При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
Морозов тоже готов был ее слушать столько, сколько надо, но не умел. Он либо сидел молча, пень пнем, если не знал, как реагировать на ее слова, либо начинал бурно утешать, что ее особенно раздражало. С таким же успехом она могла бы разговаривать с собственным отражением в зеркале, всяко было бы естественней.
Вениамин вел себя совсем не так. Он УЧАСТВОВАЛ в ее исповеди. Он слегка морщился, когда она уж очень злобствовала и обзывала людей, он кивал, когда ей требовалось одобрение, он нежно целовал ее ладонь, когда она плакала и хотела утешения. Потом, уже успокоившись и придя в себя, она говорила:
— Тебе бы не стоматологом, а психотерапевтом работать.
А он отвечал:
— Дурацкое дело нехитрое. Это психотерапевт не может стоматологом, а стоматолог психотерапевтом — легко.
Но к нему она поехала не столько за помощью, сколько с намерением разжалобить. Глупо было бы не воспользоваться таким кошмарным стечением обстоятельств. Ильин любил помогать, любил быть великодушным. И не было бы ничего странного, если бы он захотел все вернуть именно сейчас, когда ей плохо, трудно и без него не обойтись. Она хорошо знала его слабости, в том числе и эту: чувствовать себя незаменимым, благодетелем, спасителем. «Не устоит, — думала Лялька, — точно не устоит».
Входя в ворота его дачи, она чувствовала себя почти счастливой, а всего секунду спустя на свете не было человека несчастней ее: на крыльце сидела та самая девчонка и кормила собаку.
«Нет, — сказала себе Лялька, — только не это. Только не сейчас».
Как пьяная, на подкашивающихся ногах она добралась до машины и еще полчаса не могла прийти в себя.
Потом, кое-как собрав оставшиеся силы, она завела мотор и поехала в Москву. Не доезжая двух кварталов до дома, Лялька свернула в глухой двор, вышла из машины и поднялась на чердак старого дореволюционной постройки трехэтажного дома. Летом этот чердак был полон бомжей, и следы их пребывания сохранились здесь в изобилии: грязные матрасы, битые бутылки, пустые консервные банки. Но, поскольку чердак не отапливался, в начале зимы все бомжи разбрелись по теплым местечкам. Подцепив отверткой нижнюю доску стены, Лялька достала оттуда сверток, размотала промасленную тряпку, и пистолет «Макаров» с глухим звуком упал на пол. Лялька подняла его, положила в целлофановый пакет, а его засунула в сумку. Теперь она чувствовала себя намного увереннее. Оставалось дождаться утра и довести план по освобождению Вениамина от этой девки до конца.
Завтра суббота, и Вениамин обязательно поедет в клинику. Он не изменял своим привычкам долгие годы, и Лялька не сомневалась, что в середине дня девчонка будет на даче одна. Охранник жил по соседству и работал только тогда, когда дача пустовала.
Спустившись вниз, Лялька с минуту постояла в задумчивости у подъезда и отправилась искать телефон-автомат. Порядком намучившись с выпрашиванием жетона у редких в это позднее время прохожих, она набрала наконец номер, который помнила наизусть.
— Егор? — В ее голосе было столько ласки и сексуальной тоски, что курящий неподалеку местный алкаш даже выронил сигарету и уставился на Ляльку масляными пьяными глазками. — Егорушка, это я. Ты один? Ни на что не намекаю, просто спрашиваю. Ты один? Не возражаешь, если я сейчас приеду? Просто соскучилась. Представь себе. Никто мне ничего не скажет. Я — свободная женщина, и никто не может мне запретить приехать к человеку, который мне нравится. Вот так. Ты не против? Так я еду.
А через полчаса Лялька, прижимая к груди бутылку армянского коньяка и ананас, уже звонила в дверь своего давнего поклонника Егора Златковского, давно и безнадежно влюбленного в нее. Егор распахнул дверь в ту же секунду, и Лялька подумала с благодарностью: «Ждал в передней. Ну разве не милый?»
Егор бросился помогать Ляльке снять пальто, суетился при этом страшно и не сразу понял, что бутылка и ананас мешают процессу раздевания. Он взял у нее из рук дары, побежал в кухню, остановился на полпути, поставил все на пол, вернулся, снял с нее пальто, повесил в стенной шкаф. «Не верит своему счастью, — подумала Лялька. — Вот дурачок».
