Александр Берг - Надежда-прим
Рядом с лотерейными билетами не очень молодой поэт продавал «самиздат» — крошечный сборник стихов под интригующим названием «Время есть!». Все, что касалось еды, людей интересовало сугубо, сборник шел хорошо.
Почти прижатый к стене паренек, пытался на одной ноге танцевать брейк. На стене углем, масляной краской, мелом и чем-то очень похожим на кровь были запечатлены мысли и чувства граждан перестроечной эпохи. От «Коммуняков к ответу!» до «Бей жидов — спасай…» — дальше неразборчиво.
Следы чьих-то голых ног по стенке перебирались на потолок, пересекали переход и исчезали как призраки.
— Скажите пожжалуйста! — нервно улыбнулась Коробейникова, потихоньку высвобождаясь из дружеских объятий. — Купить у вас лотерейку? Но я никогда не покупаю лотерейных билетов!
— Пачаму? — искренне удивился продавец. — Может, ты чем бална? Или вэра не позваляет? Вэра, Надэжда, Либовь,! Да? А как же ты тогда узнаешь, счастливая ты дурочка, или так? Слушай, на рупь седня не выпьишь и не закусишь, а вдруг ты выиграшь автамабиль, а? Представляшь, за рупь — автамаобиль!
— А если я проиграю! — возмутилась Надежда Викторовна.
Ее все больше бесила эта печатка, цепь, а главное, эти величиной с ноготь золотые зубы! Какая наглость в такое тяжелое для всей страны время иметь полный рот таких зубов!
— Нэ проиграшь! — мгновенно развеселилось «лицо». — Это — бэзпроиграшная лотерея! Два в одной! Слыхала? Праигрывашь ты — выигрыват гасударство! Ты — патрыотка или не патрыотка, в конце концов?!
— Я? — почему-то снова испугалась Надежда Викторовна и глубоко задумалась.
Вопрос был из того совсем недалекого, но уже немного позабытого прошлого, когда он заставлял вибрировать душу каждого советского человека, выворачивал ее наизнанку, а затем выплевывал, как погасший окурок…
— Я — патриот! Конечно, патриот! А кто же!
И совсем уж потеряв самообладание, истерично крикнула?
— А вы?
Толстый лотерейщик пропустил мимо ушей последний вопль Надежды Викторовны и обрадовано затряс головой.
— Маладэц! Настоящий русски женщина! Джыгит! А если патрыот, купи савсэм малюсенький лотерейный билетик! Страна, панимашь, гибнет! Савсэм загибается! Памаги стране! Слушай, ты за мужем, нэт? Тогда бери и за мужа! А то абидится, понимашь! Ты, мол, патрыот, а он че? Ишак, да?!
— С чего это вы взяли! Конечно, не замужем! На одну-то зарплату!
Продавец, не слушая ее, взял со столика толстую пачку лотерейных билетов и протянул Коробейниковой.
— На, тяни! И за мужа тоже! Ничаво! Мэнше пить будет! Верно? И за дытей! Дэти тоже люди! Да?!
— Нет, нет! Я не играю в азартные игры с гасударством! — замахала руками Надежда Викторовна, повторяя известную каждому советскому человеку поговорку.
— Зачэм с государством! — горячо зашептал толстяк, тыча ей в лицо пачку билетов. — Кто тэбе такое сказал? Твоя папа, мама, может муж соседки? Вай-вай! Со мной сыграй, дарагая! Я эти билеты у гасударства все купил! Они мои! Со мной можна, да?!
Совсем затурканая Надежда Викторовна вытянула из пачки два новеньких, свернутых вчетверо и пробитых скрепкой хрустящих билетика. Не разворачивая, сунула их в сумочку.
Получив от неё десятку, продавец также привычно засунул ее в карман брюк, недоуменно окинул взглядом терпеливо ждущую сдачу русскую бабу и вежливо спросил:
— Че-то не так, красавица? Иль панравился табе? тада пашли в ресторан, да? Я угощаю! Цыпленки там табака хочешь или уральский пельмень? Тебе с лосятиной или с медвежатиной? Че хочешь гавари, не стисняйсь! Ты ж уже свой гражданский долг выполнила, да? А может павтарить жалаешь? Пажжалуйста!
Коробейникова уже повернулась к нему спиной, когда он своей медвежьей лапой ухватил ее за подол юбки.
— Ишак! Забыл спрасить, как тебя, дэушка, завут!
— Надежда! — машинально отмахнулась Надежда Викторовна и тут же встревожилась. — А вам зачем?
— Ну так, для порядку! На-де-жда! — смакуя каждый звук русского имени, пропел продавец. — Прима, прима!
— Почему это — прима? — остолбенела Надежда Викторовна, почувствовав в этом слове какой-то скрытый намек.
— Я гаварю, прима, мол, вэщь, как залатой ключик! На-де-жда — при-ма! Так слаще, лучшэ! Как в кино!
