Лоренс Блок - Грехи отцов наших
Звали его Джордж Топакьян; на пару с братом он владел адвокатской фирмой «Топакьян и Топакьян». Располагалась сия фирма на Мэдисон-авеню, в районе Сороковых улиц. Развешанные по стенам дипломы в рамочках удостоверяли, что хозяин офиса двадцать два года назад с отличием окончил университет по курсу права.
Ростом он был невысок, лицом смугл, в хорошей форме. Когда я вошел, сразу усадил меня в удобное кресло, обитое красной кожей, и предложил выпить кофе. Я согласился, и Топакьян, нажав кнопку селектора, велел секретарше принести две чашки.
В ожидании ее появления он рассказал, что они с братом вот уже много лет занимаются адвокатской деятельностью в области частной собственности. Особых криминальных случаев в их практике не было, если не считать нескольких малозначительных дел вроде кражи кошельков из сумок, нападений в парке с угрозой физического насилия или продажи разовой дозы наркотиков. И вот сейчас, совершенно неожиданно, суд назначил его защитником Ричарда Вэндерпола.
— Пришлось согласиться, с судом не поспоришь, но я был уверен, что вскоре меня освободят от дела, — заметил Топакьян. — Отец парня — священник, и у меня не было ни малейшего сомнения, что он сможет нанять более сведущего в уголовном праве адвоката. И все-таки я увиделся с Вэндерполом.
— Когда это случилось?
— В пятницу, ближе к вечеру. — Указательным пальцем он почесал кончик носа. — Мог бы, конечно, встретиться с ним пораньше.
— Однако не встретились.
— Не буду скрывать, я намеренно тянул время. Ждал, что вместо меня предложат другого. — Он спокойно посмотрел на меня и произнес: — Зачем торопиться, если защитой убийцы займется кто-то другой? Мне не хотелось терять понапрасну время. Но не только в этом было дело.
— А именно?
— Мне совсем не хотелось защищать этого ублюдка.
Топакьян поднялся из-за стола и подошел к окну. Молча поиграл пальцами со шнуром жалюзи, приподнимая его и опуская. Я ждал. Наконец он тяжело вздохнул и повернулся ко мне лицом.
— Этот тип совершил гнусное убийство, зарезал молодую женщину. Глаза мои бы на него не смотрели! Неужели это так трудно понять?
— Да нет, что вы, совсем нетрудно.
— Слава Богу! В таком случае вы можете представить себе, как я был взволнован. Ведь я адвокат, и мое дело — защищать на процессе права обвиняемых независимо от того, виновны они или нет. Следовательно, я должен был немедленно с головой погрузиться в это дело и найти зацепки, чтобы строить на них доказательства защиты Вэндерпола. И при этом, как вы понимаете, о личных чувствах нужно было забыть и поверить как в должное в то, что мой клиент абсолютно невиновен в убийстве. В сущности, для этого мне совсем необязательно было с ним встречаться. — Вернувшись к столу, он снова опустился в кресло. — Но я все-таки приехал с ним поговорить.
Наконец-то он подошел к сути дела.
— Вы, наверное, уже в курсе, что его взяли сразу после совершения преступления — тепленьким, так сказать. Я мог бы отложить судебное разбирательство, пока не разберусь в деталях, но решил не делать этого. Ведь, по сути, я сам вынес приговор мерзавцу, едва узнал об обстоятельствах дела. Для себя уже признал его полностью виновным. К тому же я был уверен, что дело все равно будет защищать другой адвокат…
Так, его повело по второму кругу, пора возвращать его к теме нашего разговора.
— Однако в ту пятницу вы все-таки отправились на встречу.
— Да.
— Он был в тюрьме, и вы виделись с ним в камере?
— Да, это было в тюремной камере. И хотя местечко внушало мне отвращение, я старался не обращать внимания на обстановку. Вот взять, к примеру, ту кошмарную развалюху — Дом предварительного заключения для женщин. Снесли же ее в конце концов! О, я отлично помню это заведение — много раз проходил мимо, когда мы с женой жили в Гринвич-Виллидже. Чудовищная, надо сказать, была дыра.
— Согласен.
— Вот-вот. «Томбз» тоже давно пора снести. — Он опять дотронулся до кончика носа. — Знаете, а я ведь видел и ту самую батарею, на которой он ухитрился повеситься, и даже простыню, из которой он свил свою удавку… Пока мы разговаривали, он сидел на койке, а я — на единственном стуле.
— Сколько времени вы провели вместе?
— Думаю, всего полчаса, хотя тогда, признаться, мне казалось, что значительно дольше. Обстановка угнетала.
— Вэндерпол охотно пошел на разговор?
