Аманда Линд - Один коп, одна рука, один сын
— Снимите его, а то кровь из ушей польется, — велела Фрэнси и уселась на оранжевый, в клеточку вертящийся стул, который всегда предпочитала, находясь в этом помещении.
Она купила его на блошином рынке за сто пятьдесят крон и считала одной из самых удачных покупок в своей жизни.
Джим с Луизой быстро спустили его на пол.
— Сука! — прошипел он. — Чертова шлюха! Я тебя убью!
— Попридержи пока комплименты, милашка, — сказала Фрэнси. — Насколько мне известно, тебе еще есть что мне сказать.
— Что известно?
— Я спрошу тебя только три раза.
— Ты пожалеешь.
— На кого ты работаешь?
Обессиленный, Ренман попытался было освободиться от хватки близнецов, но, поскольку позади него стояла Крошка Мари и прижимала кроссовкой его голову к земле, у него получилось плохо.
— Может, нассать ему в рот? — спросила Крошка Мари.
— Сделай одолжение, — согласилась Фрэнси.
— Нет, вы что, охренели!.. — завыл Ренман.
Джим с Луизой захихикали и вывихнули ему по ступне каждый. Захрустели суставы, Ренман завопил. Похоже, болевой порог у него довольно низкий. Скоро попросит таблеточку от боли.
— Будешь пить мочу или говорить? — спросила Фрэнси.
— Я ни на кого не работаю, — скулил Ренман. — Только на себя… Я сам по себе! Клянусь!
— Клянешься?
Джим с Луизой опять хихикнули.
— Ну, то-то же, тогда все ясно, — сказала Фрэнси. — Было бы хорошо обойтись без садовых ножниц.
У Ренмана заходили скулы. Глаза налились кровью после подвешивания, было похоже, что его вот-вот вырвет.
— Джим, — позвала Фрэнси.
— Садовые ножницы? — спросил тот.
— Да.
— Нет, — заорал Ренман, у которого вдруг оказалось только четыре пальца на правой руке.
Кровь била фонтаном, он вопил довольно долго, но так и не ответил на вопрос Фрэнси.
— Ну? — опять спросила она.
— Сука! — прошипел Ренман.
Уже три пальца. Два. Скоро будет чистенько. Но проклятый упрямец стоял на своем — хлюпая и сопя, впав в транс от боли, этот убогий поражал своей настырностью, — он продолжал утверждать, что в одиночку продает наркоту желающим отвлечься от реальности посетителям ночных клубов в районе площади Стюре-план.
— Не лги мне, я могу разозлиться, — пригрозила Фрэнси и зажгла сигару.
Иногда она тайком курила, когда Пера не было поблизости. Пара затяжек время от времени не могли причинить вред малышке Бэлль, к тому же надо успокоить нервы — Ренман своим упрямым нежеланием рассказывать правду вытащил ее из постели.
— Какие у тебя красивые побрякушки, — сказала Фрэнси и сдернула с Ренмана все его золото-бриллианты. — Интересно, они все поместятся?
И начала засовывать все это ему в ноздри и рот, пока не остался последний маленький бриллиантик. Бедняга. А вдруг он проглотит свою толстенную золотую цепь с мощной рубиновой подвеской? Она может застрять у него в горле. Он задохнется. Цирк прямо!
— Какой-то ты бледный, — с этими словами Фрэнси вновь села на свой крутящийся стул, — и неухоженный. Надо тебя отправить к моему косметологу, она бы осмотрела твою кожу и посоветовала хорошую косметику.
Повернувшись несколько раз на стуле, она стала наблюдать, как близнецы и Крошка Мари выбивают ему из суставов руки и ноги и отрезают уши. Кровь текла рекой, Ренмана рвало его же побрякушками. Фрэнси повернулась спиной, чтобы не смотреть. Но нет. Он молчал. Она никогда не сталкивалась с людьми, которые могли бы выдержать такие пытки.
— Что нам делать? — поинтересовалась Крошка Мари, встав напротив Фрэнси.
Она была вся в крови. Кровь капала с ее одежды.
— Отойди, знаешь же, что я не выношу…
В глазах потемнело, она была вынуждена нагнуться вперед и опустить голову между колен, чтобы не потерять сознание. Прошло несколько секунд. Затем она выпрямила спину и спросила в третий и последний раз Ренмана, на кого он работает.
— Во всяком случае, не на бабу, — ответил Ренман, в горле которого клокотала кровь.
— Сейчас я на него нассу, — сказала Крошка Мари.
Подобные сцены могли совершенно вывести ее из себя. Особенно если надо было разбираться с мужиком. Она устраивала расплату за все годы унижения. На нее мочились бесчисленное число раз. И испражнялись тоже. Мазали спермой с головы до ног. Ее трахала собака, пока какой-то конченый извращенец смотрел и фотографировал. В нее засовывали (а иногда и рвали ее ими) всевозможные предметы: от полицейских дубинок и пультов от телевизора до кулаков. А маленькой девочкой она ежедневно получала отцовским ремнем. Он бил ее им даже по лицу. Если она плакала, то порол еще сильнее. А что мать? Она просто стояла и смотрела на все это. Казалось, ей было все равно. И это было хуже самой порки.
