Боб Джадд - Финикс. Трасса смерти
Я почувствовал, что машина стала вертеться, и краем глаза успел заметить, что на большом синем экране не было лица Нотона, а вместо этого белая и красная разорванная кукла летела в воздухе, осыпанная обломками своей коляски, тут же моя машина, а сразу позади нее — ручной компьютер, спускающийся с небес. К тому времени моя машина вышла из-под контроля и занялась самоуничтожением. Моя нога оставалась на сцеплении и тормозе, и я помню, как услышал, как двигатель рванул, когда машина врезалась в бордюр, взлетела в воздух, а потом рухнула на галечник, разбрасывая камешки, как из пульверизатора. И я потерял сознание, поэтому уже не увидел, как Мерри подняло высоко в воздух от взрыва, перевернуло, как акробата, и она полетела вниз головой на черную дорожку. Или как еще три машины запетляли и свернули с трассы и врезались в гравий за несколько секунд до того, как замахали красным флагом и остановили гонку. Это зрелище я видел уже позже, когда многократно воспроизводили на экране эту запись, пока не пришли к решению, что моей вины нет.
Глава 38
Садясь в свою машину, я все еще вижу лицо Мерри, которая рвется из своей коляски мне навстречу. Вот она летит, волосы развеваются на ветру, глаза широко распахнуты, рот красный от губной помады и открыт для поцелуя до того момента, когда она начнет падать вниз и врежется в нос моей машины. Эта картина стала моим наваждением, и я боялся, что меня будет трясти от воспоминаний, оттого, что опять вижу ее, вижу, как я сбиваю ее, что эта картина будет трясти меня много сильнее, чем удар тока от шести двенадцативольтовых батарей, пробитых на скорости 200 миль в час. Потом я обнаружил, что все мое тело было в царапинах и порезах от моей «упряжки безопасности».
Пожарники быстро сообразили, что шипение фибергласса на окне и разъедание корпуса машины вызвано аккумуляторной кислотой. И раз эта кислота оказалась на моей машине, то вполне вероятно, может быть и на мне. Поэтому, когда я вылез из машины, меня промыли в воде. Кто-то снял мой шлем и плеснул мне в лицо и на ноги холодной воды. Я слишком устал, чтобы самому расстегивать пояс. И мне подумалось, как хорошо было бы сейчас лежать в холодной воде и не видеть всех этих обломков. Не смотреть на то, что я натворил.
Все было сейчас потрясающе очевидно. Бедная озлобленная девочка! Алистер превратил ее в инвалида, обманывал ее и прятал. Она дважды пыталась убить его. И продолжала свои попытки. Убила Фила и чуть не убила меня в тот день, когда мы кучей упали со стены. В этих шести двенадцативольтовых батареях вполне достаточно энергии, чтобы вести передачу на наушники Алистера. Полно возможностей, чтобы перепрограммировать машину Алистера. И мою тоже. И я даже помог ей в этом. Я даже помог ей убить саму себя. Хотелось бы знать, не Придала ли она специально носу моей машины такую форму, чтобы он отбросил ее вверх и в сторону с моего пути. Бедная разбитая женщина! Обманутый, заблуждавшийся Форрест! Надо же, охотился за Нотоном! Дон-Кихот бросил вызов мельницам и швырнул копье в воздух. И убил ее.
Я стал различать голоса.
— У тебя все в порядке?
— Можешь двигать ногами?
— Чувствуешь где-нибудь боль?
Гонку остановили, и надо мной склонились озабоченные лица людей. Один из них сказал:
— Я очень сожалею, Форрест! Мне следовало остановить ее. У нее был пропуск на трассу, поэтому я подумал, что она — нормальная, Форрест, и она проехала прямо мимо меня, туда, где были фотографы внутри поворота. Я думал, что все в порядке, ведь у нее был пропуск. Но она не остановилась. Я пытался догнать ее, Форрест, но ее же машина — быстрая, как черт знает что!
Я медленно посылал мысленные приказы частям тела, заставляя их двигаться, как командир авиалайнера делает предполетную проверку. Ноги могли двигаться, икры, колени, бедра, руки и так вплоть до шеи и головы. Я до ниточки промок, но в остальном отделался синяками.
Доктор склонился надо мной, спрашивая, как я себя чувствую. Луноликое лицо с усами. В красной рубашке.
— Нормально. Как она?
— Она умерла, Форрест. Полагаю, еще до того, как коснулась земли. — Лицо его белым-бело, как молоко, и его всего трясло. Он уже видел ее. — Ты можешь ходить? — спросил он.
Я расстегнул пояс, оперся о борта машины и оттолкнулся. Болезненно, но терпеть можно. В пятидесяти метрах отсюда закрывали двери машины «Скорой помощи». Мигалка выключена. Спешить уже некуда. Какой же она была, подумалось мне, в студенческие годы? Я пошел через трассу.
