Станислав Родионов - Долгое дело
— Я вот стал геологом, потому что люблю бродить по земле. А что любят те, кто становится прокурором?
— Вопрос сложный, и быстро не ответишь.
— А Рябинин отвечает сразу и одним словом.
— Каким же?
— Спросите его?
Из дневника следователя (на отдельном листке).
Лида, я знаю, что ты промучаешься всю ночь, а завтра тебе заниматься своей наукой… Лида, главная наука людей — это умение жить друг с другом.
Добровольная исповедь.
В милиции, наверное, думают, что я испугалась и сижу дома. А куда ходить? Цирк создан для детей, кино для подростков, театр — для людей с бедной фантазией, опера — для глуховатых старушек, оперетта — для дурачков, эстрада — для подвыпивших, балет — для сексуально ослабленных, телевидение — для бездельников… И только литература создана для умного человека. Разумеется, я имею в виду зарубежный детектив.
Петельников и Лида ехали в троллейбусе. Когда солнце на ощутимый миг прорвало ушедший в небо туман, инспектор увидел мираж — их обогнало такси с гигантской совой на заднем сиденье. Волосы вздыблены. Торпедно устремлённый нос — как разогнутый клюв. Калязина? Или не Калязина? Миражи инспектор признавал только в пустынях. Он извинился и сказал, что будет в городской прокуратуре через часик. Лида не удивилась, — такое проделывал и Сергей. Инспектор выскочил на первой же остановке, поймал какого-то мотоциклиста и через двадцать минут был у санэпидстанции.
На лестничной площадке второго этажа жилого дома бездельно стоял худощавый невзрачный парень в кепочке, надвинутой чуть не на уши. Он смотрел через скверик на вход в санэпидстанцию, который был перед ним как на ладони. На подошедшего инспектора он только глянул, вернувшись глазами к притягательному входу. В уголке подоконника высился столбик бумажных стаканчиков из-под мороженого, вложенных один в другой.
— Сколько съел?
— Одиннадцать штук, товарищ капитан.
— В тебе эти самые не поднялись?
— Какие, товарищ капитан?
— Гектопаскали.
— Едал и больше.
— Где Калязина?
— Там.
— Откуда знаешь?
— Как откуда? Утром вошла и не выходила.
— А как проверить?
— Можно позвонить из будочки и спросить её…
— Позвони-ка, только осторожно.
Леденцов побежал, прыгая через ступеньки, как школьник. Инспектор задумчиво обозрел вид через грязное, так и не отмытое дождём окно…
Здание санэпидстанции собрали из блоков, видимо, по типовому проекту. Двухэтажное, коротенькое и беленькое, стояло оно в середине жилого квартала одиноко, прикрывая нижние окна рядами общипанных кустов. Нет, не одиноко торец станции примыкал к большой и безоконной стене какого-то дома, скорее всего, нежилого.
Неужели ему показалось и он видел не Калязину?.. А кого же? Например, чудовищную сову, ехавшую в зоопарк или в кунсткамеру. Эти совы ему кажутся из-за бессонной ночи. После Лидиного звонка он пролежал всю ночь с открытыми глазами. Как сова. Читал афоризмы. Нет, совы ему кажутся не из-за бессонницы — не спал, бывало, и по три ночи. Это от афоризмов. Как там сказал знаменитый Галилео Галилей… «Против кажущегося, с которым соглашаются все, мы преуспеваем с помощью разума». Вот так и надо преуспевать против сов и телепатий.
Внизу хлопнула дверь. Одновременно с этим звуком Леденцов влетел по лестнице и стал перед инспектором, хлопая белёсыми ресницами.
— Её нет.
— Неужели?
— Будет через часик.
— Где же она, товарищ лейтенант?
— Даю честное слово, что не выходила.
— А через трубу улететь не могла, потому что нет печного отопления.
— Она где-нибудь там.
— Я видел её в городе!
— Не может быть…
— Леденцов, тебе известно — я не выражаюсь. Но что ты видишь сейчас в моих глазах?
— Застывшую нецензурную брань, товарищ капитан.
— Тебе выследить Калязину, как болонке поймать шпиона.
— Но я ж смотрел…
— Ты сосал эскимо.
— Товарищ капитан, — возбуждённо и обидчиво заговорил Леденцов. — Я ведь как веду наблюдение… Кто вошёл, тот должен и выйти. А если не вышел, то держу его в памяти, пока не выйдет.
— Ну, а переодеться она не могла?
— Не могла. Я смотрю не только на одежду и общую конфигурацию, но и в лицо. Вон старуха появилась, была у меня в пропавших. Наверное, в туалете сидела.
— А как-нибудь видоизмениться, в кого-нибудь перевоплотиться?
