Микки Спиллейн - Мой револьвер быстр
Пат взялся за спагетти, а я прикончил бутылку. Только Пат закончил трапезу как его позвали к телефону.
Через пять минут он вернулся с ухмылкой.
— Твоя теория провалилась. Специалисты перепроверили записку.
Совершенно никаких сомнений, что писала ее Минор. Подделка исключается.
Выбрось этот бред из головы.
Я нахмурился — здесь, по крайней мере, ошибки быть не может.
Пат наблюдал за мной.
— Теперь, сам понимаешь, дело у меня заберут.
— Остается еще вскрытие.
— Хочешь на нем присутствовать?
Я покачал головой.
— Нет, лучше пройдусь.
— Хорошо. — Пат посмотрел на часы. — Позвони мне часа через два. Я буду у себя.
— И еще одно...
Пат улыбнулся.
— Я все думал, когда же ты попросишь.
— Сейчас у меня нет времени на такую колоссальную работу. Проверь, пожалуйста, все больницы: лежала ли в акушерском отделении Нэнси Сэнфорд.
— Обязательно, Майк.
— Спасибо.
Я заплатил по счету, простился с Патом и бесцельно побрел по улице, насвистывая какой-то мотивчик. Хороший день, прекрасный день... что за день для убийства!
Да, состряпано все так тонко, что полиция не может назвать это убийством... пока. Ну а я могу. Готов заложить последнюю рубашку: блондинка задавала вопросы не там, где надо. Кому-то необходимо было заставить ее замолчать.
Обойдя кругом весь квартал, я вернулся к машине. Улицы, как бы для разнообразия были пусты, и мне не пришлось по долгу торчать перед каждым светофором. Добравшись до Девяносто шестой улицы, я свернул к реке и нашел место на первой попавшейся стоянке.
С воды дул легкий ветерок, несущий с собой, несмотря на все очистные сооружения, гарь и вонь промышленного города. Река была серого цвета, а пена, оставляемая проплывающими судами, казалась слишком густой — Почти как кровь. К берегу она прибивалась грязно-коричневой... Смотреть на это еще было можно, но если остановиться и подумать, становилось тошно.
Она сняла шляпку, туфли, жакет... положила на панель, сверху поставила сумочку и спрыгнула. Это не внезапное решение. Так поступает человек, который долго обдумывал свой шаг; привел в порядок все дела.
Самоубийство?..
Ноги сами привели меня к траве у воды. Там стоял полицейский коротенький толстый парень с бутылкой пива в руках, который, очевидно, принял меня за своего, так как кивнул и позволил пройти.
Музыка заиграла у меня в голове — как всегда, когда мне приходят невероятные мысли. Возникла сумасшедшая идея, дикая идея, которая все ставила на свои места. Дело будет у Пата.
В траве на берегу валялась пустая жестянка с дохлыми дождевыми червями. Я выбросил червей, до блеска вытер банку, потом выбросил платок зачерпнул воды и вернулся назад.
Не звоня Пату, я поехал прямо к нему. Он пожал мне руку, провел в кабинет и сунул заключение.
— Вот, Майк. Она захлебнулась. И время названо верно. Теперь в этом сомнения нет.
Я не удосужился читать заключение, просто швырнул его на стол.
— Патологоанатом здесь?
— Внизу, если еще не ушел.
— Проверь.
Он хотел задать вопрос, но передумал и позвонил.
— Пока здесь.
— Попроси его подождать.
Не сводя с меня глаз, Пат выполнил мою просьбу, а повесив трубку, перегнулся через стол и спросил:
— Что на этот раз? Я поставил на стол жестянку.
— Отдай на анализ.
Он взял банку, встряхнул и, нахмурив брови, уставился в поднявшуюся муть. Поняв, что объяснять я ничего не собираюсь, он резко встал и вышел за дверь, и я услышал шум лифта, увозящего его вниз.
Я выкурил почти полпачки «Лакиз», прежде чем снова зашумел лифт. Пат был вне себя от злости. Он швырнул банку на стол и повернулся ко мне с перекошенным лицом.
— Ну?! Вода со всевозможной грязью... Потом мне стали задавать вопросы. Я выглядел совершенным идиотом. Прикажешь всем сообщить, что частный сыщик использует лабораторию полиции как свою собственную?!
— Почему ты не спросил, не то ли нашли у нее в легких? Не в желудке, заметь, — в легких. Захлебываясь, человек начинает задыхаться, потому что в горле закрывается маленький клапан — он предохраняет легкие от всякой всячины. Не много требуется, чтобы удушить таким способом. Лишь капля воды — закрыть этот клапан. Вода попадает в желудок, а в легких ее нет. Иди, спроси!
Глаза Пата чуть не вылезли на лоб. Его зубы обнажились в звериной ухмылке, и он произнес:
— Ты, головастый ублюдок...
