Джон Макдональд - Неоновые джунгли
В тюрьме Верн Локтер отбывал срок за физическое насилие, совершенное «при отягчающих обстоятельствах».
Поль вложил готовый черновик своего отчета в плотный коричневый конверт, убрал столик и начал готовиться ко сну. Где-то рядом у соседей чуть громче обычного играл проигрыватель, за занавесками слабо, но упрямо и назойливо продолжали мигать красные огни неоновых реклам... Уже лежа в постели, Поль решил, что ему надо побеседовать с рыжеволосой миссис Варак, причем завтра же, когда он пойдет к ним, чтобы повидаться с Джимми Довером. Кстати, он с ней уже встречался, вспомнил Поль. Такая высокая, очень симпатичная, даже почти красивая, со стройными длинными ногами, тихим голосом и почему-то... угрюмым ртом.
Глава 4
Лежа в постели и положив голову на высоко поднятые подушки, Уолтер Варак держал в руках раскрытую книгу, на которую падал яркий свет настольной лампы. В центре его рта дымилась толстенная кубинская сигара. Свою жену Доррис, которая почти бесшумно двигалась по спальне, готовясь ко сну, он почти не замечал. А поскольку эту книгу Уолтер перечитывал уже во второй раз, то пропускал многие страницы, торопясь поскорее добраться до места, где Майк Хаммер ведет на редкость грудастую красавицу блондинку в свою квартиру. Чертов Майк Хаммер! Вот кто знает, как надо жить! Никто никогда не хотел с ним связываться. Во всяком случае, во второй раз... И, кроме того, он всегда точно знал, что, когда и как именно надо женщинам. И при этом – хотя, может быть, в данный момент это и было самым главным – не имел ничего общего с грошовым бакалейным делом!
– Дорогой, тебе же прекрасно известно, что от твоих чертовых сигар меня просто тошнит! Ну сколько раз тебе повторять? Сейчас меня от этих чертовых вонючих сигар просто тошнит! Неужели непонятно?
Уолтер медленно вынул изо рта остаток сигары, еще медленнее повернул голову к жене и остановил на ее лице долгий взгляд. Точно так же, как на его месте наверняка поступил бы и Майк Хаммер. И только потом, стараясь придать своему голосу нужную мрачность, произнес:
– Хрен собачий.
– Тебе-то до этого какое дело?
– Ну тогда иди спать в другую комнату. Тем более, что сейчас тебе нужно гораздо больше места... Перенеси туда всю свою одежду и постарайся оставить меня в покое.
– Ведь ты же знаешь, что сейчас я чувствую себя далеко не самым лучшим образом, и все равно стараешься еще больше отравить мне существование своими вонючими сигарами. Здесь все, абсолютно все ими провоняло! Неужели ты не чувствуешь? Неужели так трудно не курить их, хотя бы лежа в постели? В нашей постели!
Уолтер посмотрел на огрызок сигары. Затем аккуратно положил ее в стеклянную пепельницу.
– Она все равно уже погасла.
– Спасибо, – злобным тоном поблагодарила его Доррис. – Большое тебе, дорогой, спасибо! За ласку и заботу. Вообще за все!
– Господи, какое же у тебя благодушное настроение... Скажи, это только сегодня или вообще?
У нее был такой вид, будто она собралась вот-вот родить. В ближайшие минут десять или пятнадцать, не позже, хотя, по словам лечащего врача, это должно произойти только через месяц... Не говоря уж о том, что все эти разговоры, будто беременность делает женщину необычайно красивой, просто самая настоящая брехня, и ничего больше... Густые черные волосы Доррис почему-то казались липкими и грязными, а на лице – одни прыщи... Глядя на нее, Уолтер невольно удивился: «С чего бы это, черт меня побери, я вдруг подумал, что люблю ее?.. Или когда-нибудь смогу полюбить? Ее, видите ли, тошнит. Еще бы! Достаточно только посмотреть на себя в зеркало. Не говоря уж о том, что, как минимум, последние пару месяцев она вообще ни с кем не разговаривает и прямо-таки горит желанием хоть кого-нибудь укусить, да желательно побольнее. Сидит как сыч одна и сама себя жалеет. Только это, и больше ничего. Ни-че-го!»
– Ты хоть знаешь, что в понедельник к нам приведут еще одну тюремную пташку? – немного помолчав, спросила Доррис. – Устраивать на работу.
– Да, знаю, – ответил он, снова поднимая глаза к любимой книге о легендарном Майке Хаммере.
– Но я же просила тебя сказать папе, чтобы этих уголовников больше здесь не было! Разве нет? Ты что, забыл? Нам ведь здесь растить и воспитывать нашего мальчика! А потом, думаю, и девочку тоже... Потому что ни ты, ни я, похоже, мы оба с тобой отсюда, из этого трущобного дома, уже никогда не выберемся! Хотя в свое время, когда ты ухаживал за мной и очень меня хотел, ты обещал! Причем не один раз. Значит, надо стараться держаться подальше от уголовников, жуликов и бродяжек хотя бы в нашем собственном доме! Особенно если они прямо из вонючей тюрьмы. Ведь они будут жить, есть и спать вместе с нашими детьми! С нашими кровинушками. А я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы к ним прикасались ни этот новый панк, ни эта чертова бродяжка Бонни!
