Аманда Линд - Один коп, одна рука, один сын
— Маме привет, — на прощание сказала Фрэнси.
— Передам, — пообещал он и погладил ее по щеке, перед тем как уйти.
Фрэнси осталась сидеть с гнетущим чувством, что в глазах отца она никогда не была достаточно хороша. Сын бы делал все гораздо лучше. Да, она считала, что он так думает, несмотря на то что он время от времени ее хвалил и утверждал, что ею гордится.
Глотнув апельсинового сока, она фыркнула. Она уже никакой не ребенок, и ей не нужна его похвала, и необязательно, чтобы он ею гордился. И все же, будь у него выбор, он бы не остановился на ней. Поэтому она вынуждена пойти дальше, чем сын, если бы он у него был. Вынуждена принимать более сложные решения, желать большего, быть более жестокой, более смелой, более неудержимой. Вынуждена быть не тем, кто она есть на самом деле.
А кто она?
Та, кому должны позволить быть, хотя она уже и так есть. Да, наверно, все так просто, но она предпочитала не думать об этом, уж слишком это походило на клише. Она не была брошенным ребенком, ползающим за своими родителями, цепляющимся за их ноги, тянущим их за одежду, клянча и вымаливая для себя кусочек любви.
Вот уж нет. Она довольна жизнью. Самостоятельная на сегодняшний день, в багаже — счастливое детство. Только вот отец излишне требовательный, и это все.
Фрэнси допила сок, слезла с барного стула и зашла к себе в офис, где принялась за гору заявок на вступление в члены клуба, неоплаченных игорных долгов, разнообразных товарных чеков от закупок для бара, а также список в большей или меньшей степени подозрительных выигрышей.
Юханссон уже умудрился проиграть почти все, что она ему дала в их последнюю встречу. Бедняга, демоны игромании мучили его не на шутку. В принципе, его надо было бы выставить из казино, но тогда придется, во-первых, позаботиться о том, чтобы он держал рот на замке по поводу ее бизнеса, а во-вторых, ее как раз очень устраивало, что он был игроманом (не потому, что она зарабатывала на нем и было ясно, что ему никогда не расплатиться с долгами, а потому, что он снабжал ее жизненно необходимыми сводками с полицейского фронта, а это стоило гораздо дороже), и, в-третьих, он так или иначе нашел бы способ проигрывать деньги, так что пусть лучше делает это у нее в заведении.
Поработав пару часов, она попрощалась с барменшей Ингелой и ушла из казино через заднюю дверь, выходившую на огороженный двор, где стояли старые заржавевшие велосипеды и находилась заброшенная прачечная, эффективно защищавшая дверь от любопытных взглядов. Даже если кто-то из жильцов поблизости что-то и подозревал о подвальном бизнесе, то все они держали язык за зубами. Ведь жили они здесь нелегально, поэтому хватало с них и знания о том, что у них под ногами не кружок рукоделия.
Пройдясь немного пешком, Фрэнси подошла к своей машине, которую она оставила на улице Лэстмакаргатан, где у нее было выкуплено место. Уселась и уже собралась было ехать, как вдруг ее охватила чудовищная мгла и полностью перехватило дыхание.
Положив руки на руль, она сидела открыв рот. Молила о пощаде. Но пощады не было. Мир жесток, люди злы, в жизни нет смысла, все тяжело, невозможно, невыносимо. Куда ей ехать и зачем? Смерть подкарауливает за каждым углом, почему бы не выйти ей навстречу вместо того, чтобы пахать здесь, на земле, причем без всякой пользы! Да, без пользы! После смерти имя ее быстро забудут. Память о ней умрет. В конце концов, и камень с ее могилы выбросят, чтобы освободить место для следующей партии покойников. и однажды в будущем Солнце поглотит Землю, и все человечество погибнет.
«Так что, скажи мне, Фрэнси, — шептала мгла ей прямо в ухо, — какой же смысл во всем происходящем?»
«Никакого», — решила она, все еще хватая ртом воздух.
Лишь смерть и пустота.
Как часто в последнее время ее охватывало это чувство — что-то вроде мини-депрессии, которая вдруг накатывала изнутри с невиданной силой, потом вскоре отпускала и уходила прочь.
И хотя Фрэнси знала, что это скоро пройдет, она так и не могла успокоиться, не могла никому доверять, испытывала постоянный страх. Такое ощущение, что ее все глубже засасывает в черную липкую дыру, из которой невозможно выбраться.
Ну вот, немного отпустило, руки, побелевшие от того, что она с силой сжимала руль, сползли на колени. Фрэнси закашляла и облегченно расплакалась.
