Виктория Платова - Хрустальная ловушка
— Был.
— С кем он был?
— Ну вы же сами знаете, Палыч. С молодыми мужчиной и женщиной. Говорят, что это его дочка и зять.
Да, «Роза ветров», при всей своей фешенебельности а-ля рюс, оставалась большой деревней. Здесь легко знакомились и легко сходились, здесь видели друг друга по пятьдесят раз на дню. Тем более такая мощная фигура, как Шмаринов, не могла остаться незамеченной.
— Они пришли вместе?
— Нет. Парень и девушка сидели здесь с вечера. Может быть, часов с одиннадцати. Девчонка страшно напилась.
Это Звягинцев уже знал от Марка, крупного специалиста по полуправде.
— Что, переворачивала столы? Плясала голой на фирменных блюдах?
— Ну, до этого не дошло. Но, в общем, громко выступала с какими-то программными заявлениями.
— С какими?
— Бог его знает… Во-первых, здесь была куча народу, как обычно. За всеми не уследишь. Все базарят, пьют, долбятся в свои кегли и прочая. Но факт тот, что она ушла из-за столика, подсела к нашим фашиствующим элементам и начала что-то там вещать. Ее муж еле оторвал ее от стариков.
«Фашиствующими элементами» Ариэль называл невесть как попавшую на почти стопроцентно русский курорт супружескую пару из Нюрнберга — Неrr und Frail Нойкирлих. Старик, несмотря на свой преклонный возраст, неплохо катался на лыжах и обожал скоростные трассы. Его жена была менее экспансивна и все время проводила на почти пологом спуске для новичков.
— И что?
— Ну… Потом она о чем-то разговаривала с Ионой. Он попытался ее вывести, она сопротивлялась, в общем, ничего хорошего не получилось.
— А куда делся муж?
— Откуда же я знаю… Был с ними, наверное… Или не был.
В общем, там тоже произошла маленькая свалка. Они пересели ближе к выходу.
— Почему?
— Потому что там воздуха больше. Ей, видать, было совсем плохо.
— И муж не увел ее отсюда?
— Вы у меня спрашиваете? Может быть, лучше было у него спросить?
— Вопросы пока задаю я. Значит, они пересели к выходу.
Они кого-то ждали?
— Не знаю. Потом появился убитый, — Ариэль снова произнес это слово с особой интонацией посвященного, — сразу подсел к ним.
— А Иона?
— Он к тому времени уже ушел. Они сидели втроем. Потом возникла какая-то перепалка, и убитый съездил даме по физиономии. Очень сильно. Так, что у нее чуть голова не отвалилась.
— Ты сам это видел?
На лице Ариэля застыло страдальческое выражение. Все понятно, он этого не видел, знает с чьих-то слов и глубоко страдает, что пропустил один из самых важных моментов в жизни: близкие подступы к преступлению. Но, скорее всего, он страшно переживает оттого, что не стал непосредственным свидетелем убийства: только такое событие могло взбодрить его черную кровь, коченеющую на морозе.
— Ты сам это видел?
— Нет.
— А кто видел?
— Дюха.
Дюха был официантом в «Ричарде Бахе», он знал все и обо всем и всегда умудрялся находиться в самых горячих точках курорта.
— Понятно. Значит, произошла какая-то перепалка, перешедшая в потасовку. И что?
— Девушка поднялась и убежала.
— А ее спутники?
— Остались.
— И даже не попробовали ее догнать?
— Ну… Вам Дюха поточнее скажет, он был непосредственным свидетелем. А я — только со слов.
— Хорошо. Что было дальше?
— Ну, они просидели часов до четырех… О чем-то говорили. — В этом месте Ариэль приободрился: узкое место было пройдено, и он опять становился свидетелем. — Потом ушли.
— И больше не вернулись?
— Почему? То есть убитый уже не вернулся, это точно.
А его спутник — молодой человек, — он пришел почти сразу.
И просидел до шести. Или до половины седьмого.
— Один?
— Да. То есть он потом еще пристроился к кегельбану. Но это уже ближе к утру.
— Он не выглядел расстроенным или подавленным?
— Что? — Очевидно, таких слов не было в лексиконе Ариэля, и он задумался, меланхолически тряся в руках шейкер.
— Ну, может быть, его что-то задело?
— Да нет особо. Просто сидел.
— А что заказывал?
— Да почти ничего. Сначала взял немного коньяка и цедил его все это время.
— То есть ты хочешь сказать, что он просто сидел, мало пил и глазел по сторонам?
— Ну, можно и так сказать. Нет, потом он нашел себе дело. Он совсем неплохо играет в боулинг. Он даже выиграл у кого-то. У кого — я не помню. А это важно?
— Не очень, — успокоил бармена Звягинцев. — Важно время, когда он ушел.
