Артемий Люгер - Быть киллером
После этого я думал только о задании. «Папу», конечно, охраняют. Охраняют днём и ночью. Охраняют в спальне и в толчке. Подсунуть взрывчатку в его автомобиль, проверяющийся перед каждой поездкой, наверное, сложно, но это был не мой путь. А вот от пули киллера никакая охрана защитить не сможет. И криминального пахана не больше, чем американского президента. Полученная мной от Михаила Петровича информация требовала пристального изучения и размышления. Одна подробность показалась мне заслуживающей особого внимания. Это была ниточка, за которую можно было потянуть. Как известно, у всех великих были свои слабости. У «Папы» тоже была своя. Оказывается, «Папа» коллекционировал фирменные пепельницы. Но не всякой фирмы, а только гостиничные. Из всех гостиниц, где он останавливался, а также гостиничных ресторанов, если знакомство с гостиницей ограничивалось им, «Папа» выносил пепельницу, трепетно прижимая её к груди. Не известно, какой мистический смысл вкладывал от в этот предмет, но его шестёркам было известно, что если «Папу» задерживали на месте преступления, он не хватался за пистолет и строго-настрого приказывал свите не выступать, а сам каялся в замеченном обслугой проступке, извинялся, и в конце концов выторговывал желанную пустяковину иногда за очень приличные деньги.
Что из этого следовало? Для меня из этого следовало, что нужно следить за газетами и ждать открытия очередной новой гостиницы или ресторана. Каковые в те времена появлялись в огромном количестве. Наконец, моё терпение было вознаграждено. На месте скромной «Алёнушки», здание которой простояло в строительных лесах почти год, открылся помпезный ресторан «У Алекса», где посетителей ожидала изысканная восточно-западная кухня — от северокорейской (Восток) до южноперуанской (Запад). В первый же день я оказался в числе его гостей. Зал был рассчитал на массового посетителя, столиков было не меньше пятидесяти и на каждом из них красовалась фирменная пепельница с ярко напечатанным призывом «К Алексу!» Оставалось ждать. «Папу» я знал в лицо и поэтому не боялся пропустить. Место выстрела было выбрано идеально: не напротив, а так, как я предпочитал — наискосок, не слишком близко, но моя машинка не ошибалась и на более далёком расстоянии. Страсть коллекционера привела «Папу» к «Алексу» на четвёртый день после открытия, день, ставший последним в его бурной и пакостной жизни. Помню, что глядя сквозь оптический прицел в лицо «Папы», прижимающего к груди драгоценную пепельницу, я подумал, что этот человек, принёсший людям столько несчастий, умрёт незаслуженно счастливым.
На следующий день диктор новостной программы Петербургского телевидения, не скрывая радости, сообщил об очередной «жертве мафиозных разборок», добавив к этому сообщению опасение, что за убийством криминального авторитета последуют войны за его наследство. Свою часть наследства я получил через пару дней, а судьба остальных частей меня не волновала. Следствием этого было то, что мой чемодан под кроватью разбух, и откладывать разговор с Михаилом Петровичем о хранилище было уже невозможно.
Как я и ожидал, Михаил Петрович оказался человеком в этом деле сведущим и опытным, изложил мне всё очень подробно и чётко — и уже через два месяца я хранил в своём бумажнике «Визу», выданную мне одним чешским банком в Праге, где мы с Людой провели несколько волшебных дней, которые я запивал превосходным чешским пивом, а Люда заедала (постоянно ахая: «Что будет с моей фигурой!») аппетитными и необыкновенно вкусными шпикачками. Набранные нами калории мы с большим успехом и удовольствием тратили ночью в четырехзвёздной гостинице, днём болтались по прекрасной Праге и вовсю наслаждались отдыхом.
Вернувшись из поездки в Питер, я задумался. Всё складывалось настолько удачно, что… начинало тревожить. В конце концов я не мог не осознать, что решительно всё в моей жизни, включая её саму, зависит от Михаила Петровича.
— Ну, хорошо, — рассуждал я, — сегодня я ему нужен. Скорее всего, буду нужен и завтра. Но кто поручится за то, что на него, как когда-то на Лёху, не найдётся свой Иван Васильевич или Пётр Степанович. В этом случае Михаил Петрович сдаст меня, как сдал Лёха, и скорее всего, куда быстрее. Принимать за меня муки он не станет. И к какому следующему руководителю я попаду — неизвестно. Не исключено, что к каким-нибудь «Папиным» друзьям. Значит, если я хочу сохранить свою независимость, с Михаилом Петровичем следовало распрощаться.
