Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун
– Да.
Он специально лег в больницу. Это была его, Ряжского, хитрость. Профессиональная интуиция подсказала ему спасительную догадку, и он вдруг понял все: что имеет дело не с бандитами, а случайно, помимо своей воли, угодил в историю, где властвуют люди из структур, о которых все наслышаны, но никто не знает ничего конкретного; что здесь другие правила игры и можно запросто сломать себе шею; что это тот случай, когда истина никому не нужна, а для многих и просто опасна. И Ряжский отступил.
– Зачем вы все это мне сказали?
– Я не хочу, чтобы вы лезли туда, куда не следует.
Он был более откровенен, чем мог бы себе позволить.
Мне приходилось только догадываться о причине этого. Поначалу он считал меня активным участником происходящего, едва ли не главным мафиози, и давил на меня как мог, я даже возненавидел его в тот момент. А потом случилась эта история на Ленинградском проспекте, и Ряжский прозрел. Он увидел чужую многоходовую игру и мою случайную вовлеченность в события – и то, что он мне сейчас говорил, было завуалированной формой его извинения.
– Теперь вы верите, что я ни при чем?
– Да.
Значит, все так, как я и думал.
– Но почему это все? – сказал я. – Эти убийства, эта грязь?
– А вы разве удивлены?
– Да.
– Зато я – ничуть, – признался Ряжский. – Там у вас много грязи.
«У вас» – на телевидении, следовало понимать.
– Не больше, чем везде, – парировал я.
– Больше. Я говорю не о людях, которые работают на телевидении. Я говорю о тех, кто борется за влияние. Там, на самом верху, – показал в потолок. – Это раньше брали банк, телефон и телеграф. Сейчас другое время. Информация и возможность ею распоряжаться – самое главное богатство. У кого телевидение – у того власть и все, что этому сопутствует. Боголюбов ведь не зря проявлял такую настойчивость. Он знал, за что борется. Он знал, какой это лакомый кусок. А когда идет такая борьба, грязи всегда много. Грязи и крови. На телевидении уже убивали. И еще будут убивать.
Я воззрился на Ряжского.
– Будут, – с хмурым видом подтвердил он. – Пока окончательно не поделят эфир, влияние и денежные потоки.
– Значит, вот это все – из-за дележа?
Я хотел услышать его мнение. Он что-то там говорил о спецслужбах – и неужели то, что случилось, действительно было всего лишь бандитскими разборками?
– Я этого не говорил, – ответил Ряжский.
И я понял, что больше он ничего не скажет. И без того сказал слишком много. Я понял, что он хотел предупредить меня.
– Не отступлюсь! – сказал я. – Меня в эту историю впутали помимо моей воли, и если кто-то думает, что все обойдется, – этого не будет!
Ряжский не ответил, но посмотрел на меня так, будто ему было безмерно жаль меня.
61
То, что произошло в дни, последовавшие за кровавыми событиями у реки, нельзя было назвать иначе как разгромом «Стар ТВ». После смерти Виталия компания была обезглавлена, но победители все доделали до конца. В офисе «Стар ТВ» устроили первостатейный обыск, изъяли целые горы документации, арестовали нескольких человек, и среди них – главного бухгалтера. Одновременно подобное проделали и в офисах фирм, тесно связанных со «Стар ТВ», я уже стал свидетелем одного такого мероприятия – когда при мне арестовали Гену Огольцова. Империя Боголюбова прекратила существование. Она даже не рассыпалась на куски, а была стерта в порошок. О ней можно было забыть и никогда больше не вспоминать.
Меня вызвал к себе Касаткин. Он был бодр, весел и смотрелся победителем. От недавнего мрачного состояния духа нет и следа. С ходу встретил меня вопросом о продюсерстве.
– Нет! – сказал я.
Он сделал вид, что принял все за шутку.
– Нет! – твердо повторил я.
Касаткин не расстроился. Человека, имеющего столь чудесное настроение, трудно такого настроения лишить.
– В чем же причина?
– Без объяснения причин, – ответил я. – Скажите, Николай Вадимович, это правда, что Боголюбов предлагал вам договориться?
Только теперь его лицо стало терять радостное выражение. Я предчувствовал, что он попытается слукавить, и поэтому сыграл на опережение, хотел ему показать, как много знаю.
– Вы ведь беседовали на эту тему с Огольцовым, да?
Его будто ударили по лицу. Побагровел и воззрился на меня. Все правда, я так и знал.
– Вы не согласились, – подсластил я пилюлю. – Это я тоже знаю.
– Да, мне пришлось испытать давление, – признал Касаткин. – Был тяжелый период.
– И вы обратились в соответствующие органы, – подсказал я.
Касаткин не ответил. Пожирал меня глазами. Наверное, решал, что я мог бы еще знать.
