Александра Маринина - Когда боги смеются
- Видала? У меня фотороботами этого субъекта весь сейф завален. Бригадир ульяновских ребят, будь он неладен. Есть данные, что убийство господина Сенькина - его исполнение.
Глава 23
Володю забрали в милицию вместе с теми, кто ее... Нет, Светлана этого не признала, но та женщина из уголовного розыска, которая только что ушла, сказала, что Володя и эти сволочи сами все рассказали. И кошелек ее нашли в квартире. Теперь будет суд и их посадят. Ее Володю посадят в тюрьму. Неужели все кончилось? Неужели все было напрасно, все ее попытки поддержать его человеческий облик, вытащить из ямы, спасти? Она не успела вовремя подставить плечо, и Володя рухнул. Она во всем виновата, только она. Зачем она поехала к нему? Ну зачем? Сидела бы дома, и не случилось бы этого кошмара, она не попала бы в больницу, не приехала бы милиция, а Володю не арестовали бы. И все оставалось бы по-прежнему. А через несколько дней она получила бы обещанные деньги, и Володя смог бы начать свой проект... Теперь ничего не будет. Никакого проекта. И деньги ей больше не нужны. Надо позвонить тому человеку и отказаться от обмена. Такой хороший был вариант, ей предлагали переехать в комнату в коммунальной квартире, и за это обещали пятьдесят тысяч долларов. И Светлана готова была на обмен, пусть коммуналка, пусть всего одна комната, но какое это имеет значение, если речь идет о ее единственном, о самом лучшем, о самом любимом мужчине, для спасения и благополучия которого она не то что квартиру - жизнь может отдать.
Женщина из милиции дотошно выспрашивала, о каких деньгах говорил Володя. Света могла бы рассказать, ведь никакого криминала тут нет, но... Ей было мучительно стыдно. Не могла она признаться, что собиралась обменивать свою двухкомнатную квартиру на коммуналку в старом запущенном доме, чтобы полученные от такого обмена деньги отдать тому, кто так с ней обошелся. Лучше вообще ни в чем не признаваться, лучше пусть все думают, что Володя окончательно проспиртовал мозги и не понимает, что несет. Ну как он мог сказать в милиции, что Света обещала ему отдать эти деньги! Зачем он это сказал? Неужели не понимал, в какое положение ее ставит?
"Не понимал", - с внезапной ясностью пронеслось у нее в голове. И не мог понимать. Ведь все эти годы она, Светлана, делала все для того, чтобы он не понимал, во что превратился. Она постоянно повторяла ему, что любит его, что он чудесный, талантливый, что все помнят его блестящую актерскую работу и поэтому на встречах с людьми он должен выглядеть соответствующим образом. Она твердила, что все в его жизни еще состоится, все получится, нельзя опускать руки. Кормила его и одевала, убирала квартиру и стирала белье, уговаривала не пить или хотя бы пить поменьше. Ни разу не повысила голос, ни разу не закричала, не хлопнула дверью, даже пощечины и побои терпела молча и с радостью принимала его запоздалые извинения. Так что он мог понимать, когда рядом с ним постоянно находился такой человек, как она? Только одно: он действительно чудесный и талантливый, его все помнят и уважают, а то, что пьет - так это невинная шалость, обычный образ жизни обычного русского мужчины, тем более не чуждого искусству. Он отвык самостоятельно думать, отвык заботиться о себе и о том, чтобы у него хотя бы кусок хлеба дома был. А зачем? Светка все купит, принесет, приготовит и в рот положит. Он перестал даже пытаться смотреть на себя со стороны, чтобы понять, что он такое, во что превратился, как живет. А зачем? Светка же говорит, что он лучше всех и у него все получится. Значит, так оно и есть. Светка все ему прощает, стало быть, он ведет себя нормально, потому как если бы он делал что-то совсем уж неприемлемое, она давно ушла бы от него. А она не уходит, значит - все путем, ребята, будем и дальше продолжать в том же духе. "Он отвык жить, - с ужасом подумала Светлана. - Потому что в последние годы я жила вместо него. Это я вместо него старалась выжить, сохраниться, не спиться окончательно. Это я старалась, чтобы он прилично выглядел и жил в человеческих условиях. Это я, я все делала за него. Даже думала за него. Я никогда ни на чем не настаивала, я жила отдельно, потому что хотела быть приятной и ненавязчивой. Я никогда не заставляла его лечиться, потому что при первом же упоминании о лечении он начинал злиться и орать на меня, а я хотела, чтобы со мной у него были связаны только положительные эмоции. Я не сердилась и не устраивала сцен. Я все ему позволяла. Я была уверена, что любовь, ласка, заботливое внимание и моральная поддержка могут вылечить любую болезнь, даже эту. И вот результат".
