Сара Парецки - Горькое лекарство
Он провозился со снадобьями несколько минут, затем вернулся с одеялом и кружкой горячего молока.
– Понимаешь, я навидался всяких происшествий, когда был машинистом... Ну-ка согревайся. Отвезти тебя в больницу или вызвать врача на дом?
Я чувствовала себя далеко-далеко... Не могла ни отвечать, ни мыслить. Врач или больница? Какая разница, не хотелось ни того, ни другого. Я сжимала кружку дрожащими пальцами и молчала.
– Послушай, радость моя. – В его голосе звучала обида. – Конечно, я не такой сильный, как раньше. Ну не могу же я тебя нокаутировать и нести на себе. Тебе нужна помощь. Ну давай же, поговори со мной немного. Хочешь, я позову полицию? Я и так должен это сделать, зачем тебя спрашивать? Я должен их позвать.
Это меня чуть-чуть оживило.
– Нет, подождите, не зовите. Пока не зовите. Есть у меня врач. Позвоните ей, она приедет.
Я столько раз набирала номер Лотти, что знала его наизусть. Так почему же сейчас не могла вспомнить? Я нахмурилась, отчего челюсть заболела еще пуще. В конце концов беспомощно выговорила:
– Найдите ее номер, он в справочнике есть. Шарлотта Хершель.
Я разместилась в кресле поудобней, потягивая молоко. Его теплота приятно согревала озябшие руки. Не урони кружку. В ней папин кофе. Он любит его попивать, когда бреется. Неси кружку осторожно, папе это нравится. Глаза озорно блестят жгучими островками в пенном облаке. Я знаю, что он улыбается. Улыбается мне...
... Мама велит отцу принести лампу, посветить на дочкино лицо. Ага, что-то случилось. Дочь сверзилась с велосипеда! Мать в ужасе: сотрясение мозга! Вот это ударчик, а йод жжет ранку, так жжет...
Я очнулась. Лотти ощупывала мое лицо, хмурясь, вся напряженная.
– Я сделаю тебе укол противостолбнячной сыворотки, Вик. И мы сейчас же едем в «Бет Изрейэль». Рана неопасная, но порез глубокий. Тебя осмотрит специалист по пластическим операциям. Зашьет так, что шрама не будет.
Она вынула из сумки шприц, сделала укол. Я встала, поддерживаемая ею с одной стороны и мистером Контрерасом – с другой. Он передал мне ключи от квартиры и голубой трикотажный пиджак.
Руки мои все еще болели. Я с трудом всунула их в рукава, не без помощи Контрераса. Как я была благодарна ему! Он бережно вывел меня на улицу и усадил в «датсун» Лотти. Стоял на углу и смотрел, как Лотти включила зажигание и с визгом помчалась по улице. Сумасшедшая скорость вовсе не означала, что я в опасности, просто Лотти всегда водит машину так, словно находится в состоянии безумного транса...
– Что с тобой стряслось? Старик сказал, что ты вышла на бой с панками.
Я скорчила гримасу, получив в ответ болевой шок.
– Фабиано. Один из его дружков. Ты хотела, чтобы я занялась обстоятельствами смерти Малькольма. Я и занялась.
– Одна? Без защиты? Оставила всего-навсего героическую записку для лейтенанта Мэллори... Какая муха тебя укусила?
– Спасибо за сочувствие, Лотти. Оно мне пригодится.
Целый каскад образов замелькал в моей голове: Серджио превращается в червяка, я сама – ведьма из «Серебряного кресла», тоже превращающаяся в червяка в темной комнате, страх перед тем, что останется шрам... Я безумно устала, все слова вылетели из головы. Наконец я заставила себя четко произнести:
– Я же тебе сказала, Лотти, это – дело полиции.
– Так что же все-таки заставило тебя идти туда одной; вместо того чтобы передать информацию полицейским? Ты знаешь, Виктория, порой от тебя спасу нет.
Ее венский акцент усилился, как всегда в тех случаях, когда она бывала рассержена.
– Да, да, возможно, ты права.
Раненое скованное лицо, сдавленные плечи соединились в этакий болевой синдром. Он усиливался с каждым рывком, вверх-вниз, словно колеса старинного парома-пароходика на Ривервью. С секунду мне казалось, что я и вправду плыву на таком пароме, но потом до меня дошло, что я ехала в клинику... Моя мать тяжело больна. Возможно, уже умирала, но мы с отцом старались не подавать виду, как нам больно... Однажды после победы, одержанной на школьном баскетбольном чемпионате, я и другие девчонки выхлестали несколько бутылок виски. Но что было потом! Вот это была боль! А я тогда должна была навестить маму. И предстать перед ней не вялой и разбитой, а энергичной, подвижной, без всяких признаков похмелья...
