Сергей Белошников - Палач
Он сказал негромко:
— Все будет хорошо, Оля… Вот увидишь, — все будут хорошо. Ты меня слышишь?
— Конечно. Спокойной ночи.
Я брякнула трубку на стол. Допила остатки конька из рюмки, встала и меня ощутимо повело в сторону.
— Ого! — восхитилась я. — Хэллоу, мистер кайф!..
Я цапнула будильник с полки. Непослушными пальцами поставила его на восемь часов утра.
Я уже знала, что я завтра буду делать.
Глава 4. УЖЕ ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ.
Утро было такое же унылое и хмурое, как вчера. Дождь мелко барабанил по оконному стеклу.
Свое старое тренировочное кимоно и макивару и я с трудом нашла на антресолях в коридоре — в том месте, куда я их засунула года полтора назад, когда бросила тренировки. И бросила я их, честно говоря, не из-за хронической нехватки времени, а скорее просто из-за лени-матушки. Теперь я решила слегка припомнить подзабытое. Хотя в глубине души я надеялась, что эти навыки мне не пригодится.
Натянув кимоно, я отжималась на кулаках от пола, считая вслух:
— Пятнадцать… шестнадцать… семнадцать…
Капли пота падали со лба и кончика носа на паркет.
На двадцатом отжимании я заставила себя не просто встать, а вскочить — именно так, как меня учили. Сделала упражнение для восстановления дыхания.
Подошла к макиваре, повешенной на глухую стену кабинета, встала в боевую стойку и начала, ритмично выдыхая воздух, наносить по ней удары. Каждый удар отдавался болью в костяшках кулаков, но я продолжала по ней лупить, что было силы. Это было хорошо, потому что я не думала ни о чем, кроме того, как правильно ударить. Неважно кого — лишь бы точно и сильно.
Спустя пол-часа я закончила, содрала с себя мокрое от пота кимоно и прошлепала в ванную.
Я только и успела, что включить воду, как услышала звонок телефона. Чертыхнувшись, я вылезла из ванной и побежала в комнату, оставляя на паркете мокрые следы. Схватила трубку и сказала, слегка задыхаясь:
— Я слушаю.
— Можно Ольгу Матвеевну Драгомирову? — послышался незнакомый мужской голос.
Я насторожилась.
— А кто это? — поинтересовалась я.
— Это говорит старший оперуполномоченный уголовного розыска. Моя фамилия Дементьев. Так можно Ольгу Матвеевну?
Выругавшись про себя, я сказала:
— Я вас слушаю.
— Ольга Матвеевна, мне необходимо сегодня с вами встретиться.
— Зачем? — спросила я, заранее все зная.
— По известному вам делу, — голос его был серьезен.
Началось.
Я молчала. «По известному делу» — славная формулировка. Но все это начинается слишком рано, слишком в неподходящий для меня и того, что я задумала, момент. И судя по всему, к этому приложил руку Сережа. Или Виталик. Или оба вместе, старые дружки-приятели.
— Вы меня слышите? — спросил он.
— Что? — я старалась выиграть время. — Говорите, пожалуйста громче, что-то я вас плохо стала слышать.
В трубке что-то щелкнуло и его голос действительно стал слышен яснее.
— Мне необходимо с вами встретиться. Сегодня. Сейчас вы меня слышите?
— Да.
— Вы не могли бы сегодня зайти к нам, в районное управление внутренних дел?
— Это обязательно?
— Мне бы хотелось увидеться с вами сегодня.
— Сегодня я не могу, — отрезала я. — Завтра я, пожалуй, смогла бы выкроить время.
Он помолчал, а потом спросил:
— Завтра в девять вас устроит?
— Лучше позже. У меня очень много дел с утра.
— Хорошо. Тогда в двенадцать?
— Да. Подходит.
— Моя комната номер десять. На втором этаже. Я буду ждать вас, Ольга Матвеевна. Вы знаете, где мы находимся?
— Кто ж не знает, — ухмыльнулась я.
— Тогда до встречи, Ольга Матвеевна. Всего доброго.
— До свидания.
Я нажала кнопку отбоя.
Я не могла понять — правильно ли я сделала, что согласилась на эту встречу, или мне надо было его сразу послать куда подальше. Дескать, знать ничего не знаю и ведать не ведаю. Как это говорят — «уйти в несознанку», во-во. Ладно, с этим я решу попозже. До завтра еще есть время.
Прислушиваясь, как в ванной из душа хлещет вода, я по памяти быстро набрала ее номер. Прозвучало несколько длинных гудков и сонный голос этой сучки вяло пропел:
— Алле-е-о?..
Я молчала.
— Алле-е-о?.. Говорите же, я не слышу вас… Лешик, это ты, птенчик? Ну что за дурацкие шуточки с утра? Я же знаю, что это ты… Лешик! Я еще сплю. Алле-е-о?..
