Андрей Троицкий - Кукловод
– Дождь?
К пятидесяти четырем годам Уманский сохранил не так уж много привычек и увлечений молодости. Лошадиные бега и карты не грели душу, как в былые годы. Женщины пока еще волновали, но не до трепета. К изысканной жратве Уманский всегда был равнодушен. Что ему осталось? Не так уж много. Два-три раза в неделю тренажерный зал, оборудованный здесь же, в большой нижней комнате загородного дома. Еще настольный теннис. И, разумеется, бег трусцой. Это святое.
Уманский вышел на крыльцо, выставил вперед руку. На раскрытую ладонь упало несколько тяжелых дождевых капель, парочка крупных снежинок. Он вернулся на веранду, нацепил на голову бейсболку с длинным козырьком.
– Разве это дождь? – улыбнулся Уманский. – Слезы, не дождь.
Он не собирается приспосабливаться к капризам погоды, менять железный распорядок дня из-за какого-то жалкого дождика. Володя, поняв, что ему не отвертеться, тоже надел шапочку. Сунул руки в рукава непромокаемой тренировочной куртки. Уманский спрыгнул с крыльца, набирая темп, побежал по асфальтовой дорожке к воротам. Володя поправил под курткой подплечную кобуру, затрусил следом, сохраняя дистанцию метра три-четыре. Охранник, дежуривший на воротах, распахнул перед хозяином калитку.
Уманский выбежал на улицу, повернул налево. Дыхание было ровным. Сердце не чувствовало близкой беды, билось ровно. Маршруты утренних пробежек Уманский никогда не менял. Прямо по узкой асфальтированной улице, обнесенной с обеих сторон глухими заборами. До почты, затем поворот направо. На такую же тихую спящую даже днем улочку. Затем прямо до одноэтажного продовольственного магазина, ставшего центром поселковой цивилизации. Затем еще пара поворотов. И, наконец, финишная прямая. Совершив этот пятикилометровый круг, Уманский прибегал на место старта, к воротам своего особняка.
На бегу неплохо думается. А подумать Уманскому было о чем. Операция с обменом оружия на наркотики находится в подвешенном состоянии. Неизвестно чем завершится. Если проанализировать ситуацию, Уманскому не в чем себя упрекнуть. Он сделал все, что в человеческих силах. Закончил переговоры с таджиками, добился выгодных условий, достал оружие, обеспечил прикрытие операции на самом верху. Гецману осталась самая малость. Решить простейшие технические вопросы и стричь купоны.
И Гецман, если называть вещи своими именами, жидко обделался. Навалил дерьма – полные подштанники. И нырнул в тину: я, мол, ни за что не отвечаю.
И черт с ним, пошел к черту. Больше к своим делам он Гецмана не подпустит. Уманский набирал полную грудь влажного воздуха, наслаждался движением, легко выбрасывая вперед ноги. До поселковой площади оставалось рукой подать.
* * *Заляпанные грязью «Жигули» стояли в ста метрах от поселкового магазина. Ашуров сидел на переднем сидении рядом с водителем и наблюдал за стариком в мокром плаще, торчащим возле магазина. Старик держал в руке авоську, набитую пустыми бутылками, и терпеливо ждал девяти часов. Томимый похмельем, он хотел оказаться первым у прилавка, когда магазин откроется, выставить бутылки и получить деньги за посуду. Ашуров обернулся к «Послу», занявшему заднее сидение и сказал:
– Вот по этой улице каждый день Уманский и чешет.
Ашуров выставил вперед руку, показывая направление. С заднего сидения хорошо просматривалась улица, по которой ежедневно кроме воскресения бегал Уманский. «Посол» сочувственно покачал головой.
– И охота немолодому человеку так себя изводить, – сказал он. – В такую погоду хороший хозяин верблюда из дома не выгонит. А он бегом бегает.
Ашуров глянул на часы. Он немного нервничал. Во-первых, присутствие контролера, старика Дунаева, действовало на нервы. Во-вторых, Уманский, точный, как счетная машина, на этот раз опаздывал. Несколько минут опоздания – мелочь. Но не в этой ситуации.
Если Уманский получил известие о гибели Гецмана, что маловероятно, то наверняка забеспокоился. Решит, что следующая мишень – это он. Тогда Уманский сломает свое ежедневное расписание, отменил пробежку. И наверняка усилил охрану своего загородного дома. К Уманскому будет слишком трудно подобраться.
Весь расчет Ашурова строился на том, что слух о смерти Гецмана дойдет сюда, в Красногорский район, никак не раньше обеда. Документов при Гецмане не нашли, следовательно, его личность установят еще не скоро. Значит, и Уманский ничего не узнает до поры до времени. А этого времени должно хватить, чтобы… Ашуров не довел мысль до конца, в который раз глянул на часы. Может, они спешат?