Светлана плотнее запахнула жалкий больничный халатик, который ей выдали в приемном покое, и подошла к окну. Выброситься, что ли? Как она будет жить, если ей не нужно больше заботиться о Володе, ухаживать за ним, покупать ему продукты и одежду, волноваться и переживать: как он там один, без нее, не напился ли, не привел ли в дом очередных бродяг и алкашей. Жизнь, наполненная заботами и тревогами, стыдом и отчаянием, надеждами и маленькими скоротечными радостями, жизнь тягостная и мучительная, но ставшая за несколько лет привычной, вмиг оказалась пустой и никому не нужной. Зачем ей жить, если все, к чему она стремилась, рухнуло? Все бессмысленно...
Закружилась голова, в глазах потемнело, и она вынуждена была ухватиться за спинку кровати. Осторожно села. Врач сказал, что у нее сотрясение мозга. Придется лечиться, сначала здесь, в больнице, потом дома. К чему это? Только лекарства переводить. Все равно она жить не будет.
"Буду, - с неожиданной яростью подумала Света. - Буду жить. Назло ему, назло всем. Ну и пусть я плохая певица, пусть я никакая актриса, но есть же и другие профессии. Мне больше не нужно его содержать, значит, мне потребуется гораздо меньше денег. Я останусь в своей квартире. Сейчас сделаем новую программу, заключим с Папой новый договор, отработаю еще год-другой, а потом займусь делом. Учиться пойду, не в институт, конечно, институт я не потяну, но на курсы какиенибудь. Буду работать, как все. Буду думать о себе. Замуж выйду, ребенка рожу".
Она еще долго сидела на краешке кровати, мечтая о том, как начнет свою новую жизнь. И в самый последний момент - как вспышка света и надежды: "А потом Володя отсидит и вернется. Там, на зоне, ему пить не дадут, говорят, алкоголикам назначают специальное лечение. Он выйдет и больше не будет пить. И мы с ним..."
Она ничего не хотела видеть и помнить. Ведь она знала, женщина из милиции сказала ей сегодня об этом, что те сволочи, которые ее... которых арестовали вместе с Володей, были судимы, и не по одному разу, значит, зона не спасает от водки. Становится только хуже. Но ее Володя - другой, он чудесный, он единственный, он самый любимый, он не может быть таким же, как эти испитые недочеловеки. С ним все будет иначе. Она постарается. Она дождется его и снова подставит плечо.
Нет, она не станет прыгать из окна и травиться таблетками, она будет зарабатывать деньги и ждать Володю. А как же может быть иначе? Ведь у него никого нет, кроме нее. И никто, кроме нее, не будет его ждать из тюрьмы. Она нужна ему, и она его не бросит. И потом, это ведь, наверное, не очень долго, срок дадут маленький. Подумаешь, избил и кошелек отобрал! Год, максимум - два. А про то... ну, про то, что они сделали, она все равно будет молчать, в чем бы они там ни признавались. Она точно знает, что без ее заявления за это судить не могут. Что такое два года? Да ерунда! Она дождется его и встретит.
* * *Впервые за все время совместной жизни с Павлом Ольга Плетнева не испытала обычной радости, зайдя в подъезд и подходя к своей квартире. Погруженная в невеселые мысли, она даже не заметила, что уже дошла до дома, двигалась как автомат, как механическая кукла. И очнулась только тогда, когда поняла, что стоит в прихожей и, опираясь на руку мужа, снимает босоножки.
- Ну что, Лелечка? - Павел тревожно заглядывал ей в лицо. - Зачем тебя вызывал следователь?
- Романа арестовали, - сообщила она безжизненным голосом.
- За что?!
- Как мне сказали, за организацию убийства этого шантажиста, Ярового. И еще за какое-то убийство. И еще за финансовые дела... Господи, Паша, ведь я столько лет была рядом с ним, а он оказался преступником. Разве так может быть?
Павел нежно обнял ее, повел в комнату, усадил в кресло.
- Лелечка, дорогая моя, я понимаю, это ужасно. Чем я могу тебе помочь? Хочешь, найдем для Романа адвоката, самого лучшего, самого дорогого. Хочешь?
Она отрицательно покачала головой.
- Не нужно, Паша, у него есть друзья, которые об этом позаботятся. Подельники. Кажется, это так называется? Следователь сказал, что Роман что-то вроде мафиози средней руки, мелкая сошка, которую крупные воротилы поставили возглавлять фирму, чтобы через нее отмывать деньги. Паша, я должна была почувствовать, должна была! Он тратил на меня такие деньги, покупал драгоценности, подарки, возил по всему миру, мы летали первым классом и жили в дорогих отелях на модных курортах, и при этом он жил в обычной квартире, ездил на машине без охраны, у него даже дачи не было, не то что загородного дома. Он мне говорил, что природу не любит, предпочитает жить в городе. А когда я спросила, почему он не купит себе большую квартиру в каком-нибудь элитном доме с улучшенной планировкой, он сказал, что не хочет дочку баловать, чтобы не приучалась к роскоши раньше времени. Ведь я знала, что на той квартире, где мы с ним встречались, он встречается еще с кем-то, он говорил - деловые контакты. Почему не в офисе? Почему не у себя дома, в конце концов? Да таких примеров я тебе тысячу приведу, не в этом же дело.
