Якоб Арджуни - С днем рождения, турок!
Глаза поплыли, и он с грохотом, задев полку, рухнул на пол.
Я повернулся к Ханне Хехт. Она все еще крепко сжимала в руках свой пистолетик и таращилась на меня с раскрытым ртом и дрожащими губами.
— Отложи в сторону эту штуку, — приказал я, — не то я выбью все мозги твоему дружку.
Медленно, как под гипнозом, Ханна опустила пистолет. Он со стуком брякнулся о пол.
— Так, молодец. Очень не хочется тебя пугать, но иначе, как видно, с тобой не поговоришь.
Я указал ей на кухонный уголок, приобретенный в ИКЕА.
— Давай присядем, и ты расскажешь мне немного об Ахмеде Хамуле.
Она сунула дрожащие руки в карманы джинсов, оперлась о подоконник.
— Я лучше постою.
Ее застывшая гримаса приобрела совсем уж дурацкий вид.
— Ладно, — великодушно разрешил я.
Я закурил сигарету, вдохнул никотин поглубже и прикинул, с чего начать расспросы.
— Сколько времени ты была знакома с Ахмедом?
Она погрызла бескровную нижнюю губу, но ничего не ответила.
— Послушай, детка, если и дальше будем молчать, то очень быстро окажемся в ближайшем полицейском участке. Там тоже интересуются покойным Ахмедом. Но мне этого очень не хочется. Я тоже не люблю легавых, но если ты и дальше будешь молча жевать губы, то…
— Да-да, ладно. Я была знакома с Ахмедом три года.
— Он уже тогда торговал наркотиками?
— Наверняка.
Она произнесла это с горечью.
— Ты с ним общалась потому, что у него было зелье?
— Да, поначалу было так.
Я показал в сторону полуживого усача.
— А что тебя связывает с ним?
— Он иногда сбывал товар Ахмеда.
— Хорошая из вас получилась троица!
— А почему бы нет?
— Тебя с Ахмедом связывало нечто большее, чем просто бизнес?
— Он мне очень нравился.
— А этот?
— С ним только бизнес.
— А ты не исключаешь, что, несмотря на общие темные делишки, он мог возревновать Ахмеда и засадить ему нож в спину?
— Нет, этого не было.
Я ей поверил.
— Откуда Ахмед брал порошок?
— Понятия не имею.
— Я спрашиваю, откуда Ахмед брал товар?
— Я же сказала, что не знаю.
— Слушай меня внимательно, сестренка. Если ты мне сейчас же не расскажешь всю правду, в два счета окажешься на нарах вместе с дружком.
Она облизнула губы и закатила глаза. Я подумал, не пришло ли ей в голову разжалобить меня, театрально заламывая руки. Но она лишь равнодушно заметила:
— Тебе ли не знать, что в бизнесе не надо разевать рот. Мы хорошо ладили с Ахмедом, но он никогда не говорил мне, откуда брал товар. Меньше знаешь — меньше выболтаешь.
К сожалению, она была совершенно права. И все-таки сейчас я ей не верил.
— Ты знала его семью?
— Он не часто рассказывал о семье.
— Тебе известно, что младшая сестра его жены сидит на игле?
— Да.
— А тебе известно, что именно он и посадил ее на иглу?
Я не имел понятия, кто кого посадил на иглу, но появилась возможность зацепиться за это и выведать у нее кое-что. Она помедлила и сдавленно буркнула:
— Да.
Я мысленно похлопал себя по плечу и еще раз подумал о семье Эргюнов.
— Но он хотел вытащить ее… из…
Ханна напряглась. Глаза бесцельно уставились в одну точку, и она погрузилась в свои мысли или воспоминания. Конечно, нелегко ей было говорить о том, как соскочить с иглы, когда сидишь на ней.
— И как же он хотел ее вытащить? — полюбопытствовал я.
— Хотел отправить в санаторий. Уже нашел место для нее. Что-то в этом роде.
В моей голове родилась еще одна идея.
— А сам Ахмед не хотел завязать с наркотиками?
— Хотел, — подтвердила Ханна.
— И что он собирался делать?
— Хотел уехать отсюда с семьей. У него было немного денег, он хотел купить дом. Подальше отсюда.
— А семья знала о его планах?
— Не думаю.
Я должен был обязательно выяснить, с кем Ахмед Хамул был повязан в торговле наркотиками.
— В день смерти Ахмед был здесь?
— Мм-м.
Ханна смотрела через мутное стекло на все еще освещенную солнцем улицу. Я видел только ее узкую спину. Из изнуренного тела торчком выпирали худые лопатки.
— В какое время он пришел сюда?
— Во второй половине дня.
— А точнее?
Она повернулась, еще глубже засунула руки в карманы, и вдруг ее лицо прояснилось. Она была очень раздражена.
— Слушай, ты, поганая ищейка, разве это так важно?