— В кого?
— Ну, скажем, в сову?
— В птичку?
— Да, и вылететь в окошко, а?
— Тут я не гарантирую. За птицами, кошками и мышами не слежу, товарищ капитан.
— Продолжай работать по своей системе, — бросил Петельников уже на ходу.
Возможно, Леденцов и не виноват. Возможно, виноват он сам, поручив наблюдать за Калязиной, как за обычным преступником. Они с Рябининым давно чувствовали, что у неё есть свои тайные пути и свои тайные друзья. Не могла же она просочиться сквозь стену? Впрочем, если молоко квасит взглядом и двигает волей предметы… Как там у Галилео Галилея?.. Мы преуспеваем с помощью разума».
Инспектор решил побродить вокруг санэпидстанции, пока нет Калязиной.
Кусты, виденные сверху рядами, были пересечены и перемяты дорожками и тропками. Асфальтовая лента для пешеходов окаймляла здание вплотную, приварившись к стене. Вход один, обозреваемый сейчас Леденцовым. Нет, есть и второй, пожарный. Дверь закрыта намертво. Петельников заглянул через стекло — в нарушение пожарных правил к двери привалилась пара шкафов. Тут не выйдешь. Вылезла из окна первого этажа? Скажем, сиганула вот сюда, в заросли шиповника. Баба она здоровая… Но окна первого этажа забраны металлическими веерами. Отогнула? Баба здоровая. Инспектор добрался до стены, к которой приросла санэпидстанция. Что за стеной? Он пошёл на улицу — искать фасад этого дома.
В такое время. Рябинин там протирает влажные очки, Лида сидит коридоре… Прокуроры могут разойтись по судам и проверкам. Дорог каждый час, а он тут выискивает — это надо было сделать давно тому же Леденцову.
Инспектор вышел на людную панель длинными сердитыми шагами. Но злость скатилась, стоило ему увидеть стеклянную доску с крупными буквами: «Поликлиника № 24». Ага, поликлиника. К ней примыкает санэпидстанция. Родственные учреждения, как, скажем, милиция и прокуратура. Даже роднее, одного министерства. А если так, то почему бы…
Петельников взялся за дверь и шагнул в чистенький вестибюль, запах которого — далёких лекарств и, может быть, далёких страданий — подтвердил, что это поликлиника. Он разделся и начал бродить по первому этажу, поглядывая в окно, на улицу, чтобы не терять направление. Длинный, магистральный коридор тянулся прямиком к той стене, к которой примыкала санэпидстанция. Инспектор шёл, читая таблички на кабинетах; шёл, пока не упёрся в поперечную дверь, обрезавшую коридор. Рентгеновский кабинет. Перегорожена часть коридора некапитальной стенкой. Всё, тупик. Инспектор пошёл обратно, чтобы подняться на второй этаж. Если и там подобный тупик, то его кавалерийская атака сейчас захлебнётся, ибо у санэпидстанции всего два этажа. С чего он взял, что Леденцов не проверил? Леденцов — продувная бестия, игравший простачка. Может съесть десять брикетов мороженого…
Петельников шёл по точно такому же длинному коридору, как и на первом этаже. Теперь он не смотрел в окна и не читал табличек на кабинетах. Его взгляд бежал по узкому коридору, как луч по тоннелю, и уходил в конец, в поперечную преграду. Но мелькали больные, заслоняли здоровые… Он убыстрил шаги, съедая ими длинноту. Коридор укоротился, его уже не было. Нет, кабинета здесь не огородили. Стена, капитальная, с небольшой беленькой дверью, на которой только что не хватало таблички «Служебный вход». Он её дёрнул — закрыта. Куда она? Да больше некуда, кроме санэпидстанции.
— Гражданин, что вы ищете? — Девушка в белом халате пресекла взглядом его деятельность.
— Хочу попасть в санэпидстанцию.
— Так идите с главного входа.
— А этот для кого?
— Для сотрудников, гражданин.
— Спасибо, гражданка.
Инспектор сел на белую — всё белое — скамейку и опёрся расслабленной спиной о паровую батарею. Вздремнуть бы тут, в чистоте и тепле. Посидеть бы тут, покараулить. Калязину, которая должна вот-вот прийти. Впрочем, теперь это не имеет смысла — важно было узнать, куда она ходила. Нет, Леденцов не бестия…
Петельников тяжело встал и пошёл по коридору к выходу. Глаза, теперь не искавшие никаких дверей, спокойно ослабели. Поэтому идущую навстречу женщину принял без удивления, тем более что она ничем не походила на сову — на оперную певицу она походила, забежавшую в поликлинику сдать анализы. Женщина глянула на него рассеянно, не признавая. Инспектор счёл это невежливостью.