Разговор по телефону длился не более минуты, но был очень оживленным.
Пат отпустил трубку и свалился в кресло.
— Перепроверят. Но, думаю, ты прав.
— Я давно это говорил..
— Погоди, Майк. Нужно подождать заключения. Пока рассказывай.
— Все очень просто. Энн Минор задушили, вероятно, у нее дома. Затем бросили в реку.
— Значит, тело тащили от дома до реки, и никто этого не заметил?
— А кому быть на улице в такой час?
— Осталось одно: предсмертная записка.
— Кажется, я могу объяснить и это.
Пат уронил голову на руки.
— Слушай, ты знаешь, я не круглый дурак. Я не первый год в полиции и люблю свою работу; все идет хорошо. Но появляешься ты со своими идеями...
Что я — глупею, старею? Превращаюсь в тупого бюрократа? Что со мной, Майк?
Я мог только рассмеяться.
— Не волнуйся, ничего с тобой не случилось. Просто ты забываешь, что иногда преступник опытнее самого лучшего полицейского. Ставь себя на их место — помогает.
— Чепуха.
— Теперь у нас на руках два убийства. Мы не разобрались в первом, но второе показывает с кем нам предстоит иметь дело. Это отнюдь не новички-любители.
Пат поднял голову.
— Ты говорил, что можешь объяснить...
— Ну нет, дорогой. Сам трудись.
Снова зазвонил телефон, и Пат взял трубку. Лицо его оставалось безучастным до конца разговора.
— Вода в ее легких чистая. Следы мыла. Очевидно, она была утоплена в ванне.
— Так радуйся.
— Ну да, есть чем гордиться... Теперь меня будут поджидать с поздравлениями — и как это я додумался?! А что я скажу?
Когда я выходил, Пат выругался мне вслед, но уже с улыбкой.
Улыбался и я. Часть дела, слишком большого для одного человека, возьмет на себя полиция. В полиции есть люди и есть оружие. Мозги у них тоже есть. Теперь головы полетят, полетят головы, черт побери, — и скоро!
Перед тем, как идти домой, я поужинал в забегаловке. Нагрузив поднос всем, что было, я устроился за свободным столиком, не спеша поел и, закурив сигарету, почувствовал, как на меня снисходит сытая благодать. Все кусочки мозаики, все части этой истории были собраны у меня в голове, но упорно не желали складываться в целую картину.
День заметно потускнел, и вместе с сумерками на город спустился мелкий дождь. Я поднял воротник и под крышами домов пошел к машине.
Движение стало гуще. Пока я добрался до дома, дождь усилился, и не было никаких признаков прояснения. Выйдя из гаража, я побежал, но все равно промок до нитки.
Ключ в замке провернулся. Я попробовал еще раз, и он снова провернулся... Тогда я заметил царапины — замок был взломан. Я вытащил револьвер и с силой толкнул дверь. Она с треском распахнулась, и я влетел в квартиру, готовый ко всему, — но только никого, кроме меня, там не оказалось.
В каждой комнате горел свет, и все было перевернуто вверх тормашками.
Сквозняк продувал пыльные внутренности тахты и кресел, с которых была содрана обивка. Пустые ящики шкафа валялись на полу.
Одежда, с вывернутыми наизнанку карманами, лежала сваленная в кучу.
Не обошли вниманием даже холодильник: бутылки, банки, всякая снедь были разбросаны по кухне и собирали мух.
Я схватил телефон и набрал номер интенданта.
— Майк Хаммер, из 9-Д. Меня кто-нибудь искал?
Ответ был отрицательным.
— Сегодня никто подозрительный здесь не ошивался?
Ответ снова отрицательный. Он поинтересовался, не произошло ли чего-нибудь.
— Нет, но скоро, черт побери, произойдет. У меня в квартире похозяйничали, — едва сдерживаясь, ответил я.
Он тут же разволновался, и мне пришлось просить его помалкивать очень не хотелось отвечать на вопросы и пугать соседей.
Я прошел в спальню и принялся расшвыривать кучу одежды, пока не наткнулся на сумку. Подкладка ее была распорота, молния — открыта, детские вещицы валялись рядом. Оба боковых кармана зияли раскрытыми ранами. Пачка фотографий исчезла.
Я провел тщательную инвентаризацию всего, что было в доме, — поиски стоили мне двух часов, — но единственной пропажей оказались фотографии.
Потом, для верности, убедился еще раз. Не стоило беспокоиться. Пятьдесят долларов и часы лежали нетронутыми на тумбочке, а пачка старых выцветших фотографий исчезла.
Эти снимки вовсе ничего не представляли для меня, но что-то значили для кого-то другого. Поэтому умерла Энн. Я опустился на обломки кресла, закурил дрожащей рукой и стал собираться с мыслями. На полу валялась разодранная пачка сигарет. Патроны из-под лампочек были распотрошены, сломанными пальцами висели провода.