Я нажала кнопку. Голос умолк. Она была дома. И она была одна. Это было все, что мне требовалось узнать.
* * *Я была у нее через минут тридцать. Я припарковалась, не доезжая пол-квартала до ее дома. Вылезла из своей новенькой двухдверной «хонды» с левосторонним, европейским расположением руля, включила сигнализацию и через арку пошла пустынными проходными дворами к ее дому.
Она жила на Большой Посадской.
Я специально надела неприметную заношенную куртку, джинсы и — главное: мои любимые старые кроссовки «Reebok» на мягкой подошве. Воротник куртки я подняла так, что он почти скрывал мое лицо. А если еще учесть надвинутый на брови берет, вряд ли кто мог хорошо разглядеть мое лицо — уж это-то мне было совсем ни к чему.
Открыв тяжелую дверь, я со двора проскользнула в подъезд, прислушалась: было тихо. Мои ноги в кроссовках ступали совершенно бесшумно.
Поднявшись на третий этаж, я подошла к ее двери и приникла к ней ухом. За дверью было тихо. На лестничную площадку падали цветные пятна от чудом сохранившегося дореволюционного витража в арочном высоком окне.
Я несколько раз глубоко вздохнула. Вытянула перед собой руки в тонких кожаных перчатках и растопырила пальцы. Они не дрожали. Я не удивилась этому — так и должно было быть.
Я позвонила. Раз, потом другой. За дверью прошаркали шаги и она спросила:
— Кто там?
Слава Богу, что эта сучка была ленива от рождения — глазок в двери она так и не удосужилась сделать, сколько бы я ей об этом не талдычила. Я прикрыла рот рукой и ответила нагловатым уверенным баском:
— Гражданка Чекалина? Откройте, гражданка, вам срочная телеграмма из Пороховца, Владимирской.
Пороховец — родина этой сучки. Она столько мне рассказывала про этот маленький городишко, стоящий на речке с былинным названием Лух или Лук где-то на границе Владимирской и Нижегородской губерний, про тамошнюю непролазную осеннюю грязь, про полуразрушенные церкви и покосившиеся подслеповатые деревянные домишки, про поголовное, перешедшее по наследству пьянство и скучное, скорее по привычке, чем от страсти повальное блядство, — столько рассказывала, когда вечерами мы сидели и болтали, не торопясь уничтожая под сурдинку коньячок или какой другой согревающий душу напиток.
Она рассказывала о своем пороховецком периоде жизни с такой злобой и ненавистью, во всю используя в своих байках о тамошней тоске и безысходности великий и могучий русский мат, что иногда меня захлестывало странное ощущение, что я сама родилась и выросла в этом Богом забытом месте и мне в такие минуты, минуты ее рассказов, тоже хотелось завыть от этих ее-моих воспоминаний в голос. Я ее понимала. Хотя толком даже не представляла, где он находится, этот городок: так — где-то очень далеко в России.
Вот она и сбежала оттуда, чтобы в Питере, закончив какое-то там училище, стать полупортнихой, — прекрасной, кстати, — полусодержанкой. Тоже, наверное, неплохой, судя по ее обмолвкам.
Но как бы она не поливала — искренне, или не очень — свой город, все равно она была оттуда родом: там жили — по крайней мере она это утверждала — ее родители и когда Светочка надиралась, в голосе ее при слове «Пороховец» проскальзывала с трудом сдерживаемая сентиментальная нотка.
В общем, она должна была купиться на мою примитивную ложь. И она, дурища, купилась.
Защелкал замок. Дверь приоткрылась вовнутрь и в проеме натянулась цепочка, за которой проявилось заспанное лицо этой сучки. То, что дверь могла быть закрыта на цепочку, не явилась для меня откровением.
Но я уже говорила — эта дрянь к тому же еще и ленивая до беспамятства. И хотя цепочку — отличную финскую цепочку она поставила полгода тому назад именно по моему совету, но вызвать хорошего мастера поленилась. И присобачила ее в свободную минутку сама. На соплях.
Поэтому я не раздумывая, наклонила корпус в сторону и вниз и что есть силы ударила ребром стопы ноги в дверь как раз на уровне цепочки. Ударила так, как меня до седьмого пота заставлял бить сэнсей на тренировках. Мелькнули щепки, треск эхом прокатился по лестничной клетке и затих где-то там, внизу, в нежилой пустоте подъезда. Цепочка отлетела и со звоном треснулась о стену. Следующим ударом ноги я распахнула дверь настежь. Дверь мгновенно сшибла эту сучку с ног: шелковый красный халат с золотыми драконами распахнулся, открывая непропорционально большие загорелые груди с коричневыми пятнами сосков.
Она всегда загорала голяком, нимфоманка сраная, и гордилась своей псевдораскрепощенностью — хотя и слов-то таких наверняка не знала, — до посинения.
