Анатолий Афанасьев - Против всех
Иное дело — Никодимов. Миллионер, колдун, тайный властитель федулинских предместий, уцелевший отчасти потому, что ни при каком режиме не лез чрезмерно на глаза. Отсиживался в берлоге. Оттуда клешней цеплял добычу из разных кормушек. Тоже нормально. Время глухое. Умеешь взять — бери, не умеешь, подохни. Или становись в очередь за бесплатным супом, что в представлении Лопуха было хуже, подлее смерти.
Вопрос в том, зачем старику понадобилось протягивать руку помощи стрелку, которого должны пустить в распыл новые хозяева? До сего дня Леня Лопух не предполагал, что тот вообще подозревает о его существовании, хотя, разумеется, сам себе цену знал. В сущности, в этом занюханном городишке, оккупированном иноземцами, он был лучшим чистильщиком и перехватчиком, овладевшим всеми современными приемами технического обеспечения акций.
У гонца Никодимова, невзрачного бомжишки, спросил:
— Когда надо ехать?
Бомж открыл в красноречивой ухмылке пасть без единого зуба. Он не был ни накурен, ни привит. Старик держал обслугу в аккурате, что характеризовало его как рачительного хозяина, ибо требовало больших средств.
— Прямо сейчас и дуй.
— Тот человек уже ждет?
— Чего не знаю, про то говорить не велено. (Чисто федулинский идиотский сленг, Лопух сам владел им в совершенстве. Когда нарвешься на рашидовских громил, иначе с ними не объяснишься.)
— Как зовут человечка?
В ответ бомж назвал номер комнаты в отеле и этаж. Логично.
— Чего хозяину передать? Поедешь?
Лопух ответил красиво:
— Не имею права отказать такому человеку, как Степан Степанович. Пернуть не успеешь — я уже в Москве.
Бомж разинул пасть шире, и Леня углядел, что в глубине все же торчали два-три стертых коричневых резца.
— Тогда привет всем нашим.
— И вашим тоже, — поклонился Лопух.
С полчаса покрутил по городу. Хвоста не было, и сделал он это на всякий случай, по доброй киллерской привычке. Из Федулинска выскочил по малой дороге на своем старом «жигуленке». На выездном посту показал ментам удостоверение с золотым тиснением «Мэрия Федулинска» и с двуглавым орлом с переломанными клювами. И отсюда за ним в угон, кажется, никто не кинулся. Малая дорога вела в деревню Жабино, дальше — тупик. Жабино целиком пустовало уже пять месяцев: часть населения перевезли на Федулинский рудник, стариков в основном усыпили. Из домов пожгли не больше половины. Машину Лопух оставил в одном из уцелевших дворов, загнал под навес для скота, а сам лесом, быстрым шагом, потратив около часу, выбрался к станции Заманиха, где была уже не федулинская территория, пока ничейная. Здесь работала на платформе билетная касса и изредка останавливались электрички. Но у кассирши, пожилой дамы в ватнике, глаза светились подозрительно счастливым огнем. Билет она не продала, сказала, беззаботно смеясь, что старые билеты кончились, а новый образец подвезут не раньше, чем через месяц.
На платформе в полном одиночестве прождал еще часа три, пока неожиданно не притормозил поезд дальнего следования Воркута — Санкт-Петербург. По всем Косвенным признакам выходило, что, хотя территория Заманихи пока ничейная, рука Сани Хакасского сюда уже дотянулась.
В Москву Леня приехал под вечер, в отель добрался около десяти. У входа швейцар в пышной ливрее с характерным припуханием под мышкой поинтересовался его документами. Пришлось сунуть зеленую пятерку. Швейцар отступил: дескать, прошу пожаловать! — тем не менее в лифт вместе с Лопухом сели двое приземистых крепышей, о роде занятий которых не приходилось гадать.
Он подошел к нужному номеру и нажал кнопку обыкновенного, правда, позолоченного, звонка.
Отворил молодой человек, одетый в черные брюки и голубую футболку.
— Вроде я к вам, — сказал Лопух.
— Леонид?
— Ага.
Молодой человек сделал приглашающий жест, и Леня очутился в таких роскошных апартаментах, какие до этого видел только в кино про американскую жизнь.
Хозяин — светлоликий, стройный, с ясной улыбкой — ничем его не поразил, кроме одного: трудно было определить его возраст, можно дать ему шестнадцать лет, двадцать, а можно и сорок. Леня Лопух, достаточно погулявший по свету, прекрасно знал, что это значит.
В гостиной работал телевизор. Передавали новости, и обрыдлые всем уже до тошноты политические деятели уныло обсуждали, как бы слупить с МВФ хотя бы еще один траншик. Который вечер подряд они приходили к печальному выводу, что теперь, вероятнее всего, денег шиш дадут, потому что в правительство проник коммунист. После этого обычно на экран вылезали экономисты, политики, актеры, домашние хозяйки, писатели (тоже шесть-семь человек одних и тех же из года в год) и начинали подвывать дурными голосами: бяда! бяда! бяда!
