Анатолий Афанасьев - Против всех
— Это что?
— Наша фирменная ночная услуга, — отрекомендовал коридорный вдруг задорно зазвучавшим голосом. — Трио бандуристов. Разумеется, на любителя… Ежели, допустим, легкая бессонница, усыпят кого угодно.
— Кыш! — Егор махнул рукой, отгоняя наваждение. Детишек будто ветром сдуло.
— В принципе, — не смутившись продолжал коридорный. — Дамский товар держим на любой вкус, самый взыскательный. Любой комплекции, а также национальной принадлежности. Цены ниже средних. За барышом не гонимся. Нам главное, удовлетворить гостя.
— У меня невеста, — сказал Егор. — Мне женщины ни к чему.
— И это поправимо, — коридорный уже передвинулся в центр гостиной, глубокомысленно хмурился, превратившись из обыкновенного изворотливого гостиничного клерка в серьезного, философски настроенного человека, готового угодить не только делом, но и советом. — На цокольном этаже прекрасное казино, с приличными ставками. Отбор гостей только положительный. Никакого уличного сброда, за этим строго следим… Имеется сауна, бильярдные, клуб холостяков, а также морозильник.
— Морозильник?
Служитель неожиданно хихикнул в кулачок, стушевался и движением бровей вернул на лицо выражение глубокой, доброжелательной озабоченности.
— Не уверен, что вам это подойдет.
— И все же… Что такое «морозильник»?
— Там опять дамы… Немного садизма, немного хорошей музыки и вина. Все пристойно, без перебора. Летальных исходов не зарегистрировано. Во всяком случае, в этом месяце.
— Скажите, пожалуйста, уважаемый, вы где работали до отеля?
Вопрос оказался для коридорного неприятным, он гордо вскинул голову.
— У вас, извиняюсь, какие-то претензии?
— Чистое любопытство. У вас речь характерная, нравоучительная.
— Да, представьте себе, служил директором одной из московских школ. И не стыжусь этого.
— Чего же тут стыдиться, — удивился Егор. — Я сам давно ли мечтал быть студентом… Что ж, спасибо за информацию, но мне сегодня ничего не надо. Лягу спать.
— То есть никаких распоряжений?
— Совершенно никаких.
Бывший директор, похоже, растерялся, с минуту еще маячил в гостиной, качая головой и бессмысленно разводя руками, и лишь затем, пожелав спокойной ночи, удалился.
Глава 3
— Пока не повидаю Анюту, ничего делать не буду, — упрямо сказал он Мышкину, который сидел перед ним, развалившись в кресле, как на нарах, скрестив нога, бодрый, улыбающийся.
Час назад Мышкин ввалился в номер, разбудив Егора дубовым стуком в дверь. Егор открыл полусонный, накинув халат на голое тело, — и едва признал гостя. На Мышкине был ослепительно-желтый парик, половину рожи закрывали роскошные, тоже рыжие и явно приклеенные усы, только по родному бельму да по перебитому в трех местах шнобелю Егор угадал, кто такой.
— Ну-ка, ну-ка, — радостно загудел Харитон Данилович, — покажись, сынку, какой ты стал. О, вижу, заматерел, забурел, поднакачал мослы, постарался Питоша… А в башке, поди, все такая же карусель?
Насколько Егор помнил, материн сожитель прежде не склонен был к такому бурному проявлению чувств. Вдобавок его покоробило, когда Мышкин, ни слова не говоря, попытался ткнуть ему кулаком в живот: еле успел увернуться. Но все равно он был рад.
За те годы, что провел в Угорье, Егор часто думал об этом человеке, пытаясь понять, какая в нем тайна. С виду мужик как мужик, крепко сбитый, немногословный. В сущности, невежественный, малограмотный, хотя много странствовал и от жизни, конечно, нахватался ума. Но откуда же в нем такая сила, которая всех окружающих всегда подавляла, да и на юного Егорку действовала: когда Мышкин к нему обращался за каким-нибудь пустяком, он непроизвольно настораживался, напрягался, хотя причин для этого не было. Мышкин никого не пугал и не совершал бессмысленных, злобных поступков.
