Евгений Монах - Смотрю на мир глазами волка
— Почему? — не сумел я скрыть разочарования, так как твердо расчитывал на завтрашний карточный реванш.
— Решили устроить маленький пикничок на лоне природы. Прошвырнемся на мото за город.
— А я? Разве не могу с вами?
— Чудак-человек! Мотоцикл расчитан только на троих, — снисходительно объяснил Жора. — Для тебя, Джонни, просто нет места.
— Проблема лишь в этом? Пустяк! — Я воспрянул духом, вновь обретя надежду отыграться. — У меня свой мотоцикл имеется. «Ява».
— Красиво жить не запретишь! Любопытно, откуда бабки? — Жора изучающе уставился мне в глаза. — Или я тебя недооценивал, или ты трахаешь дочурку миллионера?..
— Промахнулся, Жора! Просто мама подарила «Яву» на шестнадцатилетие.
— A-а! Ясненько. Ну тогда, добро. Завтра по утряне в семь часов будь здесь на колесах, как из рогатки! Бензобак залей под завязку.
— Лады!
4Неописуемым кайфом было мчаться на второй скорости по ровно гладкой, блестящей от недавнего дождика, асфальтированной дороге.
Мощно ревел мотор. В его басистом голосе слышалась могучая уверенность машины в своих силах. И в то же время к этой солидности примешивалось что-то ребяческое, нахально-бесшабашное. В самоуверенном рокоте мотора, казалось, угадывалось: «Прочь с дороги! Всех сомну! Всех снесу!»
Если бы не реальное опасение нарваться на пункт ГАИ — я все еще не обзавелся водительскими правами — было бы совсем замечательно.
Победно разбивая грудью воздушный поток, я первым несся по трассе. За мной, азартно пригнувшись к рулю, мчался Жора Артист.
Капитулировавший ветер льстиво свистел мне в уши: «с-сам чо-орт тебе не бра-ат-с!»
Наконец, выжав из взвывшего «Урала» все, что он был в состоянии выдать, Артист вырвался вперед, несмотря на то что его мотоцикл тащил на себе тройную тяжесть.
— Улю-лю! Ха-ха! — насмешничали Дантист и Серый, демонстрируя мне «дулю».
Я хотел, пусть даже рискуя слететь в кювет, дать по газам, но в это время мы свернули с тракта на узкую ухабистую проселочную дорогу. Из-за предательских кочек и рытвин оба вынуждены были сбавить безрассудно-бешеную скорость. Роль камикадзе ни меня, ни Жору не привлекала.
Мигом проскочив перелесок, мотоциклы выкатили на берег речки. Если бы берег спускался к воде не полого-ровно, мы наверняка перевернулись бы — столь неожиданно резким оказался переход из лесочка к самой воде.
Как дикие чудо-кони, остановленные на всем скаку, мотоциклы издали сдавленный хрип и мертво замерли.
— Прибыли! — весело гаркнул Жора.
Я снял мотоциклетный шлем и с любопытством оглядел окрестности.
Речка была неширокая. Прикинул, что при надобности, могу переплыть ее в два счета. На высоком противоположном берегу высились стройные ряды корабельных сосен. Их строгую величественную сдержанность немного смягчал беспорядочно разбросанный между ними березовый молодняк.
Темно-зеленая вода, нефритово искрящаяся на солнце, нежно-голубое небо, сосны, казавшиеся издали сиреневыми, — все вносило в мою душу чудно-легкое настроение.
Поймал себя на мысли, что мне, как маленькому мальчугану, хочется, беззаботно смеясь, пробежаться босиком по самой кромке воды, чтобы разлетались подо мной многоцветные фонтанчики радужно-радостных брызг…
— Умаялся с дороги? — дружелюбно хлопнул меня по плечу Артист. — Сейчас развеемся, будь спок!
В это время ребята расстелили на мелком песочке какое-то подобие покрывала-скатерти, странно сочетавшее в себе малиновый, желто-коричневый и фиолетовый цвета.
По-турецки поджав под себя ноги, вся братва полукругом разместилась за этим импровизированным столом.
Из коляски «Урала» была извлечена литровая переплетенная бутыль и множество съестной всячины.
— За вчерашнюю удачу! — поднял наполовину наполненный стакан Артист.
— За тебя и Генриха! — вставил Серый, в два глотка заглотив свою дозу.
— А кто такой Генрих? — полузадохнувшись от мутного самогона, поинтересовался я.
— Великая голова с умопомрачительным множеством умственных извилин! — сострил Жора, с удовольствием захрустев малосольным болгарским огурчиком.
— Его старшой брательник, — пояснил Дантист.
Пригладив пятерней непослушно-растрепанную рыжую шевелюру, Жора взял гитару.