— Да что вы! Сперва совсем не хотел общаться, весь был какой-то заторможенный, погруженный в свои мысли. Я все пытался достучаться до него, но ничего не получалось. Понимаете, у него был такой вид, будто он меня не видит и не слышит, а ведет напряженный безмолвный диалог с самим собой. То еще, между прочим, зрелище… Да, так вот, я перед ним распинаюсь, а сам стараюсь построить план будущей защиты — если, конечно, до нее дойдет дело. У меня вообще сложилось впечатление, что в данном случае суда не будет. Стоило только посмотреть на этого типа, и все становилось ясно. Так или иначе, я решил делать ставку на невменяемость клиента.
— Похоже, никто не сомневается, что парень был психом.
— Ну, уж не знаю, я общался с ним недолго, но вид у него был совершенно ненормальный. Если бы мне удалось настоять на медицинской экспертизе, его подвергли бы специальной проверке.
Топакьян перевел дыхание и продолжил:
— Ну вот. Болтаю я с ним, вернее, сам с собой, наизнанку выворачиваюсь, стараюсь отыскать нужную струнку, докопаться до его души, а он вдруг выныривает из своего далека, поворачивается ко мне, и вид у него такой, будто он никак не может взять в толк, кто я такой и откуда взялся. Будто и невдомек ему, что я столько времени перед ним распинаюсь. Так и спросил: «А вы как появились в камере?» Пришлось начать сначала.
— Когда он об этом спросил, он говорил как нормальный? Я имею в виду — он вам казался вменяемым?
Мой вопрос поверг Топакьяна в раздумье. Сведя брови к переносице, он наконец молвил:
— Как вам сказать… Мне показалось, что он не был нормальным, а только хотел выглядеть нормальным… Да, могу утверждать, так оно и было.
— Ну хорошо. И о чем же он говорил?
— Ох, да не помню я точно! Если бы я знал, чем дело кончится… Я спросил, убил ли он Венди Хэннифорд. А он говорит: «Дайте подумать. Она же не могла сделать это сама».
— «Не могла сделать это сама», — повторил я. — Так, значит? Очень интересно!
— По-моему, именно так и выразился. Тогда я спросил, помнит ли он, что зарезал девушку, но он решительно отверг свою причастность к убийству. Сказал, что у него случились колики в желудке, и я сначала подумал, что живот у него схватило в процессе нашего разговора, но потом все-таки решил, что это он говорил о дне убийства.
— Да, в тот день он сослался на несварение и пораньше ушел с работы.
— Выходит, о резях в животе он помнил хорошо. Так и сказал: живот разболелся, и он вернулся домой. А потом он зациклился на теме крови. «Она лежала в ванне, и все вокруг было в крови». Повторил это раз пять. Но, как я понимаю, девушку нашли на кровати, да?
— Да.
— Значит, не в ванне…
— Ванна тут ни при чем. Ее зарезали в собственной кровати — это и в отчете с места преступления написано, и патрульный, что ее обнаружил, уверен, что именно там ее и убили.
Он медленно покачал головой.
— Да, парень был явно не в своем уме, это точно. Твердил как заведенный, что она плавала в ванне в луже крови. Я несколько раз просил его ответить, является ли он убийцей, но он так ничего путного и не сказал. То говорил, что он не помнит этого, то бормотал, что она не могла сама сотворить с собой такое, а значит, это сделал он.
— Как я понял, он повторил это несколько раз?
— Да, раз пять или шесть.
— М-да, это интересно.
— Разве? — Топакьян вздрогнул и поежился, как от сквозняка. — Судя по всему, в тот момент он не врал. Я думаю, он действительно не мог вспомнить, убивал он эту девчонку или нет. У меня есть веские основания не сомневаться в его искренности, потому что… потому что он сознался кое в чем… гораздо худшем, а мог бы этого и не делать.
— В чем же таком страшном он вам сознался?
— В том, что переспал с ней.
— Вы считаете, что это хуже убийства?
— Вы не поняли. Он переспал с ней уже после.
— О Господи!
— Представляете? Сказал, что нашел ее в луже крови и вступил в половую связь.
— Вы помните, какие конкретно выражения он употреблял?
— Те еще выражения! Сказал, что трахнул ее.
— Уже после смерти?
— Вот именно!
— И этот факт он помнил хорошо? Не колебался в ответах?
— Нисколько. Сам я понятия не имею, были ли у него половые сношения до или после убийства. А вы что-нибудь об этом знаете? Вскрытие должно было показать…
— Может, вскрытие что-то и показало, но в отчете патологоанатома об этом нет ни слова. Кстати, я совершенно не уверен, можно ли даже при помощи вскрытия сказать с определенностью, состоялась ли связь «до того» или после, если разница во времени незначительна. А почему вы спросили?
