Микки Спиллейн - Мой револьвер быстр
Держась руками за стену, я стал подниматься выше. Здесь лестница была новее, и ступени не издавали ни звука. Добравшись до двери, я замер, прислушиваясь к едва уловимому шуму.
Внутри кто-то был.
Дверь открывалась на хорошо смазанных петлях. Внутри царил мрак. Из дальней комнаты доносились приглушенные звуки. Потом что-то упало на пол и разбилось, и кто-то прошептал кому-то, чтобы тот был потише из любви к богу. Итак, их двое.
Затем другой сказал:
— Проклятье, я порезал руку, — Отодвинули стул, покатилось стекло.
Раздался звук рвущегося материала. — Черт, не могу перевязать. Придется выйти.
Он пошел в моем направлении, лавируя среди мебели.
Я вжался в стену. Парень на секунду застыл в дверном проеме, темный силуэт на еще более темном фоне, затем его рука задела мой плащ, и он открыл рот для крика.
Я ударил его в лоб стволом револьвера, и его колени подогнулись, не выдержав тяжести тела. Он свалился прямо в мои объятья, со свесившейся на бок головой, и я услышал, как капает на пол кровь. Все было бы хорошо, если бы мне удалось тихо опустить тело; но оно повернулось в моих руках, и из кобуры вывалился пистолет.
Наступила тишина. Я зашаркал ногами и вполголоса выругался, как будто только что ударился об стену.
Донесся едва слышный голос:
— Рэй... это ты, Рэй?
И я вынужден был ответить:
— Да, это я.
— Иди сюда, Рэй.
Я снял с себя плащ и положил на пол — этот малый примерно моей комплекции, может, сойду за него. Нагнулся я во время — в дверях комнаты стоял парень с револьвером, нацеленным на то место, где должен был быть мой живот.
Имя его приятеля было не Рэй, а я на него отозвался.
Язычок пламени с каким-то слабосильным щелчком вылетел в моем направлении, но я уже катился в сторону, и пуля врезалась в стену. Я вскочил на ноги и задействовал свою пушку с грохотом, от которого ходуном заходила вся комната. А потом, не дожидаясь ответного выстрела, кинулся под кресло, слушая, как парень искал прикрытия поблизости.
Я не знал, видно меня или нет, и только заставлял себя лежать неподвижно и дышать тихо. Тому парню этого не удавалось. Он осторожно, с хрипом втягивал в себя воздух; потом, испугавшись, что его услышат, начал быстро двигаться. Пусть попотеет. Теперь я знал, где он, но не стрелял. Он снова переменил место, удивляясь моему молчанию и думая, не задел ли меня первым выстрелом. У меня свело ногу от напряжения затекла рука.
Парень, наконец, справился со своими нервами. Я навел револьвер в том направлении, где, по моим ожиданиям, он должен был появиться и, не фиксируя взгляда на какой-нибудь точке, стал ждать. Из-за задернутых штор еле-еле пробивался свет, углублявший тени, и на этом фоне светлым пятном вдруг выделилось лицо. Он был прямо у меня на мушке.
И тут начал возвращаться к жизни парень в передней. Его ноги засучили по стенке, ногти заскребли по полу. Он лежал несколько секунд, вспоминая, как сюда попал и что случилось, затем выругался и пополз к двери.
Это словно спустило пружину. Прятавшийся парень резко вскочил и случайно опрокинул на меня кресло — как раз в тот момент, когда я поднимал револьвер. Прежде чем я успел отбросить кресло, комната опустела. По лестнице загрохотали шаги, потом на улице взревел автомобильный двигатель, и все стихло.
Преследовать их не было смысла. Я чиркнул спичкой, нашел выключатель и зажег свет. Стоило мне оглядеться, как я понял, что они здесь делали.
Одну стену занимал большой стеллаж. Половина книг лежала на полу, в беспорядке разбросанные, часть разодрана.
Я сунул револьвер в наплечную кобуру и продолжил их работу с того места, где они остановились, При свете дело пошло лучше. Вдруг одна из книг легко раскрылась, и из вырезанной в страницах ниши выпала маленькая книжечка.
Кто-то крикнул на улице, этажом ниже хлопнула дверь. Я упрятал книжечку за ремень сзади, схватив шляпу и плащ и совершил сумасшедшую пробежку по лестнице, причем последний пролет к открытой парадной двери пронесся, перепрыгивая через две ступени.
Что-то невообразимо тяжелое ударило меня в щеку и в голове взорвался фейерверк диких звуков и вращающихся огней. Тело больше мне не принадлежало. Оно превратилось в жидкую кашицу: но боли не было, а было какое-то светло-розовое оцепенение, внезапно нарушенное другим цветом, но на этот раз ярко-красным. Я почувствовал удар в грудь и в последний момент просветления понял, что попал в ловушку — кто-то в упор влепил в меня пулю.