– И тогда рядом с нами появился этот Гончаров, – продолжал я.
– Не знал я никакого Гончарова.
Сказал – как отмахнулся.
– Но ведь с вашей подачи все это началось.
– Женя! – резко сказал Касаткин. – Это ненужный разговор!
Он был раздражен и не мог этого скрыть.
– Это нужный разговор, – не согласился я.
Он долго молчал.
– Мы должны были защитить канал, – сказал наконец. – От этих бандитов, от грязных рук.
– Значит, борьба за эфир?
– Борьба с бандитами! – расставил акценты Касаткин.
– Кто этой борьбой занимался? Кто они?
– Я не знаю. Есть же какие-то службы. Милиция, наконец.
– Вы туда обращались?
– Да какая разница, куда я обращался.
Нет, не в милицию он жаловался. Он переговорил с людьми, которые стоят за ним, которые главнее Касаткина, которые и есть настоящие хозяева канала. И уже те принимали меры.
– Но почему мы? – сказал я. – Почему нас в это вовлекли?
– Я не знаю, Женя. Меня в курсе не держали.
Он, наверное, был даже рад этому обстоятельству – что не держали. Так спокойнее. Он просто сообщил куда следует, а потом спокойно наблюдал за тем, как разворачивались события. Это уже потом пришел его черед, когда понадобилось, воспользовавшись замешательством в рядах «Стар ТВ», вычистить с телеканала вражьих пособников, и Касаткин бестрепетной рукой вышвырнул и Огольцова, и весь Совет. Каждый делал свою часть работы.
– Мне неинтересно, что там происходило, – сказал Касаткин. – У меня своих забот полно. И нам с тобой надо засучив рукава делать дело, а не загадки разгадывать.
Он говорил почти то же самое, что и Ряжский, только слова были другие.
Я покачал головой.
– Вы не правы! Это очень интересно – разгадывать загадки.
Рядом с нами, оказывается, существовал параллельный мир. И мир этот жил своей жизнью, там были особые законы и непривычные нам отношения. Эти люди встречались нам каждый день, но мы их не видели. Точнее – не знали о том, кто они на самом деле.
– Я понял! Он – Злой Горбун.
– Кто? – удивился Касаткин.
– Гончаров. Этот человек, которого убили. Он был человеком из другого мира и вмешивался в события, когда мы об этом даже не подозревали.
– Почему же горбун? – еще больше удивился Касаткин.
– Это игра такая. Долго рассказывать.
Я поднялся.
– А Нину Тихоновну я буду искать.
Это я говорил не для него, а для тех людей, которые стояли за ним и которые и закрутили смертельное колесо. Я хотел, чтобы они вышли из тени.
– И еще, – сказал я. – Нам задерживают выплаты.
– Ты о чем? – изобразил удивление Касаткин.
– Об оплате за наши программы. Телеканал задолжал нам кучу денег.
– Я же не знал! Что ж ты не сказал!
– Считайте, что уже сказал.
62
Касаткин, наверное, донес мои слова до тех, кто их должен был услышать. Прошло всего два или три дня после нашего с ним разговора. Я вышел из гастронома, куда заехал по пути домой, и шел к машине, как вдруг зацепился за что-то взглядом. Обернулся и увидел «лейтенанта». Этот парень стоял у белой «девятки» и смотрел на меня – спокойно, без вызова, как будто ждал, когда я его замечу. От него не исходило угрозы. Я медленно пошел к нему. Между мной и им была эта «девятка», в ней кто-то сидел, но я не обращал внимания. Шел и смотрел «лейтенанту» в глаза.
– Привет, – сказал он.
Я не ответил.
– С тобой хотят поговорить.
И только тогда я обратил внимание на сидящую на заднем сиденье «девятки» женщину. Это была Нина Тихоновна. Она смотрела на меня с тревогой и ожиданием. Поначалу я подумал, что она в машине пленница, но тут Нина Тихоновна открыла дверцу – сама! – и сказала мне:
– Здравствуйте.
Я посмотрел на «лейтенанта», потом снова на Нину Тихоновну. Она не была пленницей, это я понял.
– Садитесь, – сказала женщина и шире распахнула дверцу.
«Лейтенант» с демонстративной незаинтересованностью неспешно пошел прочь. Я сел в машину. В салоне, кроме Нины Тихоновны, оказался еще один человек, молодой парень, который сидел за рулем. Он даже не обернулся, когда я очутился в салоне.
Нина Тихоновна комкала в руках платочек и выжидательно смотрела на меня.
– Как вы? – спросила после паузы.
– А вы?
Я задавал вопрос совершенно искренне, а ей, наверное, послышался вызов. Опустила глаза и негромко произнесла:
