Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего отражения
– Его тоже надо переодеть, – кивнул Джонатан на Игоря и, подумав, вновь снял свою куртку. – Наденешь это на него.
Я запротестовала. Светлана стала расстегивать свою норковую шубу:
– Это лучше куртки, его укроет целиком.
Джонатан снова влез в свою куртку, а мы со Светланой принялись расстегивать задубевшие пуговицы Игоревой дубленки.
Под ней, как и у девушки Кати, ничего не было. Ни майки, ни рубашки – голая грудь с русой мокрой шерстью…
Я начала расстегивать джинсы Игоря. Катя выпрыгнула из машины:
– Давайте, я!
Это почему еще, собственно, она? Но я не успела додумать мысль, потому что из-под «молнии» джинсов появилась русая и курчавая, как на груди, мокрая шерсть. Тут до меня дошло, отчего Катя не хотела стащить с себя пятнистые брюки – там, под ними, по всей видимости, было ровно столько же, сколько под джинсами Игоря.
Я разогнулась, оставив Кате эту работу. В конце концов, раз ей так хочется… А мне под взглядом Джонатана раздевать Игоря… Пусть она.
И только когда Катя, снова забравшись на заднее сиденье, устроила голову Игоря у себя на груди, до меня окончательно дошло, что эти двое, разбуженные шумом и перестрелкой в доме и решившие воспользоваться неразберихой и сбежать – спали вместе.
Выезжая из поселка, мы увидели позади сигнальные огни милицейских машин. Я дернулась было:
– Остановись, Джонатан! Надо все же сказать, что там туннель!..
Джонатан стал притормаживать.
– Успокойся, – строго сказала мне Светлана. – Васька наверняка знает, что там вода. И вряд ли у него есть привычка принимать ванны со льдом.
– Но у него где-то есть лодка!
– Сомневаюсь, что у него было время стаскивать ее на воду, – сказал Джонатан. – К тому же, – не слышишь? – перестрелки больше нет. Должно быть, все уже закончено.
– Поехали, поехали, – поторопила Светлана, – этих надо в больницу везти, обморозились небось. Тебе бы тоже не помешало врачам показаться, Джонатан!
– Вот еще, – буркнул он. – Мне не нужны врачи.
– Тогда давайте ко мне, водочки дернем!
Светлана была возбуждена приключением и спать явно не собиралась. Чего нельзя было сказать обо мне. Я чувствовала, как мое тело начало наливаться тяжелой, свинцовой усталостью и апатией. На меня отчего-то стала наваливаться депрессия. Впрочем, это вовсе не «отчего-то». Случилось слишком много всего за этот день…
Нашлась наша мать: выяснилось, что она не хотела нас убить.
Нашелся наш отец: выяснилось, что он как раз хотел…
Нашелся Игорь: выяснилось, что у него другая женщина…
Нет, я не ревновала, увидев Игоря в объятиях Кати! Я его уже не любила. И у меня уже был другой мужчина. Ну, пусть не совсем, не в полном смысле слова «был»…
Но вот что непостижимо: Игорь явно думал, что меня убили, причем по его вине, пусть и частичной, – и спал с другой женщиной! Он утешился с другой женщиной!
Вот что было низко… Противно. Подумать только, каких-то три месяца назад я считала, что у меня не жизнь, а «мечта», что я могу позавидовать сама себе!
Так что мне есть отчего впасть в депрессию.
К тому же…
Как это у меня сложилось в голове? «Он мне не по зубам» – вот как. Джонатан постоянно ускользал от меня, ускользал во всех смыслах. Он ускользал от отношений со мной, поставив им жесткий предел по своему разумению и воле; он ускользал от моего понимания; он ускользал даже от определения, которое можно было бы ему дать. И я до сих пор не знала, с каким человеком имею дело и почему этот загадочный человек имеет дело со мной… Очевидно, что его влечет ко мне, но что влечет? Любознательность, с которой он изучал с равным энтузиазмом восточные учения и шпионское дело, экономику и политику? Рыцарство, склонность к благотворительности?
Или – любовь?..
Мы отвезли «этих» в больницу. В дороге Игорь пришел в себя, но был каким-то вялым, глаза его беспрестанно закрывались и, казалось, он меня не узнавал или не реагировал. Катя тоже сидела понурая, хотя зубами стучать перестала. О чем она думала? Какой период ее жизни завершился в этом подземном ходе и какой теперь начнется?
Я не знала, но гадать не хотела. Какое, собственно, мое дело? Это ее проблемы. И, может быть, Игоря. Но не мои.
Вверив их попечению врачей, мы вернулись в гостиницу, отказавшись от предложения Светланы «дернуть водочки» и ночевать у нее. Нужно было сменить вещи, принять горячую ванну… И выспаться.
Я повесила сушиться пальто – оно было совершенно мокрым в нижней части: ведь Катя не захотела снимать свои пятнистые штаны, под которыми не было трусов…
Ванна шумно наполнялась горячей водой.