Крошка Мари даже не могла назвать вид насилия, которому сама не подверглась. Поэтому считала, что у Ренмана нет особенных причин так рыдать. А он все равно рыдал. По щекам стекали крупные слезы. Какое глупое шоу! Ему так повезло, что в это трудно поверить. К тому же ему позволят сдохнуть, вместо того чтобы жить и мучиться воспоминаниями о пережитом. Были ли в ее жизни ночи, когда ей не снились кошмары?
В те минуты, когда она была самым униженным на свете существом, она предпочла бы, чтобы ее убили. Она пыталась убить себя сама, но, к сожалению, в последний момент ее «спасали» либо другие шлюхи, либо ее жадный сутенер и, наконец, Фрэнси.
— Делай с ним что хочешь! — сказала Фрэнси, встав со стула, и ушла оттуда.
Она пошла прогуляться по промзоне, естественно попыхивая сигарой, а в это время Крошка Мари с близнецами доделывали свою работу. Ее стала бить дрожь, но не от холода, а от подкравшегося страха. Ведь она не сомневалась: Ренман лгал. Не сомневалась, что над ним стоял кто-то еще. Кому же он был так неслыханно предан, что выдержал все пытки, а теперь шел за этого человека на смерть? Она была уверена, что даже Крошка Мари не сможет сдержать язык за зубами и не выдать ее, если с ней случится что-то подобное.
Так кто?
Мысленно пролистав список потенциальных врагов, она так и не нашла того, кого Ренман смог бы назвать своим шефом. Он был свободным художником. До кончиков ногтей предан только собственным интересам. Работал на тех, кто больше платил. Специализировался на всякой контрабанде, ввозил сигареты, шлюх, наркотики. Все, за что он брался, благополучно преодолевало границу. Избиениями и убийствами не занимался по определению — слишком уж впечатлительный. Так, по крайней мере, Фрэнси казалось раньше.
Побродив по окрестностям не менее получаса и еще больше расстроившись, она присела за куст, чтобы справить малую нужду. Внизу у нее все щипало, струя была косая. После родов появилась проблема недержания, кроме того, то и дело начинался цистит. Надо что-то с этим делать. Сходить к пластическому хирургу. Заодно сделать липосакцию на бедрах и заднице. Хотя после нее все так болит, кроме того, иногда люди впадают в кому после наркоза. При мысли об этом Фрэнси вздрогнула. Лежать как овощ остаток жизни… нет, уж лучше умереть.
Вот черт! С собой ни одной салфетки! Ну, что поделаешь. Натянула трусы. И пошла обратно на скотобойню, где мертвый Ренман уже лежал, раскинувшись, на загаженном полу.
— Теперь он будет почивать у ангелов, — сказала Луиза, впадавшая в религиозность всегда, когда кто-то умирал.
— Где нам его скинуть? — спросил Джим.
— Там, где его будет хорошо видно, — распорядилась Фрэнси. — Кто бы ни был его боссом, он должен получить эту весточку.
— Аминь, — произнесла Луиза.
А Джим дико загоготал. Потом зашлась смехом и Луиза. И вскоре они уже в шутку боролись и играли в салочки, как будто им лет по десять, а не по тридцать два.
Оба, конечно, были совершенно больные на голову, полные отморозки, а сейчас еще и под кайфом.
У Крошки Мари на лице не появилось и тени улыбки. А Фрэнси пощупала свою налившуюся молоком грудь и поспешила удалиться.
Перед тем как высадить Крошку Мари за несколько кварталов от ее дома (мера предосторожности: соседи у Крошки Мари — сборище сплетников, болтающих обо всем, что они видят и не видят), Джим и Луиза начали спорить о том, кому рассказывать ей радостную новость.
— Ну, давай ты, — говорил Джим.
— Нет, ты, — спорила Луиза.
— Нет, ну, давай…
— Да отстань.
— Ну-у-у? — заревела Крошка Мари, уставшая, голодная и мечтавшая как следует вымыться.
— В общем, у нас есть один… — начала Луиза.
— Один хороший друг, — продолжил Джим.
— Нет, ну, не такой хороший, просто…
— Не очень плохой, в общем?
— Ну да.
— Короче, не очень плохой друг, неженатый и…
— Симпатичный.
— Обеспеченный.
— Три года в тюряге.
— За избиение госслужащего.
— Но он очень добрый… и очень хочет пойти с тобой на свидание вслепую. К сожалению, у него очень напряженный график, но он заказал столик в ресторане «Людмар» на двадцать шестое декабря, на восемь. Тебе подходит?