Сколько я лежал там, сказать не могу. Меня заставил очнуться звук высокий плачущий вой сирены. Я вскарабкался на ноги, держась за перила, машинально подобрал шляпу и, пошатываясь, вышел за дверь. На улице собралась толпа, но если меня и заметили, то виду никто не подал. Сейчас я был рад дождю и мраку, окутавшим меня непроницаемой пеленой, и поплелся на поиски машины. Найдя же ее, свалился па сиденье и из последних сил захлопнул за собой дверцу. Грудь казалась смятой в лепешку, а в голове, как в кузнице, с грохотом работали гигантские меха, раздувающие языки пламени по всему телу.
Визжали тормоза полицейских машин, слышался топот ног, возбужденно гудела толпа, разрастающаяся с каждой минутой... Терпеть больше не было сил. К дьяволу все и вся. Я позволил глазам закрыться и свалился вниз, ткнувшись носом в залежи пыли.
...Струйки дождя били в открытое окно и ручейками стекали по телу. С трудом разлепив веки, я уперся руками в пол и с грехом пополам сел за руль.
Толпа разошлась, полиции не было, улица опять опустела. Только дождь — потоки воды, омывающей тротуары, — и черные квадраты окон. Мой мозг медленно очищался от тумана. Я сунул руку под пиджак и вытащил револьвер, вернее то, что от него осталось.
Пуля угодила в спусковой механизм и сплющилась в опасную уродливую амебу. В груди горело адское пламя, но кожа не была даже поцарапана.
А кто-то думал, что мне каюк.
Я потянулся к поясу — книга была на месте. Прошло еще десяток минут, пока я не почувствовал себя в состоянии держать руль. Я врубил мотор и зажег фары.
Кольцо Рыжей не блеснуло мне в тусклом свете приборной панели. На моем пальце, откуда его в спешке содрали, красовалась свежая царапина.
Кольцо исчезло. За ним пришли раньше, чем я ожидал.
Глава 10
Время ничего не значило для Лолы. Она сказала, что будет ждать, и ждала. Во всем доме светилось только ее окно, и я видел, как дважды падала на шторы ее тень.
Я шел от машины и жалел, что на тротуаре нет ковра, который хоть немного смягчил бы боль в ногах. Каждый шаг отдавался в голове, будто горящей огнем, а когда я закурил, дым судорогой свел легкие и тысячью ножей впился в ребра.
Лестница казалось длиной в милю. Я поднимался на пару ступенек отдыхал, затем снова поднимался. Добравшись до двери, нажал на звонок и, не отпуская кнопки, привалился к косяку.
Послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась.
Я не предполагал, что выгляжу так плохо. Лола вздохнула:
— О, Майк! — и нежно погладила мое лицо. Потом взяла меня за руку и ввела в комнату.
— Я сейчас не совсем в форме.
Мне нелегко было улыбаться.
Лола посмотрела на меня и покачала головой.
— Когда-нибудь... — ты придешь ко мне... когда не будешь нуждаться в больничном уходе?
Она была прекрасна, эта женщина, почти такая же высокая, как я, в зеленом переливающемся платье под которым при каждом движении вырисовывались контуры ее тела. Я любовался ей, вдыхая запах ее духов. Ее мягкие нежные волосы волной спадали на плечи. И хотелось закрыть глаза и зарыться в них лицом. В Лоле появилась новая красота; или эта красота была всегда, а сейчас раскрылась с особой силой.
Я медленно притянул ее к себе... Ей не надо было говорить, что она моя. Я знал это.
— Майк...
— Что, милая?
— Я люблю тебя, Майк. Молчи!.. Мне предстоит большой путь...
— Нет, детка. Забудь все, что было. Кто я, черт побери, такой, чтобы поучать других? Я делал то же самое, но для мужчины это почему-то считается естественным. Главное не то, что делаешь, а то, что думаешь. Да я встречал бродяг в притонах, готовых сделать для тебя больше, чем половина прихожан в церкви!
— Но я хочу, чтобы все было по-другому. Я так стараюсь быть хорошей!
Я притянул к себе ее лицо и поцеловал закрытые глаза.
— Ты всегда была хорошей, Лола. Я знаю тебя недолго, но ручаюсь, что ты все а была хорошей.
Она сжала мою руку и улыбнулась.
— Благодарю вас, мистер Хаммер. С вами так легко... Поэтому я вас люблю. — Пальчиком она закрыла мне рот. — Но все-таки мне еще предстоит долгий путь. Я хочу быть достойной твоей любви.
Я попытался поцеловать ее в нос, но сделал резкое движение и невольно сморщился. Лола сразу все поняла. Озабоченные линии появились в уголках ее глаз. Она указала мне на кресло.
— Опять, Майк?
— Опять.
— Плохо?
— Могло быть хуже. Целились в грудь, но пуля попала в револьвер.