Когда я перешел на ту сторону, меня окружили работники автодрома и судьи, фанаты и репортеры, которые сбежались на место происшествия, и еще меня охватило особое ощущение пространства вокруг меня, как будто бы я шагал в молчании к веренице машин, столпившихся у гаражей. К сверкающим лампам-вспышкам.
Раздувшееся лицо Мерри поднималось в вышину, чтобы поприветствовать меня. И поцеловать.
По дорожке ко мне бежала Вирджиния на своих безнадежных шпильках, приведя в неистовство лампы-вспышки. Мне пришла в голову совершенно неуместная мысль, что для своих тридцати восьми она в великолепной форме, чтобы пробежать эти сто метров в такой обуви и деловом костюме.
— Боже мой! — воскликнула она, остановившись передо мной, а потом обняв меня. Мы пошли рядом, и она тяжело дышала. — Как себя чувствуешь?
— Прекрасно! — ответил я. Мой голос звучал отдаленно и подавленно.
— Я все видела на большом экране, — сказала она. — Господи, как ужасно! Жутко! Кто она такая, сумасшедшая?
— Нет, она не была сумасшедшей… — заговорил я. Потом до меня дошло, что я и не знаю. Вряд ли она могла быть нормальной. Мне она нравилась. Она была моим другом. — Я знал ее, — сказал я. — Ее звали Мерри. Это жена Алистера.
— Алистера, — повторила Вирджиния, остановившись. — Ты упоминал это имя раньше.
— Он был моим другом. Это человек, которого убили за ночь до нашей встречи в Париже.
— И она была его женой?
— Думаю, она же и убила его.
— Она чуть не убила тебя! Ты ее знал? — Вирджиния смотрела на меня, не отрывая глаз, ожидая более полного рассказа. Нас окружали фоторепортеры, и все равно казалось, что они — за мили от нас.
— Она и Алистер полюбили друг друга, еще учась в университете. На его мотоцикле они попали в аварию, и она осталась парализованной на всю жизнь. Она сказала мне, что пролежала несколько месяцев в больнице, а пока она была там, он крутил любовь со Сьюзен.
— Какой Сьюзен? Это?..
— Это не важно. И все равно его связь со Сьюзен не осталась тайной, он рассказал об этом Мерри. А потом попросил ее выйти за него замуж.
— И что она сделала? Согласилась? Это очень странно, Эверс.
— Мне казалось, она, должно быть, очень его любила, чтобы после всего этого выйти за него замуж.
— Любила его?! Да он же ее изуродовал! Пока она лежит, как ты говоришь, в больнице несколько месяцев, он заводит шашни с этой красоткой? Да ты, наверное, шутишь! Вообще-то ты же у нас такой романтик! Тогда спроси любую женщину. Если уж она и вышла замуж, то не ради любви.
— А ради чего тогда?
— Ради того, чего хочет всякая женщина, — чтобы отомстить.
Репортеры совали к нам свои небольшие магнитофоны, выкрикивали вопросы. Может быть, Вирджиния и права, что Мерри уже столько лет собиралась убить Алистера. Мы пошли дальше.
— А как там Сэм?
— Сэм? Отлично! — Она довольно улыбнулась.
— И как он отреагировал на телепередачу?
— Какую передачу? О чем ты говоришь?
— Репортаж о гонке, — объяснил я, — когда Мюррей Уокер и Джеймс Хант обсуждали новую аэродинамику.
— Понятия не имею, о ком ты. Мы вообще не включали ТВ.
Наверное, это было просто чувство облегчения, но я захохотал. Я разработал такой грандиозный план, а они вообще не включали телевизор! Ведь все было продумано до деталей.
— Ладно, скажи мне честно, Вирджиния. Как ты оказалась здесь и почему идешь рядом со мной?
— Ради съемок, дурачок, — ответила она улыбаясь, а потом постаралась принять более серьезный вид, глядя во вспыхивающие камеры. — Сегодня утром мне позвонил Панни. Он сказал, что «Шанталь» урезает свой бюджет на «Формулу-1». Наверное, они удовлетворились снимком ног.
Я ничего не соображал.
— Ну, помнишь, тот самый, что был сделан в Канаде, ну, там, где мои ноги задраны вверх, а твои меж моих — внизу. Им понравился тот снимок. Поэтому он сказал, сделай пару снимков с Форрестом в гаражах после гонки, и все. А всего, что мы отсняли, нам хватит до конца года. Вот так. Печально, да? Вообще-то когда захочешь, ты — настоящий негодяй, Форрест, но я тебя люблю. Нам было хорошо вместе.
— У меня нет никаких сожалений по этому поводу. Ведь это Сэм, не правда ли, послал тебя за мной, когда ты возвращалась в Монреаль?
— Правильно. Ну и что? Он считал, что это будет полезно для моей карьеры, даст мне определенную встряску, и он оказался прав. Да, кстати, так и есть, ты попал в точку. Я думала об этом, знаешь, и Сэм тоже может быть порядочной сволочью, когда захочет. Но между тобой и Сэмом есть одна большая разница. — Мы дошли до гаражей «ЭФОГК», и Вирджиния привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до моего уха. — Я ему нужна.
