Владимир Гурвич - Чужая игра
Что ей в этой жизни? Любви нет, работы нет. Крыша над головой еще есть, но и той завтра не будет. Через месяц кончатся все деньги, и хозяйка выгонит на улицу, как сегодня Рагозин из театра. Куда она тогда пойдет? Анна горько усмехнулась.
«А я знаю, куда, — с ожесточением подумала она. — Вот прямо сейчас встану и пойду».
Анна поднялась. Медленно подошла к окну, распахнула его настежь и забралась на подоконник. Она посмотрела вниз и вздрогнула. Представила, как через несколько минут будет лежать вон там…. на асфальте…
По щеке Анны поползла слеза. Когда-то точно так же из жизни ушла ее мать. Она не смогла перенести гибель отца, который ушел в море и не вернулся. Отец был моряком и на долго уходил в рейсы. Иногда он отсутствовал дома по полгода. Анна страшно по нему скучала. Целые дни она просиживала на берегу и до боли в глазах всматривалась в убегающую вдаль линию горизонта. Там где смыкалась небо и водная гладь, она надеялась разглядеть силуэт какого-нибудь суденышка. Вдруг на нем возвращается домой отец, надеялась она.
Но в тот год он так и не вернулся. Анна помнит, как страшно кричала мать, когда получила черную весть о его гибели, как билась в рыданиях и как хотела наложить на себя руки. Но сразу ей не удалось это сделать. Соседка увела мать домой и на ночь оставила у себя. А утром, когда все ушли на работу, а Анна в школу, мать выпрыгнула в окно.
Анна осталась одна. Тогда она дала себе клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах так не поступит. А сейчас она точно так же, как много лет назад ее мать, стоит и смотрит вниз.
— Ну и пусть! Пусть я буду клятвопреступницей. Это все равно уже никому не интересно, — с ожесточением произнесла Анна дрожащими губами и зажмурила глаза. Мысленно она стала читать молитву. Ее текст она выучила, когда пару лет назад играла роль монахини.
Когда с молитвой было покончено, Анна оглянулась назад, бросила прощальный взгляд на гримерную, потом посмотрела на небо, набрала побольше в грудь воздуха и….
— Н-е-е-т! — услышала она за своей спиной истошный крик. И в ту же секунду чьи-то руки крепко обхватили ее за ноги и со всей силы дернули назад. Анна соскользнула вниз. Инстинктивно она ухватилась за раскрытую створку окна, и это спасло ее от сильного удара о подоконник. Она пробороздила рукой оконную раму, сильно ободрав руку, но зато голова ее осталась цела.
— Ты что надумала! — кричала Смольская и крепко держала, вырывающуюся из ее рук Анну. После небольшой борьбы, Анна сдалась. Она повисла, как плеть на руках у подруги и громко навзрыд зарыдала. Смольская прижала ее к себе, гладила по волосам и приговаривала, — Ну, что, что ты. Все будет хорошо. Успокойся.
— Ничего у меня уже не будет хорошо, — всхлипывала Анна, — Меня все бросили. Все. Сначала отец, потом мать. — Анне показалось вдруг, что она еще совсем маленькая девочка и все это происходит у нее в родительском доме.
— Глупенькая, кто тебе это сказал, — Смольская поцеловала Анну в мокрое от слез лицо. — Я же с тобой.
Анна постепенно успокаивалась. Увидев, что она немного пришла в себя, Смольская помогла Анне одеться и вывела ее из театра. На улице поймала частника и отвезла Анну домой.
— Останься у меня, — попросила Анна Смольскую.
— А я и не собиралась никуда уезжать. Сейчас вот чай заварю. А ты лежи.
— Не хочу лежать. Я еще не покойница.
— И слава богу. А то надумала, — Смольская бросила на Анну укоризненный взгляд.
— Меня Рагозин из театра выгнал, — тихо проговорила Анна.
— Знаю. Он всем объявил. Завтра вечером на сцену выходит Завьялова. Ой, прости, — спохватилась Смольская.
— Да, ладно, — устало махнула рукой Анна, — Я это уже пережила. Там на подоконнике. Кризис миновал. Теперь мне это уже не грозит.
— Как же ты теперь? Может тебе упасть в ноги Рагозину? Не изверг же он…
— Ну, уж нет, — жестко отрезала Анна. — Больше никаких падений. С меня хватит. Утром что-нибудь придумаю. А сейчас я смертельно хочу спать. Анна стала разбирать постель.
— А, чай? Он уже заварился, — Смольская вопросительно посмотрела на Анну.
— Пей сама. А я ложусь. Спокойной ночи. — Анна легла на кровать и тут же провалилась в глубокий сон.
8Алина стояла посреди комнаты. Вошел Эдуард с оживленным лицом.
— Не правда ли, замечательный был вечер.
— Садись, нам надо серьезно поговорить.