— Ну, это просто, — снова выдвинул свои зубы на передний фланг Ариэль. — Он ушел, когда мы закрылись В половине седьмого. Он был почти самым последним из тех, кто ушел.
— Ну что ж… Все ясно. Плесни-ка мне еще пива за счет заведения.
Ариэль снова наполнил кружку и снова воззрился на Звягинцева. Брови его умоляюще приподнялись, а огромный рот округлился.
— Ну, теперь ты спрашивай, — сжалился наконец-то Звягинцев.
— Его зарезали ножом, да? — со священным трепетом в голосе прошептал Ариэль.
Звягинцев перегнулся над стойкой и громко шепнул:
— Можно и так сказать. И знаешь еще что?
— Что?
— Я так думаю, что убийцу нужно искать среди обслуживающего персонала. Вы ведь знаете все ходы и выходы. Вот ты, например, чем не кандидат?
— Я? — Ариэль изумился так, что почернел еще больше. — Вы шутите, Палыч. Шутите, да?
— И не думаю шутить.
— Я же все время здесь, на виду. Никуда не отлучаюсь…
— Ну, это ты хватил — «никуда не отлучаюсь»! Отливать-то бегаешь. Ну и завернул куда-нибудь по дороге… А?
И, подмигнув Ариэлю и прихватив еще одну кружку пива, Звягинцев занялся зачисткой местности. Первым был опрошен вездесущий Дюха Он подтвердил все показания Ариэля и расцветил их подробностями: да, сначала они сидели за третьим от кегельбана столиком — муж и жена; да, девушка напилась и в чем-то начала упрекать своего спутника; да, она подсела к бундесам и повесилась на старикашку, нельзя сказать, что его супруге это очень понравилось; да, потом к девушке приклеился Иона — в то время, когда муж вышел из зала, — может быть, вышел отлить, с кем не бывает; да. Иона уговаривал ее уйти, а она умудрилась посклочничать и с ним, но потом все-таки согласилась; да, у самого выхода их перехватил муж, и они посклочничали уже втроем; да, Иона ушел, а они пересели к столику у выхода, чтобы ей стало легче, — ей и стало легче, после того как она ушла и вернулась, может быть, пошла проблеваться, с кем не бывает; да, потом почти сразу же пришел солидный мэн; да, они снова начали склочничать, первую скрипку играл мэн, а потом инициатива перешла к девушке; да, она что-то такое ему ляпнула и получила по физии; да, она обиделась и убежала; да, муж вышел было за ней, но через минуту вернулся, — может быть, не догнал, с кем не бывает; да, они просидели еще хренову тучу времени вдвоем с солидным мэном, а потом такую же хренову тучу муж просидел один, до самого закрытия; да, да, да…
После Дюхи наступила очередь не таких масштабных свидетелей, которые в общих чертах и в мелких частностях подтвердили показания молодых работников стойки. Даже с Неrr und Frau Нойкирлих удалось объясниться на пальцах: «О, это отшень бедный девушка, отшень страдаль… Я не видель, чтоби так страдаль… Ich verspreche es Ihnen <Даю вам слово (нем.).>… Es ist schreckliches Wetter <Какая отвратительная погода (нем.).>. Ви думает, она коньшится, этот Es ist Sturm <Буря (нем.).>?»
Кончится, куда же денется, успокоил старикашку Звягинцев, все на свете кончается. А к этой буре тоже можно привыкнуть. С другой стороны, я понимаю ваши маленькие неудобства: то, что русскому здорово, то немцу карачун…
* * *…А теперь Звягинцев сидел в своем закутке — в комнате номер тринадцать административного крыла отеля, как паук в центре паутины.
Толстый паук, ожидающий появления своих жертв.
Около часа появился Артем Львович, принесший толково составленную бумажку, которую вполне можно было подколоть к делу. Он потратил некоторое время на детальный осмотр трупа, и теперь полная клиническая картина характера ранений была ясна.
Шмаринову нанесли тринадцать ножевых ранений: одно проникающее (и ставшее в конце концов причиной смерти) — в область сердца. Восемь — менее тяжких — в грудную клетку. Три — в плечевой пояс. И одно — в правую ключицу.
Удар в ключицу тоже был достаточно силен: ключица оказалась сломанной. Сам характер ранений ясно говорил о том, что нападавший действовал в состоянии аффекта: ничем другим нельзя было объяснить беспорядочность нанесения ударов.
Бритый доктор предположил, что первым был нанесен удар в сердце (это замечание Звягинцев оставил на совести самого Артема Львовича) и только затем последовали все остальные.
Между первым ударом и последующими (или, скажем, между одним и двенадцатью другими) была колоссальная разница, как будто удары были нанесены двумя разными людьми.
Впрочем, на этом своем тезисе доктор не настаивал.
Звягинцев ознакомился с заключением Артема Львовича и отложил бумагу в сторону.
