Я добьюсь этого! Добьюсь, слышишь? Ты только продержись. И перестань изводить себя идиотскими мыслями. Вовсе ты у меня на шее не висишь. Ты же почти все ухитряешься делать по дому сам. В твоем положении это настоящий подвиг.