Он посмотрел на нее и сел. Оживленное выражение мгновенное исчезло с лица. И Алине показалось, что он догадался, о чем будет разговор. Внезапно она поймала себя на том, что не в состоянии найти подходящих слов, как будто бы каким-то образом вдруг резко ужался ее словарный запас. Она искала подходящих слов и не находила. И это начинало ее злить. Да что это она так размякла, как хлеб в молоке.
— Я хочу тебе сказать, Эдуард, что наши отношения завершены.
— Что, значит, завершены, — встрепенулся он.
— Разве я не ясно выразилась. Мы больше не будем мужем и женой. Я подаю на развод.
Эдуард несколько секунд молчал.
— То есть, ты хочешь сказать, я тебе больше не нужен.
— Можно выразиться и таким образом, — пожала плечами Алина.
— И что же, по-твоему, я буду делать?
— Это ты спрашиваешь у меня. Ты взрослый мужчина, в твоем возрасте давно пора найти какое-нибудь подходящее занятие.
— Но у меня нет даже денег. Куда я пойду?
Алина почувствовала, как поднимается откуда-то снизу волна раздражения.
— Ты помнишь, я выходила за тебя замуж, а не усыновляла тебя. Найдешь себе и жилье, и какое-то применение. На первое время я даже дам тебе денег.
— И сколько? — В его глазах мелькнула надежда.
— Десять тысяч.
— Всего десять тысяч зеленых! — возмущенно воскликнул Эдуард. — Да как я буду жить на такие гроши.
— Больше дать не могу, все деньги сейчас в бизнесе. А там у меня проблемы. К тому же если разумно использовать эти деньги, можно заработать на них еще больше. Не растрачивай их, а куда-нибудь вложи.
— Да куда же я их вложу. Я же должен пить, есть, платить за квартиру. Их и на месяц не хватит.
— Ну, хватит, мне это надоело! Все решено. Завтра мы едем подавать документы на развод.
— Понимаю, больше я тебе не нужен. Поиграла немного с игрушкой, а теперь надоело.
— Мы оба играли в одну игру. Она закончилась. Пора переходить к другой.
— Ты никогда не относилась ко мне серьезно.
Алина поморщилась, только не хватало выяснять сейчас отношения.
— Ты сам сказал, что сегодня хороший вечер. Давай не будем его портить.
— Ну, уж нет. Самое время сказать, что каждый думает о другом.
— О, господи! Ну, говори, только покороче. Мне пора спать.
— Ты эгоистичная и бессердечная женщина. Для тебя важны только свои интересы.
Алина засмеялась.
— Какой точный портрет. Да я такая. Но и ты точно такой же. Только в сто раз хуже. Я делаю дело, зарабатываю на жизнь. А ты отъявленный бездельник. Альфонс.
— Вот как ты заговорила. Я уверен, что ты уже подыскала на мое место замену.
— Разумеется.
— Ты спала с ним. Вот почему в последние месяцы ты избегала близости со мной.
— Мне все это ужасно надоело.
— А мне нет.
— Твое дело, а я пошла спать.
— Никуда ты не пойдешь. Я хочу, чтобы нашу последнюю ночь ты провела со мной.
— Ты спятил!
— Может, и спятил. Но эту ночь мы спать не будем. Мы так мало говорили, пока были женаты. Я хочу наверстать упущенное. Мне многое есть, что тебе сказать.
— А мне — нет. Вот и поговори сам с собой. А я пойду.
Алина направилась к дверям. Но на ее пути вырос Эдуард.
— А я хочу знать, кто тот счастливец, что займет мое место?
— Да, какая тебе разница. Пусти.
— Нет, скажи его имя. Наверное, он богат.
— Да уж не такой босяк, как ты, — усмехнулась Алина. — Могу сообщить, если хочешь, кто это. Это Викдорович.
— Тебе важны только деньги. Ты хуже любой проститутки готова за них отдаться любому.
Алина вдруг ощутила ненависть к этому человеку. В пощечину она вложила всю силу своих чувств. Эдуард схватился за мигом ставшую пурпурной щеку.
— Ах ты, паскуда! — заорал Эдуард. Кровь бросилась ему в голову. Не помня себя, он схватил стоявшую рядом толстую хрустальную вазу и обрушил ее на голову женщины. Из проломленного черепа хлынула кровь. Алина удивленно посмотрела на Эдуарда, словно бы не веря, что только что произошло, и упала к его ногам.
Эдуард смотрел на лежащее тело, не понимая до конца, что случилось. Затем он медленно наклонился над ним. Алина лежала на спине, и он видел, как быстро стекленеют ее глаза. И только сейчас до него окончательно дошло, что она мертва. От охватившего его ужаса он покрылся холодным потом. Он смотрел на нее и не знал, что делать. Но понимал, что надо что-то немедленно делать, каждая минута промедления крайне опасна. Но он ни разу не сталкивался с подобными ситуациями.