— Да, важно.
Ханна подошла к столу и выдернула из пачки сигарету.
— Он пришел примерно в четыре часа, а в половине шестого ушел.
— Он сказал, куда?
— Нет, упомянул только, что должен что-то забрать.
— Порошок?
— Нет, плюшевого мишку, — огрызнулась она.
— Ты же сказала, что он хотел завязать.
— Но для этого тоже нужны деньги.
— Кто-нибудь звонил ему перед тем, как он ушел?
— Да, один его кореш.
— Кореш?
— Ну да. Его соотечественник. Он так сказал.
— И ты поверила?
— Не знаю. Я взяла трубку, и тот тип нормально говорил по-немецки. Может быть, с легким акцентом, но почти незаметным…
— А акцент был не искусственный? — уточнил я.
— Понятия не имею.
— А голос? Какой был голос?
— Голос как голос.
— Низкий? Высокий? Гнусавый? Чего-нибудь особенного в голосе не было?
— Эй, слушай! Я с ним и двух слов не сказала. Откуда мне знать, что у него было — насморк или грибок на ногах.
— Ахмед говорил с ним по-немецки?
— Он все время повторял «да».
— Когда был звонок?
— Вскоре после звонка Ахмед ушел.
Я поковырял пальцем в ухе, ожидая появления свежих мыслей. Ханна Хехт грызла ногти и смотрела на меня, как на назойливого продавца пылесосов.
Где-то должна быть зацепка. Где-то должен быть человек, который снабжал Ахмеда Хамула героином и который попытался сбить меня на своем «фиате».
— У тебя есть свежие газеты?
— Ты долго еще будешь тут торчать? — обозлилась Ханна.
— Пока не иссякнут все вопросы. Итак, я спрашиваю, у тебя есть свежие газеты?
— Нет.
Я взял парабеллум и подержал его над краем стола.
— Пойдем-ка в соседнюю комнату. Может быть, там найдется что-нибудь интересное?
— Зачем тебе эти гребаные газеты?
— Посмотреть, какой сегодня курс акций. Давай, двигай!
Ханна неохотно двинулась на кухню впереди меня, потом через прихожую прошла в другую комнату. Усатый все еще мирно спал.
Рабочий кабинет Ханны состоял из кровати размером два на два метра, укрытой блестящим атласным покрывалом небесно-голубого цвета, платяного шкафа и многочисленных шкатулок с выдвижными ящичками. На белом пластиковом столе лежали замусоленные порнографические журналы. Я взял один из них, полистал и бросил на место.
— Клиент может по журналу выбрать любую позу?
— Он может и схлопотать, если очень захочет.
Я отложил журнал в сторону.
— Итак, если есть газеты, дай их мне.
— Нет у меня никаких газет.
Я дернул дверцу шкафа и начал выбрасывать из него все шмотки. Ханна побелела от гнева. Она зыркала на меня горящими глазами, как кошка, готовая к прыжку.
Через какое-то время я уже выбрасывал из шкафа последние трусы и колготки. Шкаф опустел. Комната выглядела как корзина на распродаже белья и одежды в крупном универмаге.
— Кажется, ничего нет, — подвел я итог своих усилий.
Ханна Хехт не проронила ни слова.
Я стал выдергивать выдвижные ящички шкатулок и вытряхивать наружу их содержимое. Здесь были многочисленные тюбики губной помады, заколки для волос, дешевая бижутерия, письма, иголки, нитки. Все смешалось в одну кучу. Ничего интересного для меня не обнаружилось.
Вообще-то говоря, не факт, что газеты, из которых склеивали письмо с угрозой, должны находиться здесь. А может быть, выплывет что-нибудь такое, что сдвинет с мертвой точки мои поиски. Ханна говорит, что не знает партнера Ахмеда по торговле наркотиками, во что я не верю. Я надеялся найти хоть какую-нибудь зацепку.
Я просеивал ящик за ящиком и складывал их содержимое на пушистый ковер темно-красного цвета. Я взял пачку писем, внимательно изучая штемпеля. Это все были письма с давнишними датами. Большинство писем были присланы из маленького городка под названием Оммерсбах — по всей вероятности, родного города Ханны Хехт. Отголоски еще тех времен, когда Ханна могла обсуждать с подружками проблемы подростковых прыщей.
Вдруг я почувствовал себя мародером, обворовывающим мертвого, и отложил письма в сторону.
— Ничего интересного.
Ханна успокоилась и хладнокровно сказала:
— При первой же возможности я отрублю тебе твой поганый хвост. Это я тебе обещаю.
И я ей поверил.
В кухне что-то зашевелилось. Я взял парабеллум, прихватил Ханну и двинулся туда, где оставил официанта. Для верности я еще раз долбанул его по голове, и мы вернулись в спальню. По выражению лица Ханны было ясно, что ей до фонаря, что происходит с ее дружком.