– Впрочем, мне иногда кажется, что я и сама тоже дура изрядная. – Острый голос Лотти прорезал туман. – Ты в ужасном состоянии. Что бы ни заставило тебя поехать сегодня туда к ним, не надо было с ними ссориться. Ну, пойдем, дорогая. – Она сказала это по-немецки: «либхен». – Ну-ка, на ноги, быстро. Вот так. Обопрись на меня.
Я медленно встала, зябко дрожа, несмотря на теплый воздух вокруг. Лотти вызвала дежурную бригаду. Прикатили кресло с колесиками, и я погрузилась в него. Мы заехали в клинику.
Я боролась со сном. Белые огни пятнами вспыхивали перед закрытыми веками. Что-то холодное обвевало лицо. Мускулы расслабились.
– Я буду жить, док? – промямлила я.
– Жить?! – Мужской голос отозвался во мне громким эхом. Я очнулась и присмотрелась к нему: пожилой мужчина с морщинистым лицом и сединой. – А кто вам сказал, что вы должны умереть, мисс Варшавски?
– Я не то хотела спросить. Лицо. Мое лицо. Как я буду выглядеть?
Он покачал головой.
– Ничегошеньки не будет заметно. Ну, конечно, придется несколько месяцев избегать яркого, солнечного света и соблюдать диету. И тогда ваш суженый, целуя вас, увидит узенькую полосочку. Впрочем, надеюсь, он будет так близко, что ему и в голову не придет что-нибудь скрупулезно рассматривать.
У-у, самец противный, подумала я. Впрочем, разве можно кусать руку, которая накладывает швы на ваше лицо?
– Я оставлю вас здесь до утра. Таким образом, вы хоть капельку поспите вместо того, чтобы болтаться в машине. С вами мечтает переговорить полиция, но я попросил их подождать до утра...
Возможно, он был не такой уж плохой человек, этот доктор. Я горячо поблагодарила его. Спросила, где Лотти. Уехала, ответил он, убедившись, что меня оставляют до завтра. Меня подняли по эскалаторам наверх, а потом отправили вниз, в палату. Нянечка раздела меня, дала халат и уложила в постель с такой легкостью, словно я была ребенком, а не детективом, весящим свыше 130 фунтов.
Только попросите их не будить меня утром, чтобы померить давление, – пробормотала я и провалилась в черную дыру сна.
Глава 9 Полицейские у «Бар-Би-Кью»
Благодаря доброй дозе хорошего снотворного я проспала в воскресенье почти до двух часов дня. Поверить не могла, когда наконец проснулась, – никто меня не разбудил. Невозмутимая рутина клиники обезоруживала, давая возможность побыть самой собой. Все-таки это неплохо, если у тебя верные друзья в надлежащих сферах.
В три пришла врач-интерн, понаблюдать как и что. Она подвигала моими ногами и руками так и эдак, приставила офтальмоскоп к глазам.
– Доктор Пирвиц, – сказала она, – отдал распоряжение: вы можете ехать домой, если чувствуете, что в состоянии это сделать.
Доктор Пирвиц? Я предположила, что это был тот самый седовласый хирург, имени которого я так и не узнала, когда мы общались.
– Отлично. Я в хорошем состоянии. – Мои челюсти все еще болели, а плечи ломило так, что я вздрагивала от боли, когда двигала руками. Но в домашнем уюте все быстрее заживет...
Она подписала мою историю болезни и справку о выписке: так делают всегда, даже в том случае, если больной заявляет, что с ним все в порядке.
– О'кей, – сказала врач. – Все формальности соблюдены, лечение проведено квалифицированно. Тем не менее передайте эту расписку дежурным медсестрам, они все оформят окончательно.
Она ободряюще улыбнулась и исчезла.
Я выбралась из постели и поплелась, как зомби, в душевую. Только когда одевалась, поняла, что тело состоит из мириад мышц. Кто бы только мог подумать, что их так много?
Я влезала в туфли, когда в дверях появился смущающийся мистер Контрерас. В руках он сжимал букетик маргариток. Он засиял, увидев, что я одеваюсь.
– Я приходил в час, но они сказали, что ты еще спишь. О, моя милая игрушечка, ты свое лицо видела? Выглядишь, словно после драки в пивной. Ну, ничего, все выяснится. Заберем тебя домой, приложим кранам сырого мясца. Знаешь, это просто делало чудеса, когда я был молод. Все «фонари» как рукой снимает.
Я тщательно старалась не смотреть на себя в зеркало, принимая душ. Но теперь...
– Прекрасно. Верю тебе, зеркало, – сказала я без особого энтузиазма. Но сейчас не могла удержаться от соблазна поглазеть в зеркальце, висевшее над рукомойником. В прошлую ночь мне не довелось полюбоваться «рукоделием» Серджио. Темная полоска бежала от левого глаза к подбородку. На нее были наложены пластиковые прозрачные швы. В принципе все выглядело не так уж и страшно. Правда, под глазом был фиолетово-черный синяк, что придавало мне вид проштрафившейся домохозяйки. На шее тоже была резаная рана.
