Грегори МакДональд - Смельчак
— Это точно, — согласился Рафаэль.
— Счастливо оставаться, — и Эйман потащил добычу к дыре в заборе.
— Будь осторожен, — напутствовал его Рафаэль.
После ухода Эймана повисло тяжелое молчание.
Прервал его отец Рафаэля.
— Извини, что огорчил тебя.
— Все мы когда-то умрем, — после долгой паузы ответил Рафаэль.
— Ты не так жесток, Рафаэль. — Отец смотрел на сына из-под полуопущенных век. — Ты просто бережешь себя.
— Мама умирала долго. В мучениях.
— Да.
— Речь об этом, не так ли?
— Не понял.
— И что ты получишь за свою смерть? За свои страдания?
— Да что я могу получить? Не знаю.
— Какой прок от твоей смерти?
— Ты плачешь, Рафаэль, — отец положил руку ему на плечо. — Я стремился не к этому. Просто хотел, чтобы ты был поосмотрительнее. Есть Рита. Дети…
— Да, — кивнул Рафаэль.
Гром выстрела заставил их вздрогнуть.
— Ружье? — спросил отец Рафаэля.
Прогремел второй выстрел.
За ним последовал детский вскрик.
Рафаэль побежал на голос.
— Рафаэль! — крикнул вслед его отец.
Нинья скользил по склону мусорного холма. Одну руку он прижимал к правому бедру. Рафаэль видел выступившую из-под пальцев кровь. В другой руке Нинья держал пластмассовый кухонный радиоприемник.
У подножия холма Нинья упал лицом вниз на дорогу. Когда подбежал Рафаэль, подросток уже перевернулся на спину. Одной рукой он все еще зажимал рану в бедре, из второй не выпускал радиоприемник.
— Больно! — крикнул он, увидев Рафаэля.
Рафаэль оторвал пальцы Нинья от раны. Входное отверстие маленькое, крови немного. Выходное — гораздо больше, из него-то и лилась кровь. Вокруг — лохмотья кожи.
— У-у-у! — завопил Нинья.
— Замолчи! — осадил его Рафаэль.
Отец Рафаэля опустился на колено, снял пояс. Перетянул ногу Нинья повыше раны.
— Пуля прошла навылет, — пояснил Рафаэль.
Теперь Нинья плакал. Его большие черные глаза блестели на солнце. Вдыхал воздух через нос, выдыхал ртом. На губах пузырилась слюна.
Подбежал Эйман, уже без бамперов, колпаков и проволоки.
— Эй, парень, — воскликнул он, наклонившись над корчившимся от боли Нинья.
— Пуля прошла навылет, — повторил Рафаэль.
Его отец старался завязать тонкий пояс узлом.
— Надо унести его отсюда.
— Эй, смотрите, — воскликнул Эйман.
На дороге, меж двух мусорных холмов, стоял мужчина в хаки. С ружьем наперевес. В широкополой шляпе.
Рафаэль вскочил.
— Сукин ты сын! — крикнул он. — Ты подстрелил мальчишку!
Мужчина не шевельнулся, ничего не ответил.
Рафаэль схватил горсть земли и кинул в мужчину. Несколько песчинок попало ему в глаза.
Мужчина остался недвижим.
— Мерзавец! — крикнул Рафаэль.
— Сволочь, дерьмо собачье, — всхлипнул Нинья.
Отец Рафаэля помогал Эйману поднять Нинья. Рафаэль отстранил его. Сунул руки подростку под мышки.
— Черт побери, Нинья! — воскликнул Рафаэль. — Брось это паршивое радио.
Вдвоем они понесли мальчика, а отец Рафаэля разжал его пальцы и отбросил радиоприемник на обочину.
Шагая впереди, подхватив Нинья за ноги, Эйман оглянулся. Мужчина с ружьем по-прежнему наблюдал за ними.
Отец Рафаэля оставил попытки завязать узел. И просто зажал рану, где вышла пуля, кулаком. Рафаэль, однако, видел, что кровь не останавливалась. Голова мальчика лежала у него на животе.
К тому времени, как они миновали дыру в заборе, ручей, дошли до магазина и положили Нинья на прилавок, кожа его, особенно на лице, заметно побледнела. Глаза закрылись. Веки чуть подрагивали.
Едва они прошли мимо ящика Мамы, та начала кричать, что Нинья ранен, истекает кровью. Выстрелы-то наверняка слышали все жители Моргантауна.
Рафаэль заметил черный «Бьюик» отца Страттона, припаркованный в тени холма, на который поднималась автострада.
А вскоре все население Моргантауна собралось у магазина. Рафаэль еще больше вспотел, пробираясь сквозь толпу.
Отец Страттон схватил его за руку.
— Куда ты идешь, Рафаэль?
— Этот человек подстрелил его. Просто подстрелил. Ранил Нинья в ногу.
— Я хочу, чтобы ты исповедовался, Рафаэль, — отец Страттон все еще держал его за руку.
