Александр Белов - ГРЯЗНЫЕ ИГРЫ
— Одевайтесь, — ласково сказал Тамаре профессор.
Осмотр он уже провел, а теперь задумчиво перебирал бланки анализов. Профессор был совсем старенький и говорил тихо-тихо, будто шелестел.
Тамара села на самый краешек стула. Она уже не волновалась, шепот профессора, который все время что-то говорил Катерине по латыни, вселял в нее спокойствие и уверенность. Она не сразу поняла почему, а когда поняла, не могла не улыбнуться. Профессор был похож на Санта-Клауса. Именно на аккуратного рождественского дедулю, а не на лохматого и разбитного отечественного Мороза. Точно-точно. Ему бы полосатые чулочки, да котомку за спину — один к одному картинка с заграничной открытки! Такую им в прошлом году прислал из Амстердама Пчела: там Санта Клаус за столом собирает подарки и пишет поздравления. Ну, точно как сейчас этот милейший Сергей Михайлович.
Сергей Михайлович оторвался от бумажек и прошелестел:
— Собственно, картина ясна, псе как я и предполагал. После спиральки, соответственно, не предохранялись...
Тамара кивнула.
— И, как следствие, внематочная .беременность.
— Я не знала, — попыталась оправдываться Тамара. 1
Санта Михайлович мелко закивал и сказал, обращаясь к Катерине:
— Советская медицина - лучшая медицина в мире. Лечат у нас кардинально, соответственно. Лучшее средство от головной боли — гильотина.
Катя что-то мрачно буркнула, видимо, соглашаясь.
Так-с... А после, соответственно, И м г маточной, естественно, не долечились и получили спайку труб, — констатировал профессор. — Случай, можно сказать, классический, не так ли?
Катерина согласилась вновь, успокаивающе подмигнув Томе. Та сжала вспотевшие ладони.
— Ну что же, выпишу вам, пожалуй но г это...
Профессор что-то застрочил на необычном, размером в тетрадный лист, рецепте.
— Учтите, лекарство очень дорогое... — шептал он, будто убаюкивал.
— Это неважно, — вставила Тамара, по он остановил ее жестом:
— И купить его можно только в Швейцарии или Франции, потому что еще пару месяцев назад его не производили. Очень современное лекарство. Схему применения я вам, соответственно, тут отдельно нарисую. Сможете достать-то?
— Сможем, — ответила за Тому Катя.
— А... — замялась Тома, — если не поможет?
Профессор поднял на нее усталые серые глаза, снял очки и протер их бумажной салфеткой.
— Если не поможет, пойдем, другим путем. Клеточки в пробирке оплодотворять, а уж там пытаться вынашивать. Ну да, про это после, соответственно... Катюша, у нас что сегодня еще?
— Сегодня только Полякову в третьей палате посмотреть, и все.
— Вот и ладненько, — Сергей Михайлович встал, прощаясь.
Тома неловко вручила ему конвертик с гонораром.
— Ну что вы, зачем, — лукаво улыбнулся Санта Клаус, но конвертик в момент исчез в складках его белого халата.
Катя за спиной профессора делала Томе знак, что все в порядке. Большой палец у нее был испачкан зеленкой.
Сияющая Тамара, прижимая рецепт к груди, вышла из кабинета и увидела мужа: уставший от ожидания Фил стоял у плаката в позе «художник за мольбертом» и пририсовывал черепу круглые уши. Почти такие же огромные, как у метрдотеля Ромы Воронина.
V
Силуэт Белого в освещенном окне был идеальной мишенью. И расстояние до его окна было каких-то там тридцать метров. Плевое дело.
Но перед Володей Кавериным стоял мучительный выбор. Сидя в кресле перед распахнутым окном, Каверин переводил горящий взгляд от фигуры Белого-к правой стене. Там, как в оружейной комнате, рядком стояло оружие. Чистенькое, новое, готовое к бою. Снайперская винтовка с цейсовским оптическим прицелом, «Калашников», ручной пулемет и гранатомет.
Бывший опер все никак не мог выбрать оружие. Ведь он не просто хотел убить Белого, это-то дело нескольких минут — он должен был доставить себе максимальное удовольствие. Кайф словить. И каждое из решений было по-своему соблазнительно...
Можно близко-близко через окуляр прицела увидеть ненавистную физиономию, рассмотреть лицо Белого от макушки до кончика подбородка, а потом перевести оптику ниже и увидеть, что он делает руками... Как он берет перьевую — почему-то — ручку и что-то черкает на листе бумаги. А потом проследить, Как Белый берет телефонную трубку и подносит ее к уху.