Я не шевелилась, вяло думая, что сейчас перельется через край. Теперь уже не усталость и не апатия пригвоздили меня к стулу. То, что подобралось ко мне незаметно и накинулось из-за спины, как наемный убийца, называлось отчаянием.
«Зачем я все это сделала? – думала я. – Зачем пустилась в поиски и розыски, в поездки и расследования? Чтобы потерять все то, что у меня было? Чтобы ничего не найти взамен? Потеряв Игоря, я не обрела Джонатана. Найдя Шерил, я ее едва не потеряла. И отца я нашла себе не в радость – только отвращение и тоска: стоило ли находить? И мою мать – Светлану – зачем разыскала? Чтобы осложнить себе жизнь, раздираясь между двумя матерями? Чтобы моя мама страдала, узнав, что я не ее дочь? И, что хуже всего, узнав, что уже появилась в моей жизни другая, новая и к тому же родная мать?..
Стоило ли доискиваться до правды, если правда эта мне в результате не нужна ни с какой стороны? Жила бы себе тихо, как раньше, и радовалась бы…»
Я плакала. Я знала, что лукавлю с собой. Я знала, что не могла поступить иначе. Я знала, что не могла бы жить тихо, как раньше. До бомбы в машине – могла, а после нее – уже нет. Но я все равно плакала от обиды и жалости к себе, и мне было неимоверно одиноко, неуютно и плохо.
Ванна булькала утробно, должно быть, вода уже достигла верхнего сливного отверстия. Я долго сражалась с собой, победила наконец в неравном бою, встала со стула и пошла закрутить кран.
Едва я скинула халат и ступила одной ногой в горячую воду, как раздался тихий стук в дверь. Вытащила ногу в пене, снова надела халат, пошла открывать.
Джонатан на пороге.
Улыбается:
– Нам необходимо выпить алкоголь. Чтобы не заболеть. Это ведь русский обычай?
В руках у него бутылка «Хеннесси» и два бокала, карман его джинсов распирает, похоже, яблоко. Откуда он все это приволок – не знаю. Возможно, в гостинице есть ночной бар. Он должен был заплатить уйму денег за этот коньяк.
Джонатан меж тем уже расположился у меня в комнате.
– Я хотела бы принять ванну сначала…
– Ты еще не приняла? – удивился он.
– Когда? Мы пятнадцать минут, как приехали!
– Ну, положим, не пятнадцать, а, – он посмотрел на часы, – двадцать четыре…
– А ты?..
– Угу. Душ.
Он плеснул по четверти бокала, разрезал яблоко на дольки, разложил их на салфетке:
– Коньяк и фрукты, роскошный стол, – усмехнулся он. – А ванну потом примешь. Я тебе спинку потру.
Снова в нем было что-то новое для меня, что-то странное. Чересчур уверенное, даже нахальное, я бы сказала… Какая-то его другая, неведомая мне сторона? Или все его прежнее сверхлюбезное поведение было лишь маской, чем-то внешним, поверхностным, а теперь я вижу его настоящее лицо?
Не то чтобы оно мне не нравилось… Но как-то это было слишком сложно. Слишком неожиданно. Только привыкнешь к одному, как нате вам, другое! И не знаешь, как реагировать. Ведь менялась не просто его манера себя вести – менялась я, мой собственный имидж в моих глазах! Только что я была принцессой, которой он, верный рыцарь, служил беззаветно, ничего не требуя и даже, кажется, не желая взамен. Но там, на снегу у черного туннеля, он меня поцеловал так, будто ему это причиталось, – там, на снегу, был завоеватель, который брал поцелуй, принадлежащий ему по праву, не спрашивая, что думает об этом его полонянка…
Теперь же у меня в комнате развалился нахальный котяра. Черная шелковая рубашка, которая ему необыкновенно шла, была небрежно расстегнута на три пуговицы. Темные мокрые волосы блестели. Удобно устроившись в кресле, положив ногу на колено, он протягивал мне бокал с коньяком, всем своим видом показывая, что не собирается отсюда уходить.
Да, я была права тогда, у туннеля, – этот парень мне не по зубам. Вечная загадка, вечная игра, вечная смена образов… Но я не «Клуб знатоков», чтобы ломать себе голову! Я стала от него уставать. Мне хочется покоя. Ровной спокойной жизни. Как это было с Игорем…
Ах, Оля, Оля, вздохнула я с осуждением. Не утомилась ли ты себе врать? И дело даже не в том, что ты узнала и поняла про Игоря теперь. Но и куда раньше, до всех этих кошмарных событий и разоблачений-разочарований – не ты ли сокрушалась, что жизнь с Игорем тебе начала надоедать, стала себя исчерпывать? Не ты ли задавалась вопросами, чего тебе еще надо от жизни? Не угодишь тебе, моя дорогая…