Леня Лопух политикой не интересовался, но по складу ума привык подмечать многое такое, что ему вовсе было не нужно.
Молодой человек выключил телевизор, указал на кресло — и Леня спокойно уселся, достал пачку «Кэмела» и зажигалку. Хозяин устроился в кресле напротив.
— Меня зовут Егор Жемчужников, — сказал он.
— Очень приятно. — Лопух щелкнул зажигалкой. Ему было не то чтобы скучно, но как-то все безразлично.
На Егора он произвел приятное впечатление: в невысоком, темноглазом пареньке таилась убойная сила, но узнать ее размеры можно лишь на практике.
Улыбаясь, он спросил:
— В лоб хочешь, Леня?
Лопух сразу понял, что парень не шутит. Но не удивился. Затянулся дымком. Сказал вяло:
— Можешь попробовать. Но не потянешь, нет. Предупреждаю.
— Почему так думаешь?
— Ты, видно, в спортзалах накачался, а за мной Афган, Чечня. Я в игрушки не играю. Бью насмерть. Учти.
— Какие там спортзалы, — возразил Егор. — Я два года в горах жил у одного деда. Хороший дед. Учитель… Ладно, проехали, извини. Выпить хочешь?
— Не пью.
— А вот куришь.
— Да, курю.
Лопуху не нравился улыбчивый паханок: он пока не видел смысла в их совместном пребывании в номере.
— Ты мне нужен, Леня, — сказал Егор.
— Слушаю тебя.
Егор ногой выудил откуда-то из-под кресла спортивную сумку, нагнулся, достал пластиковый пакет и положил его на столик перед Лопухом. Сквозь прозрачную обертку зеленели пачки долларов, перехваченные банковскими лентами.
— Тут пятьдесят тысяч. Это задаток.
Лопух почувствовал, как зачесалось между лопатками. Такого гонорара (задаток!) ему еще никто никогда не предлагал. Но, в сущности, на деньги ему было наплевать. Хорошо хоть, что пошел нормальный разговор.
— Что нужно сделать?
— Много чего. Сначала хочу услышать твое согласие. Принципиальное.
— Согласие — на что?
— Я тебя, Леня, покупаю целиком. Со всем, что в тебе есть, — с мозгами, с душой и с пистолетом. Да или нет?
— Что обо мне знаешь?
— Очень много: ты братьев не продаешь.
— Кто сказал?
— Никодимов Степан Степанович.
Лопух постепенно начал приходить в изумление, а такое с ним на воле случилось впервые. Изумление было связано не с самим разговором, довольно туманным, а с диковинным ощущением, что голубоглазый богачок, с виду такой простецкий, на самом деле превосходит его во всем — и в силе, и в хватке, и в хитрости, и в стрельбе по мишеням. Но не только… Превосходит еще в чем-то, что выше слов и разумения. Сознавать это было горько. Лопух не думал, что такие люди водятся на свете. После того, как оторвали ноги морпеху, сержанту Фомину, он считал, что один остался, могучий и неусмиренный. То есть крепышей, конечно, хватало — и крутых и всяких, — но в каждом, как в бычарах Рашидова, внутри, если пощупать, хлюпала жижа, а этот был сух, как хворост. От его веселых глаз хотелось заслониться рукой.
— Что ты задумал?
— Отберем город обратно у этих ублюдков, Леня. Я уже Хакасского предупредил.
— Так это тебя на пустыре ищут?
— До сих пор?
Лопух не ответил. Он вдруг неожиданно для себя проникся любовью к этому чудному безвозрастному пареньку, упакованному в доллары, как в листья, и это чувство — любовь — пришло к нему точно так же, как долетает меткая пуля.
— Я жду, — напомнил Егор. — Ты со мной или нет? Деньжищ у меня куча — не прогадаешь.
— Не справимся. — Он соврал, уже верил, что справятся, но хотел услышать аргументы. И услышал.
— Брось, Леня. Ты же знаешь, они все рыхлые. Они сами лопнут от жира, только времени много пройдет. Давай ближе к делу. Первое, нужен лидер, народный вождь. Кого предлагаешь?
Лопух сразу ухватил его мысль, ответил:
— Ларионова Фому Гавриловича.
— Кто такой?
Лопух, посасывая вторую сигарету, рассказал про Ларионова все, что знал. Егор остался удовлетворен.
— Скажи, Леня, город весь очумел или?..
— Полагаю, около трети невменяемые. Остальные попутчики. Прививка не сразу меняет нутро. Месяц-полтора проходит… После бывает откат…