От священника пахло спиртным. Его любили и уважали, потому что он тоже любил выпить. То есть прекрасно понимал проблемы своей паствы.
— Хорошо, святой отец.
— Сегодня. — Священник пристально смотрел на Рафаэля.
Рафаэль вырвал руку.
— Да, святой отец. Как скажете.
— Рафаэль! Ты не хочешь помочь страждущему?
Через окно Рафаэль видел толпящихся у прилавка людей.
— Нет. Там есть кому помочь. Я не нужен… Я не хочу…
— Страдания пугают тебя, Рафаэль?
Рафаэль закашлялся.
А секунду спустя он уже стоял на коленях. Его рвало.
Глава М
— Смилуйся надо мной, святой отец, ибо я согрешил. — Рафаэль смотрел в решетку темной, прохладной исповедальни.
И замолчал.
— Когда ты исповедовался в последний раз, Рафаэль?
— Не знаю. А вы не помните? Кажется, я заглядывал к вам, возвращаясь пьяным из города.
— Вроде бы да.
— И когда в последний раз?
— Я тоже не помню, — признал отец Страттон.
— Значит, после этого я у вас не был.
— А ты помнишь, когда в последний раз приходил исповедоваться трезвым?
— О Боже, нет.
— Потому что еще вопрос, отпускаются ли грехи пьяному.
— То есть когда ты пьян, молиться нельзя?
Отец Страттон вздохнул.
— Потому что я всегда исполняю епитимью.
Сквозь решетку до Рафаэля долетал запах перегара.
А не гниющая ли печень священника тому причиной, подумал он.
Оставив Нинья на прилавке, Рафаэль прямиком направился в свой дом на колесах. Налил в стакан пять или шесть унций водки из большой бутылки. Сел на кровать, привалившись спиной к стене, подтянув колени к груди.
Выпил половину. Водка не желала задерживаться в желудке, рванулась назад. Но он переборол спазм, допил остальное.
И добился лишь того, что в животе словно вспыхнул костер.
У его отца была опухоль. Точно такая же убила его мать. Умирала она долго и мучительно. Денег не было ни на докторов, ни на лекарства.
Рафаэль с облегчением подумал, что ему не доведется увидеть страданий отца.
Вот и пришел час, когда людей, проникавших на свалку, чтобы добыть средства к существованию, стали отстреливать, словно бешеных псов. Власти не хотели, чтобы они тащили что-то со свалки. Новый управляющий прострелил Нинья ногу. Рафаэлю вспомнилось, как крепко держал Нинья сломанный радиоприемник в пластмассовом корпусе.
И к Нинья не поспешит на помощь ни один доктор.
Рафаэль поставил на пол пустую чашку. Для себя он нашел выход. Ему нет нужды оставаться трезвым, работать на собственное будущее, собственное спасение, будущее и спасение его близких, соседей.
Он вышел в яркий солнечный свет. Люди по-прежнему стояли у магазина, горячо обсуждая случившееся с Нинья, с предельной четкостью осознавая, что на месте подростка мог оказаться любой из них. В окна магазина Рафаэль даже не заглянул.
Черный «Бьюик» отца Страттона уехал. Рафаэль подумал, что ему следовало поехать в церковь вместе со священником.
С рубашкой в руках Рафаэль поднялся по склону к автостраде, сошел к съезду за свалку, встал на обочине лицом к потоку машин, вытянул руку с пальцами, сжатыми в кулак. По опыту он знал, что водители останавливаются быстрее, если стоять без рубашки. И действительно, чуть ли не первый автомобиль затормозил, чтобы подвезти его в Биг Драй Лейк.
У дверей в прохладное чрево церкви Рафаэль надел рубашку.
— Хорошо, Рафаэль, — послышался сквозь решетку голос отца Страттона. — Скажи мне о своих грехах.
— Пьянство.
— Я знаю. И часто ты пьешь?
— Постоянно.
— То есть всякий раз, когда у тебя появляется такая возможность?
— Да. Но в последнее время у меня нет охоты пить, даже когда спиртное передо мной.
— С каких это пор?
— Со вчерашнего полудня.
— Ты хочешь сказать, что ничего не пил со вчерашнего полудня?
— Это не так.
— Значит, ты не напивался до беспамятства…
— Нет, хотя мог бы.
— Наверное, нет смысла говорить с тобой о пьянстве, так?
— Нет.
— Ты молод, Рафаэль. Очень молод. Впереди у тебя вся жизнь. — «Завтрашний день и утро четверга», — подумал Рафаэль. — У тебя Рита, дети. — «Вот это правда. Чистая правда». — Ну, хорошо… Ты верен Рите, Рафаэль?
— Да.
— Ты не живешь с кем-то еще?
— С кем?
— Неважно. С кем угодно. В городе.
— Нет.
— Хорошо. Скажи мне о других грехах.
Рафаэль помялся.
— Я не отдаю себе отчета, что делаю, когда пьян. Я могу согрешить тогда, но потом не знать об этом. Я ничего не помню.