— Господи боже, — бормотала она, держась за голову. — Господи, господи…
Юсеф медленно шел по улицам и думал о Фрэнси. Да, он слишком вмешивается в ее жизнь и работу, но ведь все это по большей части ради нее самой. Разумеется, он хочет быть нужным, выполнять какую-то функцию, слегка контролируя основанный им бизнес. При мысли о дочери на него накатывали бурные приступы любви. Никогда не оставлявший его инстинкт защитника. Он помнил времена, когда учил ее быть, как он. Но она во многих отношениях пошла своей дорогой, ведя дела более хитро, элегантно и умно. Сам-то он в основном занимался запугиванием, шантажом, шулерством в казино, разбавлял наркотики, за которые брал невообразимо дорого, калечил и убивал людей. Ему нравилось, как дочь работает, и хотя он никогда не говорил ей об этом, считал, что Фрэнси справляется гораздо лучше, чем если бы у него был сын. И все же он дико беспокоился и обижался, когда она долго не объявлялась. Когда она не хотела, чтобы он знал больше о делах Фирмы. Когда он понимал, что у нее неудачный период, эти ее постоянные страхи, приступы паники и депрессии, которыми Фрэнси страдала с подросткового возраста. Они были заразными, он сам погружался в ужасные мрак и боль, с которыми никак не мог справиться. И виновата в этом Фрэнси, хотя что она могла сделать? Ведь она сама ужасно страдала.
Как несправедливо! Почему именно ей это выпало?
Изредка он молился Богу. Кричал, обращаясь к Нему. И проклинал, и плакал, и содрогался от боли, звал отца с матерью, хотел оказаться в их объятиях, но его родители уже лет десять как умерли. Поэтому, когда Юсеф превращался в маленького незащищенного мальчика, ему не к кому было прижаться. А как же Грейс? Ну уж нет, он не хотел, чтобы она видела его таким. Не хотел, чтобы она поняла, что ближе Фрэнси у него никого нет. Отец и дочь были словно связаны пуповиной, она плотно обвивала их души и сердца.
Отсюда эта невероятная хрупкость отношений. Достаточно небольшой размолвки, нескольких грубых слов, легкого непонимания — и мир обоих рушился… до тех пор, пока им не удавалось помириться.
Проходя мимо витрины с мужским нижним бельем, он остановился. Стал рассматривать идеальные тела манекенов. Когда-то и у него было точно такое же тело. Ежедневные тренировки приводили к заметным результатам, и Юсеф ощущал себя красавцем, непобедимым и бессмертным. Теперь все иначе. Несомненно, он и сейчас был широкоплеч и силен, но за последние пару лет сильно поправился, и седеющие волосы стали редеть. Углубились морщины на широком, слегка угловатом лице, губы стали тоньше. Появилась сутулость, и ушла та легкость, с которой он раньше бегал вверх по лестнице или в горку. Пару раз случались неприятные покалывания в сердце. Он обратился к врачу, и тот сказал, что, мол, все нормально, можешь продолжать в том же духе. Но все равно он не переставал теперь волноваться.
Глаза у него были синие с зеленоватыми крапинками. Точно такие же, как у Фрэнси. Та же, что и у нее, ямочка на подбородке и уши слегка заостренной формы. Худым телосложением Фрэнси пошла в мать, и она была красивой, еще очень молодой женщиной. Именно их с Кристиной молодости он завидовал. Если бы начать жизнь сначала, тогда он многое бы сделал по-другому. Было много такого, воспоминания о чем он бы с удовольствием стер из памяти. Сейчас он даже не мог понять, как совершил те или иные поступки.
«Но что сделано, то сделано», — с грустью думал он, разглядывая отражение своей стареющей фигуры. Затем зашел в магазин и купил упаковку черных трусов «Кельвин Кляйн», три штуки самого большого размера. И настроение сразу же улучшилось.
По пути домой Фрэнси заехала в пиццерию «У Петроса» неподалеку от площади Уденплан, чтобы забрать свою долю. Она редко сама заезжала за деньгами, но на этот раз, она была выбита из колеи разговором с отцом и последовавшим приступом депрессии. Ей было необходимо перестать чувствовать себя несчастным нытиком, то и дело впадающим в панику.
Петрос-сын, выпекавший пиццы в дровяной печи, побледнел при виде Фрэнси и поспешил удалиться в туалет.
Она зашла на кухню в некотором недоумении. Конечно, когда она или кто-то другой приезжал за деньгами, особой радости на лицах хозяев не читалось, однако никто и не прятался.
На всякий случай она сняла «магнум» с предохранителя и нащупала нож, венгерский стилет, подаренный Юсефом на ее двенадцатилетие.
Без сомнения, она — лучшая в Швеции женщина — стрелок из револьвера. Или просто лучший стрелок из револьвера. Отчасти благодаря таланту, но прежде всего потому, что с младых ногтей непрерывно тренировалась. В первый раз она получила в руки револьвер в три года. В четыре она уже ходила с Юсефом в частный стрелковый клуб в заповеднике Накка. В пять начала стрелять самостоятельно.