– Сколько на твоих? – спросил он у водителя.
– Тридцать четыре минуты, – ответил водитель.
Часы спешили, но лишь на одну минуту. Ашуров поднял голову и увидел то, что хотел увидеть. По направлению к площади трусил Уманский, сзади маячила фигура телохранителя. От сердца отлегло, клиент на подходе. Из внутреннего кармана Ашуров вытащил пистолет. Водитель повернул ключ в замке зажигания.
* * *Старик Петрович, топтавшийся возле закрытых дверей магазина, опустил авоську с бутылками на землю, выгреб из кармана промокшего под дождем плаща горсть мелочи. Он дважды пересчитал монеты. Все получается. Если посуду примут даже по минимальной цене, на поллитру все равно наберется. И даже пару ирисок можно купить, подавиться. Вчерашний день был для Петровича тяжелым, неудачным. Вечером поселковые мальчишки набили Петровичу морду. И, главное, отобрали целую сумку посуды, собранной за день.
Зато сегодня удача повернулась к старику не широкой задницей, а совершенно противоположным местом. Сегодня счастливое утро. Петрович поднялся ни свет, ни заря и отправился на добычу. В мусорном контейнере возле станции он нашел целый пакет пустых бутылок. Правду люди говорят: кто рано встает, тому Бог дает. Старик притащил посуду к себе в дом, помыл, отскреб этикетки. И, окрыленный успехом, дунул в магазин. Старик наблюдал, как на площадь выбежали два мужчины в спортивных костюмах. Петрович шагнул назад, хотя не стоял на дороге, не мешал движению утренних физкультурников.
Машина, стоявшая с другой стороны площади, медленно тронулась с места, совершила полукруг. Почти поравнялась с мужчинами, бегущими по тротуару. Ашуров распахнул переднюю дверцу, поднял пистолет и трижды выстрелил в спину охранника. Уманский обернулся.
В его широко раскрытых глазах читался животный страх. Он в ловушке. Бежать вперед? Повернуть назад? Уманский заметался перед машиной, не зная, в какую сторону кинуться. Он открыл рот, хотел поднять руки кверху, но не успел.
Ашуров выскочил с переднего сидения и патрон за патроном разрядил пистолет в грудь Уманскому. Тот пошатнулся, встал на подогнувшиеся колени. Повалился на бок, сполз с тротуара головой в грязную лужу. Ашуров подскочил к жертве, подхватил Уманского за руки. За ноги жертву схватил водитель. Тело Уманского затолкали в салон. «Посол» пересел на переднее сидение, Ашуров занял заднее.
Старик Петрович, на глазах которого разыгралась трагедия, бросил сумку с бутылками и пустился наутек. «Жигули» рванули с места, набрали скорость. Старик обернулся назад, решив, что машина гонится за ним, зачем-то выбежал на середину дороги. В действиях старика была своя логика. Петрович хотел добежать до противоположного тротуара, нырнуть в полуоткрытую калитку в глухом заборе.
Водитель дал по тормозам, но столкновение было уже неизбежным. Удар радиатора отбросил старика метров на десять вперед. В полете, перевернувшись через голову, он влетел задом в забор. Выломал пару досок и повис на нижней перекладине головой вниз ногами на дорогу. Водитель чертыхнулся и прибавил газу.
Ашуров опасной бритвой располосовал спортивный костюм Уманского, оголил плечо, украшенное татуировкой. Орел с хищным клювом расправляет крылья на фоне горного хребта. Ашуров достал опасную бритву, сделал овальный надрез на плече покойника. Отодрал лоскут кожи, украшенный татуировкой орла.
На выезде из поселка, задняя дверца «Жигулей» распахнулась. Выпихнутое из салона тело Уманского кувырком полетело в сточную канаву.
Глава двадцать пятая
Солнце едва поднялось над степью, когда грузовик подъехал к поселку агрокомбината имени Алтынсарина. Холодный ветер гнал неизвестно куда коричневые тучи пыли, на синем небе выросли белые облака, раскрашенные розовыми рассветными лучами. Машина держала курс точно восток, на то самое место, откуда поднималось небесное светило.
Идиллическая картина природы не радовала Акимова, его поедом ели недобрые предчувствия. Он сосредоточенно грыз зубами сухие спички, плевал сквозь зубы и, поглощенный мыслями, хмурил лоб, будто решал сложную шахматную задачу. Рогожкин, пересевший за руль, окончательно поборол сонливость. Достав из сумки аудио плеер и несколько кассет, он обдумывал, с чего бы начать прослушивание.
Попса – полное дерьмо. Наблюдать величественное зрелище, восход солнца над степью, пробуждение мира, и слушать завывания какого-нибудь оскопленного козла… Нет, это не в жилу. Хорошо бы воткнуть кассету с классической музыкой или стихами в исполнении какого-нибудь литературного хрена.