– Да успокойся ты, ради бога! Орешь так, что тебя слышно там, внизу, на первом этаже.
– Ну и что? Пусть слышат! Что от этого может измениться? Моего мнения здесь все равно никто и никогда не спрашивает.
– А с чего это им его, кстати, надо спрашивать, золотце?
– А с того, что ты, например, хотя бы обратил внимание, как этот Верн Локтер на меня смотрел? Когда в первый раз пришел сюда...
– Это когда ты полуголая прыгала по прихожей? Интересно, чего другого можно было от него ожидать?
– Ты говоришь так, будто тебе, черт побери, все равно. Это так?
– Послушай, Доррис, может, хватит? Хотя бы на сегодня.
– Почему же это хватит? Давай, давай, продолжай! Унижай меня, обижай! Почему бы и нет? Старик все равно тебя никуда не отпустит. Ты ведь теперь его единственный сын! Единственный и сын, и мальчик-полудурок, который все вечера болтается неизвестно где. Иногда вплоть, до самого утра! Нет, нет, он никогда не даст тебе уйти, ни-ког-да! Кто-кто, но только не он! Не этот старый хрыч. Он специально никогда не будет платить нам достаточно для того, чтобы мы смогли уехать отсюда. Потому что это будет навсегда! На-всег-да! Это ловушка, Уолтер. Ловушка длиной во всю оставшуюся жизнь! Мы здесь застряли навсегда. Так что, пока не поздно, уж лучше, как говорят, посмотреть правде в глаза!
– А может, золотце мое ненаглядное, тебе все-таки лучше перестать нести несусветную чушь, не распаляться понапрасну, а просто пойти спать? Причем чем скорее, тем лучше!
– Чтобы не мешать тебе наслаждаться твоей бульварной книжонкой, где твой любимый Майк Хаммер без остановки укладывает в свою постель блондинок со здоровенными грудями? Чтобы тебе не надо было слышать мой голос? Чтобы тебе не надо было делать вид, будто... О господи, ну за что, скажи, за что мне это наказание?
– Ну ладно, хватит! Спокойной ночи, Доррис!.. Для особо одаренных повторяю еще раз: спокойной тебе ночи!
Она бросила на него долгий осуждающий взгляд, затем резким движением выдернула свою ночную пижаму из кипы белья в настенном шкафу, гневно прошла, нет, скорее прошествовала в соседнюю комнату и с громким стуком захлопнула дверь. Он с глубоким вздохом облегчения снова открыл книгу и попытался продолжить любимое чтение. Но у него почему-то ничего не получалось. Нет, после таких разговоров сначала надо постараться хоть немного успокоиться. Уолтер отбросил книжку в сторону, протянув руку, взял из стеклянной пепельницы огрызок все той же самой «чертовой вонючей» сигары, снова ее прикурил, откинулся на подушки и с удовольствием глубоко затянулся.
Интересно, неужели против него здесь зреет какой-то заговор? Зачем? Почему? Господь свидетель, ведь он никогда не хотел тут жить и тем более работать! В бакалейном-то магазине! Вот Генри, тот совсем другое дело. Тогда, давным-давно, ему все это почему-то очень даже нравилось... Странно, что он больше никогда его не увидит. Вот когда еще была жива мама, а Тина была еще совсем маленькой, так что не умела даже толком ходить, тогда магазин находился прямо в доме и они с Генри тайком пробирались в него, чтобы что-нибудь «своровать», а папа и другие со смехом и громкими, якобы гневными, проклятиями прогоняли их оттуда...
Нет, он никогда не хотел здесь оставаться и работать в бакалейном магазине родного отца. Ни за что и ни-ког-да! Поэтому он даже не пожалел времени и усилий, чтобы окончить специальные курсы бизнеса и иметь реальную возможность послать это семейное бакалейное дело к чертовой матери, найти себе другую работу и навсегда отсюда уехать. Чтобы только по праздникам присылать поздравительные открытки... Ведь ему уже двадцать семь, а скоро, слишком, черт побери, скоро будет целых двадцать восемь! Когда Генри забрали в армию, ему, хотя он был и старшим братом, пришлось бросить свое почтовое дело, вернуться домой, чтобы помочь семье. Из-за этого Доррис устраивала ему немало шумных скандалов. Но вот Генри уже нет и никогда больше не будет, а это... это значит, что и ему теперь никогда и никуда отсюда не деться! Вот так... А значит, и законная жена Доррис тоже теперь будет всю оставшуюся жизнь каждый день его пилить и пилить, пилить и пилить... Ну а когда появится ребенок, все, скорее всего, станет еще хуже. Намного хуже!
