Росс Томас - Щит Компорена
— Они просто другие.
— Им слишком легко достаются деньги, — определил причину Паризи.
— Ты сможешь пообедать со мной сегодня? — сменил я тему.
— В десять у меня встреча с одним парнем.
— Подъезжай к восьми, и я угощу тебя бифштексом.
— У «Доминика»?
Я вздохнул. «Доминик» означал, что мне придется выложить за обед сорок долларов.
— У «Доминика».
— Идет. В восемь часов.
Я уже собрался попрощаться, когда он спросил:
— Ты снова работаешь, не так ли?
— Работаю, — подтвердил я.
— Я так и понял. — И он положил трубку.
* * *«Доминик» — небольшой ресторанчик в западной части 54-й улицы — однажды приобрел популярность, когда один голливудский актер стал захаживать туда, приезжая в Нью-Йорк. В ресторане царили тишина и покой, посетителям подавали отменную еду, да еще тридцать процентов стоимости ресторана принадлежали доброму другу кинозвезды, занимавшему достаточно высокую ступеньку в преступной иерархии. Однако когда об убежище кинозвезды стало известно, в ресторанчик повалили заезжие туристы, заказывая спагетти, фрикадельки и даже пиццу, чем вывели из себя шеф-повара, который пригрозил, что уволится. Киноактер перестал появляться в ресторане, его владельцы подняли цены, туристы перебрались в другие заведения, где могли встретить какую-нибудь знаменитость, чтобы потом поделиться впечатлениями в Джоплине или Седар-Фоллз. А может, в Чикаго или Далласе. В Америке много желающих поглазеть на знаменитостей, и живут они не только в Джоплине или Седар-Фоллз.
И теперь в «Доминике» вновь царили тишина и покой, цены остались астрономическими, шеф-повар сиял от счастья, а ресторан выполнял первоначальную задачу — приносить владельцам убытки, чтобы хоть как-то прикрыть прибыли от других, не столь респектабельных предприятий.
Паризи уже сидел за столом, жуя стебелек сельдерея, когда я вошел в ресторан в самом начале девятого.
— Пытаюсь бросить курить, — пояснил он. — Говорят, что сельдерей помогает этому.
— Удачи тебе. — И я поднес зажигалку к сигарете.
— О, черт. — Паризи выудил из кармана янтарный мундштук. — Одолжи мне сигарету. Курить брошу завтра.
Мы заказали по мартини, затем углубились в изучение меню.
— Ты голоден? — осведомился Паризи.
— Пожалуй, что да.
— Я тоже. Пришлось пропустить ленч. Закажем жареное мясо?
Жареное мясо стоило двадцать семь с половиной долларов.
— Нет возражений.
Паризи широко улыбнулся, не вынимая изо рта мундштук.
— Как я и говорил, я голоден.
Паризи долго объяснял официанту, разумеется, на итальянском, как жарить мясо, что положить в салат, какое подать вино. Я оглядел наполовину пустой зал. Ниша, в которой принимал гостей киноактер, отпугивала темнотой, и я подумал, что со временем в ней следовало бы устроить храм экранного дива. В ожидании главного блюда мы с Паризи говорили о покере и потягивали мартини.
— Этот Уиздом в прошлую субботу тоже проигрался. — Паризи попросил у меня еще одну сигарету.
— Он может себе это позволить.
— Сколько ему оставила бабушка, пять миллионов?
— Семь, но они вложены в фонд, и он должен жить на проценты.
— И сколько ему причитается?
— Если исходить из пяти процентов, то 350 тысяч в год, но, возможно, процентная ставка еще выше.
— О Господи, при таких деньгах он мог бы одеваться получше. — Паризи ценил в людях опрятность.
— Наоборот, с такими деньгами он может позволить себе оставаться разгильдяем, — возразил я.
Паризи кивнул, не то чтобы соглашаясь со мной, но показывая, что он распорядился бы этими деньгами лучше, чем Парк Тайлер Уиздом Третий, ходивший по городу в кроссовках и футболке.
— А чем он занимается? — спросил Паризи. — Не играет же он целыми днями в покер?
— Шутками.
— Шутками? Как в «Ридерс дайджест»?
— Не совсем, Уиздому нравится подшучивать над известными людьми, которым недостает чувства юмора.
— Но ведь они не понимают шуток.
— Это-то и забавляет Уиздома.
Паризи заинтересовался.
— Что же это за шутки? Не вспомнишь ли одну из них?
— Хочешь, расскажу тебе о парке Бонфорд Джентри?
— Где это?
— У Уиздома есть ферма или поместье в Коннектикуте. Там у него жил старый полуслепой эрдельтерьер. Лет тринадцати или четырнадцати. За ним присматривал садовник. Однажды садовник взял собаку с собой и поехал в близлежащий городок. Там собака вылезла из машины и решила погулять. День выдался жаркий, и у нее вывалился язык. В таком виде эрделя увидел мэр, кликнул копов, и они застрелили собаку.