Над спокойной гладью воды томно полилась песня. Все-таки Артист пел профессионально, что называется, искренне-чувственно. В его голосе слышались то бесшабашно-удалой кураж, то безысходно смертельная тоска:
…Пейте, пойте, друзья, веселитесь,
Вспоминайте кента своего!
Жил когда-то в Свердловске Кучеренко,
А теперь расстреляли его…
— Ну что ж, помянем бедолагу Кучеренко! — криво усмехнулся Серый и плеснул всем из бутылки.
Солнце поднялось уже довольно высоко. Мы разделись. Вода была теплая, освежающая и такая чисто-прозрачная, что свободно просматривалось золотое песчаное дно. Кое-где сквозь песок настырно пробивались кустики водорослей. Их мохнато-косматистые лапки, причудливо закручиваясь, хватаясь друг за дружку, жадно тянулись вверх к безнадежно далекому солнцу.
— Хочешь жить — умей вертеться! — сделал я вывод, взглянув на них, и поплыл саженками к берегу.
Когда вышел из воды, ребята уже разлеглись на песочке, подставив горячим лучам свои когда-то успевшие загореть тела.
— Небось, сыграть желаешь? — взглянув на меня, спросил Жора и, не дожидаясь ответа, вынул из валявшейся рядом куртки колоду засаленных карт.
Повторилась, вплоть до мелочей, вчерашняя история. Вся моя наличность — двадцать семь рублей, выуженные из домашней копилки, в мгновение ока перекочевали к Артисту. Жора почему-то остался совершенно равнодушным к своему везению, сунул смятые бумажки в боковой карман куртки и закурил.
— Завтра обязательно отыграешься, браток! — успокоил он, виртуозно выпуская серию колечек табачного дыма.
Настроение совсем упало в минус. Я так твердо рассчитывал на выигрыш, что совсем не учел последствия проигрыша. А они были далеко не из лучших. Мама, без сомнения, вскорости узнает о внезапно опустошенной копилке, и будет крупная неприятность.
Не спрашивая разрешения, наполнил до краев граненый стакан из оплетенной бутылки и залпом выпил обжигающую, ставшую тепло-противной на жаре жидкость, чем-то напоминавшую морилку для тараканов.
Жора скосил на меня насмешливо-издевательский взгляд.
— Не гони, Джонни, по пустякам, — дело житейское. Суета сует!
— Душно что-то. Искупнусь.
Тяжело ступая, безусловно, стараясь держаться прямо, я вошел в реку по грудь. Вода обладала живительно-волшебной силой. Недаром, видать, я родился под знаком Рыб. Хмель почти испарился, осталась только какая-то мрачная подавленность.
Случайно блуждающий взгляд остановился на кустике водорослей.
— Жить хочешь?! — я вдруг озлобился и нырнул.
Когда вышел на берег, в руке у меня были намертво зажатые кустики подводных растений. Отшвырнул их подальше от воды.
— За жемчугом охотишься? — захохотал Серый, наблюдавший за моими манипуляциями.
— Угадал! — я растянулся на песке.
«Где достать капусту для реванша?» — не давала покоя нудная мысль.
Из лесочка медленно выехало такси.
Но это не была пьяная фантазия, не мираж, как я поначалу подумал.
Дверца машины хлопнула, и появился водитель с шапкой кудрявых рыжих волос — точно таких, как у Жоры. За ним из автомобиля вышла молодая девица в ярком платье.
Артист с трудом поднял отяжелевшую голову; он успел уже изрядно приложиться к самогонке:
— A-а! Наша ненаглядная принцесска Тамарка прикатила! — хохотнул он.
— Отстань, козел. Надоел, — скривив напомаженные губки, отмахнулась Тамара.
— А меня, пьяная твоя харя, ты уже и в упор не видишь? — спросил рыжий таксист.
Артист осоловело воззрился на него.
— Генрих?! Ты как здесь очутился?
— Закусывать надо, милый братик, и поменьше хлебать водки. Она, как нам доказывает история, и так массу замечательных людей сбила с панталыку. А нашел я вас просто, ты же сам сказал, на старом месте будете.
— Между прочим, эт-то не водка, а самогон! — заплетающимся языком попробовал оправдаться Артист.
— Тем более! — засмеялся Генрих. — Ладно. Покемарь децал. Позже побазарим.
Жора не заставил себя уговаривать, обессиленно уронил голову и больше не подавал никаких признаков жизни.
Серый с Дантистом встали, как солдаты перед командиром, ожидая от таксиста приказаний.
— Садитесь! — махнул тот рукой. — Как водичка? Ништяк?
— Первый сорт!
— Как парное молоко!
— Отлично. Отдохну немного от служения родине и отечеству! — Генрих скинул одежду, удобно прилег на песочек.
— Забавная, скажу я вам, эта штучка — жизнь, братишки! — сладко зевнул он, интеллигентно прикрыв рот ладонью.