При этом я хорошо понимал, что подобное прощание означает одновременно прощание с жизнью. Или его или моей. Я полностью отдавал себе отчёт в том, что этот мой собственный «заказ» серьёзней всех предыдущих. Михаил Петрович был, судя по всему, волком битым, имевшим острый нюх, и потому очень опасным. Чтобы он ничего не заподозрил, я должен был быть предельно осторожным, в частности, ни в коем случае не проявлять инициативы. Помочь мне должен был случай, к которому, однако, я должен был быть заранее подготовленным. Этим я и занялся, не откладывая дела в долгий ящик.
ГЛАВА 8
До армии моя семья жила в центре города, на Кирочной, которая одновременно носила название Салтыкова-Щедрина, в Дзержинском, так он назывался тогда, районе. Жили, естественно, в коммуналке, шесть комнат на шесть семей, туалет, понятно, один и ванная, в которой только стирали, а мыться раз в неделю ходили в баню. Благо, бань вокруг хватало. Сергеевы и Бабурины ходили в баню на Чайковского, старик Зимин и Андреевы ездили к Смольному, а мои родители и Гольдины предпочитали баню на Некрасова. Нас с Серёгой Бабуриным до поры до времени мыли на кухне в корыте, а лет с четырёх стали брать в баню. Серёгу чуть ли не до школы водила в баню его мать, естественно, в женскую, моя тоже попробовала брать меня с собой, но я после первого же раза забастовал и стал ходить с отцом. Детей в квартире было пятеро, кроме нас с Серёгой ещё три девчонки — Томка с Лялькой, сёстры — близняшки и Лариска, которую её родители называли Лорой, та ещё фифа, хотя и была младше всех. Коридор в квартире был длиннющий, и мы с Серёгой катались по нему на самокате. Самокат гремел, из своей комнаты выскакивал старик Зимин и орал на нас страшным голосом. Мы успокаивались, но ненадолго. Зимина мы не боялись, орал он громко, но вообще-то был человек добрый и нашим родителям на нас не жаловался. Гольдины были уже пожилыми, их взрослый сын с женой жил отдельно, иногда его дочка Софа приходила к дедушке с бабушкой. Черноволосая, смуглая с ярко-серыми глазами, которые как будто освещали её лицо, нравилась она мне страшно. Когда она появлялась, я безвылазно торчал в коридоре, делая вид, что чиню какую-нибудь хозяйственную фиговину. Но она из комнаты выходила редко, а меня вообще не замечала. Мы с ней были ровесниками, а известно, что девчонки взрослеют раньше, чем мальчишки, и на ровесников внимания не обращают. Эта любовь у меня прошла. Прошла, когда к нам в класс пришла новенькая — Ирка Пурлова. Её отца, офицера, перевели сюда из Германии, Кроме того, что она была красивая, совсем по-другому, не так, как Софа — светленькая с зелёными глазами — она ещё и одевалась не как все наши девчонки. Я в этих их тряпках не разбирался, но моя мама, когда увидела Ирку в первый раз, сказала, что она элегантная. Я не очень понял, но слово на всякий случай запомнил.
Район наш мне нравился. Школа была недалеко от дома, в кино мы ходили в «Спартак» на нашей же улице, иногда бегали в «Тавригу» — Таврический Сад с его прудами, где ловили тритонов, не могу вспомнить, на кой хрен они нам были нужны. Дома на улице были старыми и их дворы соединялись разными лазами и переходами, известными, кажется, только нам, детям. Иногда мы устраивали вылазки в соседние дворы и даже на соседние улицы. Эти предприятия не всегда были безопасными, иногда приходилось пробираться на немалой высоте. Толька Беляков один раз упал и сломал ногу. В этом был свой плюс. Раньше, когда мы с Борькой Жилиным кричали ему издалека: «Толян бу-бу насрал в трубу, труба гудит, Толян пердит», он кидался за нами и нам не всегда удавалось убежать. Пойманный получал пару затрещин, надо сказать, что весьма чувствительных. А когда ему с ноги сняли гипс и он снова вышел во двор, дразнить его стало сплошным удовольствием.
Когда я был в армии, дом пошёл на капитальный ремонт. Мои получили двухкомнатную — на троих, считая меня — квартиру в новом районе, из армии я вернулся уже в Купчино. Как-то так получилось, что в своём бывшем районе я почти не бывал. Вещевые рынки, заправки и платные стоянки, куда я наведывался в поисках работы, располагались, как правило, ближе к окраинам, к тому же большинство моих одноклассников подались в институты, и мне не очень-то хотелось с ними встречаться.
В тот день я только отошёл от станции метро «Чернышевская», как буквально лицом к лицу столкнулся с Сашкой Марининым, с которым проучился все школьные годы.