— Подумали, что она бешеная? — догадался Паризи.
— Этим они потом оправдывались.
— И что произошло?
— Садовник забрал трупик эрделя, увез в поместье и похоронил. Позвонил Уиздому и все рассказал. У Уиздома выдалась свободная пара недель, он поехал в Кеннектикут и заглянул к мэру. Городские власти как раз собирались разбить новый парк. Уиздом заявил, что оплатит все расходы, если парк назовут Бонфорд Джентри, в честь давнего друга. Он даже предложил построить фонтан. Мэр принял все за чистую монету и не ждал никакого подвоха. Началось строительство, и Уиздом действительно платил: за деревья, качели, клумбы, кусты. К месту установки фонтана подвели трубы, и ночью, перед открытием парка, Уиздом привез на грузовике фонтан, подключил к трубам, укрыл брезентом.
Парк открывали в субботу. Мэр произнес речь, полную слов благодарности Уиздому, а затем дернул за шнур. Брезент упал, одновременно пошла вода. По основанию фонтана тянулась надпись: «Бонфорду Джентри, близкому другу и верному спутнику, 1954 — 1968». Сам фонтан являл собой восьмифутовую скульптуру Бонфорда Джентри, эрделя, застреленного по приказу мэра. Бонфорд Джентри стоял, задрав левую заднюю ногу, и писал водой.
— И что сделал мэр? — поинтересовался Паризи.
— Ничего.
— Он не вспомнил, что приказал застрелить эту собаку?
— Нет.
— Тогда он ничего не понял?
— Нет, что и дало повод Уиздому от души посмеяться.
— Да, пожалуй, таких историй в «Ридерс дайджест» не найдешь, — признался Паризи.
— Согласен, там пишут совсем о другом.
Покончив с мясом, мы заказали по бокалу бренди, два доллара каждый, и по чашечке кофе, по 75 центов. Паризи позаимствовал у меня еще одну сигарету, вставил в мундштук, прикурил от спички.
— Ладно, ты пригласил меня на обед не для того, чтобы рассказывать собачьи истории.
— Ты абсолютно прав.
— Тебе опять предложили стать посредником?
— Да.
— Где?
— В Вашингтоне. У вас есть какие-нибудь контакты с Вашингтоном?
— Никаких. Там заправляют черные, и мы оставили их в покое. В Балтиморе — другое дело. С Балтиморой у нас самые тесные отношения.
— Я должен выкупить и вернуть владельцам некий предмет, украденный у них, в обмен на двести пятьдесят тысяч долларов. Воры, судя по всему, профессионалы. К тому же они уже убили одного парня, и я хочу знать наверняка, что они не строят аналогичных планов и в отношении меня.
Паризи сбросил воображаемую пылинку с лацкана своего двубортного пиджака с накладными карманами.
— Полтора месяца назад нам позвонили. Интересовались тобой.
— Кто?
— Какой-то тип, который сослался на другого, а тому номер дал третий, и так далее.
— Что они хотели узнать?
— Обычные вещи. Что ты за человек, можно ли тебе доверять. Я не придал этому никакого значения. Просто сказал, что у нас с тобой никаких дел не было, но мы знаем людей, которые обращались к тебе, и жалоб с их стороны не поступало.
— Давно он звонил?
Паризи уставился в потолок.
— По меньшей мере шесть недель назад. Может, и семь. Хочешь поговорить с человеком, который мне звонил?
— Да, — кивнул я. — Пожалуй, что да.
— Но учти, что он последний в цепочке, И, возможно, ничего не знает, кроме фамилии парня, который попросил его обратиться к нам.
— Понятно.
— Если хочешь, можешь сказать ему, что его фамилию ты узнал от меня.
— Благодарю.
— Запишешь?
Я достал листок и шариковую ручку.
— Говори.
— Его зовут Эл Шиппо. Альберт Эм. Шиппо по телефонному справочнику.
— Чем он занимается?
Паризи пожал плечами.
— Крутится вокруг.
— Я позвоню ему.
— Не забудь упомянуть меня.
— Обязательно. — Я дал знак официанту принести чек.
Пока я расплачивался, Паризи барабанил пальцами левой руки по столу.
— Вот что я тебе скажу...
— Что?
— Эта статуя писающей собаки. Я думаю, в воскресенье стоит съездить в Коннектикут взглянуть на нее.
Глава 7
Следующим утром, за несколько минут до одиннадцати, я уже стоял в пыльной телефонной будке в вестибюле отеля «Юбэнкс», неухоженного, рассыпающегося прямо на глазах.
За исключением портье, явно страдающего от похмелья, в вестибюле пребывал лишь тощий, лысый старикашка лет семидесяти с гаком. Едва я вошел в будку, он с трудом поднялся с обшарпанной кушетки и засеменил ко мне.