Она ошибалась. Егор уже поверил в свой звездный час, и мечты, одолевавшие его, были самыми смелыми. И уж, конечно, он не поверил бы, если бы ему сказали, что эта роскошная женщина приехала сюда только для того, чтобы обеспечить себе алиби. Впрочем, нет. Ляльке ни за что не хотелось проводить сегодняшнюю ночь в одиночестве, и обожающий ее мужчина был ей просто необходим. Именно сегодня.
Сеанс самолечения начался с того, что, войдя в комнату, Лялька скинула с себя всю одежду и, чувствуя на себе полубезумный взгляд Егора, медленно направилась в ванную. Он, как зомби, поплелся за ней. Лялька томно перешагнула через край ванны, тщательно контролируя каждое свое движение. Впрочем, она так часто выступала перед благодарными зрителями именно с этим показательным номером, что все у нее получалось легко и раскованно. Она включила душ и посмотрела на Егора через плечо. Он реагировал правильно — стоял, прислонясь спиной к горячей трубе на стене, но не чувствуя боли, и завороженно смотрел, как она моется.
— Полотенце дашь? — Лялька, как всегда, была деловита, но не забывала и о своей роли искусительницы. И когда Егор прибежал с махровой банной простыней, положила мокрые руки ему на плечи, отчего на рубашке расплылись два темных пятна, и нежно поцеловала его в губы. Егор задохнулся, закрыл глаза и замер.
— Нет, нет, нет, — запротестовала Лялька. — Не спать. Я сюда не затем приехала. Стели постель, готовься к оргии. Ночь коротка, а нам многое нужно успеть.
Егор улыбнулся, кивнул, но не вышел из ванной, пока она не закуталась в простыню. Не такой он был дурак, чтобы упустить возможность лишнюю минуту видеть ее, такую прекрасную и такую неодетую.
Ночь и вправду получилась бурной, хотя и не такой долгой, как обещала Лялька. Страсть, запитая коньяком, утомляет и отнимает много сил. Егор набрасывался на Ляльку с энергией голодного зверя, до синяков сжимал ее руки, плечи, бедра. Когда он блаженно замирал, Лялька, нащупав рукой стоящую около кровати бутылку, протягивала ее Егору и предлагала провокационные тосты: «За нашу первую ночь. За лучшего любовника на свете. За тебя и за меня». Коньяк они пили прямо из горлышка, закусывали, понятно, ананасом, но последний глоток Лялька предусмотрительно оставила Егору, незаметно бросив в бутылку две таблетки сильного снотворного. Егор уснул с детской улыбкой на лице, уткнувшись лицом в ее плечо и положив горячую руку ей на грудь. Когда дыхание его стало ровным и спокойным, Лялька тихонько высвободилась из его объятий, вышла на кухню и сунула пустую коньячную бутылку в свою сумку с тем, чтобы выбросить ее по дороге. Потом она отключила телефон и разъединила провода дверного звонка:
— Чтоб никто не мешал тебе крепко спать, мальчик, — сказала она. — Суббота для того и придумана, чтобы хорошенько выспаться.
Затем, быстро одевшись, Лялька взяла с тумбочки ключи от квартиры и, выйдя на лестничную площадку, аккуратно закрыла дверь. Был шестой час утра, и дом крепко спал, так что ее никто не видел. Именно поэтому она и отправилась в путешествие в такую несусветную рань, а то часом-двумя позже ее мог бы засечь какой-нибудь бессонный собачник или молодой отец, спешащий на молочную кухню.
Не зажигая фар, Лялька медленно выехала из двора, и вскоре ее машина влилась в поток немногочисленных автомобилей, непонятно зачем едущих в этот ранний час за город. Она не спешила и тщательно соблюдала правила дорожного движения, надеясь проскочить незамеченной мимо сотрудников ГИБДД — известных любителей проверять документы у слишком поздних или слишком ранних водителей. Ей повезло, гибэдэдэшники не обратили на нее никакого внимания, и в седьмом часу утра она прибыла к месту следования. Машину она оставила на проселочной дороге километра за два до поселка, так что ей еще предстояла бодрящая пешая прогулка. Впрочем, сегодня она была готова терпеть любые лишения. Потому что твердо знала: неприятности вот-вот кончатся, и начнется счастливая спокойная жизнь. Вот-вот. Через несколько часов Вениамин уедет в клинику, и тогда за дело возьмется она, Лялька.