Решив, что несчастная русская его не понимает, он схватил со столика картонку и крупно написал на ней химическим карандашом: Надежда-прима!
И сунул картонку в руки Надежды Викторовны.
— На бери! От меня! Бэсплатно! На память!
Глава 10
Сказать, что Надежда Викторовна пришла домой, все равно что проливной, с жесточайшей грозой дождь, назвать выпадением осадков, а сметающий все на своем пути огонь термитных снарядов — залпом «катюш»!
Надежда Викторовна ворвалась в свою жалкую, однокомнатную, квартирку, как тунгуский метеорит в сибирскую тайгу, как монголы в непожелавший до штурма сдаться город! Чуть не вышибла не сразу открывшуюся дверь, с порога зашвырнула на шкаф проштрафившийся зонтик, споткнулась обо все, что попалось ей под ноги, и, в довершении всего, шарахнулась от зеркала, испугавшись собственного отображения.
Короче, после глупейшей прогулки по городу она была перевозбуждена, как самка бабуина после прогулки по зоопарку! На кухне Надежда Викторовна выпила залпом два стакана воды из под крана, не замечая противный привкус хлорки.
— Да че же это такое! — заголосила она, прихлопнув со злости гревшуюся на подоконнике муху. — Так вот что значит, идти туда — не знаю куда!
Сунув руку в карман юбки, она вытащила оттуда два купленных на последние деньги лотерейных билетика и ту мерзкую картонку, которую впопыхах всучило ей чудовище неизвестно какой национальности. Она разложила все это богатство перед собой на столе, и долго изучала как будто пытаясь понять, какая от всего этого может быть ей корысть. По всему выходило, что корысти было не больше, чем в разбитом корыте из «Сказки о рыбаке и рыбке».
— А если там машина, а если там машина! — с удовольствием перекривила она своего незваного спасителя. — Дураку понятно, что все машины он давно выиграл сам! Вот возьму и выброшу в окошко, не распечатывая!
Но бабье любопытство все же взяло вверх. Надежда Викторовна осторожно срезала пробитый скрепкой уголок лотерейного билета и развернула его. На синем поле краснели большие жирные буквы. От волнения у Коробейниковой рябило в глазах, все двоилось и растекалось. А вдруг там и вправду?!. А вдруг! Могло же этому черту хоть раз в жизни не повезти, и он прозевал именно этот выигрышный билет! Так пусть ему так везет, как ей не везет! То есть — на всю катушку, когда приходится выбирать между хлебом и молоком, а каждый мужчина похож на старые поломаные грабли!
Она плотно зажмурила глаза и снова резко открыла их. То, что она увидела, действительно было очень похоже на выигрыш, но какой! «Поздравляем! Вы выиграли лотерейный билет!»
Первым порывом Надежды Викторовны было, бросив все, побежать за выигрышем. Но тут ей представились ужасные ступеньки подземного перехода, а, главное, толстеная пачка лотерейных билетов в руке торговца и его явно изуверская насмешка: чужие лестницы круты! Да если она явится к нему за выигрышем, он в отместку заставит ее купить у него ещё с десяток взамен выигранного. И хотя денег на игру у Коробейниковой больше не было, она благоразумно решила, что безопасней спуститься в преисподнюю, чем в этот подземный переход!
Уже ни на что не рассчитывая, она вскрыла второй билетик. Теперь у нее не рябило в глазах, и настроение было, как перед самоубийством: желеобразное. Содержание второго билета ее озадачило. Как будто вся многомерность бытия отразилось в нем! «Поздравляем! Вы выиграли пятьдесят копеек! Добавьте к ним еще пятьдесят, купите новый билет и оставайтесь с нами!»
— Скажите пожалуйста! — костенеющими губами произнесла Надежда Викторовна. — Оставайтесь с нами! Это как же? Навсегда?!
В лицо Коробейниковой натурально дохнула вечность.
Глава 11
Немного успокоившись, Надежда Викторовна перешла из кухни в залу. Там она, прежде всего, включила телевизор и стала забавляться со своей любимой игрушкой — ванькой-встанькой. На крохотном, как бы журнальном, столике она пыталась завалить навзничь забавного — из двух разновеликих шаров — человечка, но он тут же с музыкальным звоном снова вставал по стойке смирно.
Иногда Коробейникова подолгу удерживала ваньку-встаньку в лежачем положении, и ей казалось, что она слышит, как внутри него перекатываются свинцовые шарики, накапливается мощная пружинящая сила, как он пытается вырваться из-под держащей его руки.
Смеясь, она пинала его из стороны в сторону и он весело смеялся в ответ. И даже касаясь то лбом, то затылком столешницы, вставал, вставал, вставал. Это неизменно приводило Надежду Викторовну в настоящий детский восторг, и даже вызывало, порой, недетскую зависть. Себя-то она считала падучей, ломкой, легкосгибаемой, сминаемой, и, что самое обидное, не подающейся восстановлению.