И вновь сосредоточиться на лице, на глазах, будто бы непосредственно встретившись с ним взглядом. Подмигнуть гаденышу. И, поймав в перекрестье прицела переносицу, нажать спусковой крючок. Пуля войдет, оставив маленькую круглую дырочку, но зато выйдет, разнеся череп, словно перезревший арбуз. Но это был слишком интеллигентный способ.
Любовно поглядывая на «Калашников», Каверин представлял, как переводит флажок в режим автоматического огня и прямо от бедра, как немец из «Шмайсера», начинает поливать окно Белого длинными очередями. Звенят стекла и падают плавно-плавно, как при замедленной съемке, а Белый кричит, словно смертельно раненный зверь. О, как сладко слышать Этот крик! А тем временем пули прошивают Белого крест-накрест, крест-накрест! Славно! Но в этом способе недоставало пафоса.
Вот оно! Взгляд Каверина падает на пулемет. Это машинка посерьезнее «калаша». Тут уж не только начнут крошиться в щепки, в пыль телефоны, оргтехника, мебель, но и толстые стены, а Белому, если повезет, просто оторвет башку. Может, хоть это сотрет наглую ухмылочку с его рожи!?
И все же Володя остановил свой выбор на гранатомете. Это надежная штука. Солидное оружие для солидных людей. Стирает сопливых щенков в порошок. Вернее, раздирает в клочья!
Белый все сидел и все черкал свои бесконечные бумаги. Каверин взялся рукой за холодный металл гранатомета, приподнял его, ощутив полноценную тяжесть благородного оружия — орудия мести.
Пристроив гранатомет на плечо, Каверин в последний раз посмотрел на Белого через прицел. И сейчас его враг, его антипод был для него уже не мишенью, а просто ничтожной мелкой тварью, которую он сейчас сотрет с лица земли.
Граната летела медленно, как во сне. Каверин даже видел в воздухе след от летящей маленькой ракеты. Вот она прошла через стекло, как сквозь масло, вот влетела в комнату и зависла на мгновение в воздухе.
— Давай, давай, — крикнул Каверин и махнул правой рукой, словно поторапливая. Рука болела так, будто ее жег изнутри адов огонь.
Вся чудовищная смертоносная сила гранаты, казалось, сжалась до размеров микроскопического ядра, чтобы потом с чудовищной мощью расшириться и уничтожить все вокруг. Почти белый шар огня возник в полной тишине. И только спустя чуть ли не минуту до слуха Каверина донесся грохот взрыва.
Всепожирающий огонь, которому было тесно в замкнутом пространстве помещения, вырвался на свободу и осветил все пространство вокруг. Каверин всей кожей лица почувствовал его жар.
Запахло гарью. Хотя нет, не гарью. Почему-то невыносимо воняло какой-то дрянью... Этот неистребимый и въедливый запах в последнее время прямо-таки преследовал Каверина, доводя до исступления. Но к черту запахи! Дело сделано, господа. Каверин удовлетворенно потер ладони и сказал, обращаясь к невидимым зрителям:
— Не стоит благодарности, мне и самому было приятно,— но правая рука опять отозвалась несусветной болью.
И все-таки прикончить вражину — что может быть лучше? Прислонив гранатомет к стенке, Каверин сложил руки на груди и с видом Наполеона после Аустерлица стал наблюдать, как дым медленно начинает рассеиваться. В комнате Белого все черно, как в преисподней. Но только за чудом сохранившимся письменным столом продолжал как ни в чем не бывало сидеть Володин заклятый враг, по-прежнему что-то черкая на листе абсолютно черной бумаги. При этом Белый ухмылялся той самой улыбочкой, за которую Каверин его больше всего ненавидел.
— Не-е-ет! — заорал Каверин что было сил, надрывая голосовые связки.
— Успокойся, успокойся! Все хорошо. Тебе просто что-то приснилось, — услышал Володя голос и открыл глаза.
На его потный лоб легла маленькая нежная женская рука. Сначала он увидел расплывчатый силуэт и лишь спустя какое-то время этот силуэт приобрел вполне миловидные черты сестрички в белом халате. — Вот видишь, все хорошо, — повторяла та, ласково поглаживая его лоб.
Сильно пахло лекарствами. К этому тошнотворному духу присоединялись и прочие отвратные запахи: пота, портянок, еще хрен разберет чего. Даже от сестрички с ласковыми прохладными руками несло, как от парализованной старухи.
Каверин выпростал руки из-под серой больничной простыни с квадратным фиолетовым штампом в углу и застонал.
Он вспомнил, что только что болевшей правой руки у него просто нет — вместо нее осталась лишь туго затянутая многими слоями бинтов культя. И он снова застонал от боли и бессилия...