Теперь-то, пожалуй, Егор знал ответ, и Жакин этот ответ косвенно не раз подтверждал. Такая сила, как у Харитона, это всего лишь — дар Божий, как талант, как красота. В нем присутствовала тихая мощь, как в природе, разлитой вокруг нас, и такая же, как в природе, в нем таилась способность к самообновлению и мгновенному разрушительному взрыву. Подобные люди редки, и им почему-то хочется угождать, хотя они этого вовсе не требуют. Жакин, дорогой учитель, точно так же устроен, с тем же даром природной мощи. И про себя Егор знал, что будет таким же. С той разницей, что Мышкин свою природную силу не контролировал, слепо подчинялся ее неожиданным прихотям, а Егор надеялся, что сумеет направить тайную энергию по высшему, предначертанному пути. Другого ему не дано. Он спаситель. Плохо ли, хорошо ли, но это так. С некоторых пор он больше не сомневался в своей судьбе.
За час они о многом поговорили и собирались позавтракать, но упрямство Егора смутило гостя.
— Второй раз об ней вспомнил. Зачем она тебе?
Егор огрызнулся:
— Сколько вам лет, Харитон Данилович?
— Шестьдесят с гаком, а чего? Молодой еще.
— Зачем тогда спрашиваете? Невеста она мне. Вы же знаете.
— Я-то знаю, да она помнит ли.
— Вы на что-то намекаете, Харитон Данилович?
— Дак это, — Мышкин дурашливо подергал парик, посмотрел на Егора сочувственно. — Намекать не приходится. Всем в городе известно. У Саши Хакасского она в приживалках.
— Как это — в приживалках?
— Вроде как любовница, что ли. Ты не расстраивайся, Егор. Содержит он ее богато, кормит, одевает. Гулять — и то с охраной ходит.
Как писали в старину, ни один мускул не дрогнул у Егора на лице.
— Хакасский — кто такой?
— О, большой человек. Главный бугор в Федулинске. От него вся тьма и неурядица.
— Молодой, старый?
— Как сказать, у сатанят возраста нету. По виду им всегда лет тридцать. На морду красивый, как мои волосья. При этом улыбчивый. Бабы на таких клюют.
— Не верю, — сказал Егор. — Тут что-то не так. Не сходится что-то.
Почему не сходится? Девушка из бедной семьи, родители у нее оборонщики. В больнице горшки старикам повала. И тут враз такое богатство. Да и сам он, говорю же, червонный туз. Мало кто устоит. Ее осуждать не за что. Но ты не горюй, другую невесту найдешь. Их много в Федулинске.
Егор подошел к столу, снял трубку и заказал в номер завтрак на двоих. Сказал Мышкину:
— В холодильнике жратвы полно, но пусть горяченького принесут, да?
Мышкин ответил:
— Стыдно мне немного за тебя, Егор.
— Почему?
— У тебя матушку убили, дом отобрали. По земле погнали, как зайца. А ты об невесте печешься, с которой два дня хороводился. Несолидно как-то. Егор взглянул на него с осуждением.
— Харитон Данилович, я же не отказываюсь. Все сделаю, как велите. Но сперва поговорю с ней. Пусть сама скажет, что я ей не нужен. У меня руки развяжутся.
Мышкин сморщился в печеное яблоко, сверкнул бельмом, всегдашний признак раздражения, но не успел возразить: у входной двери раздался звонок. Егор нажал кнопку пульта — и красивая, высокая девушка в черной юбке и белоснежной блузке вкатила на двухъярусной коляске завтрак. Ни разу не взглянув на них, начала сервировать стол у окна.
— Немая, что ли? — удивился Мышкин. — Чего-то даже не поздоровалась.
— Не обращайте внимания. Здесь свои порядки.
— Эй, детка, — окликнул Мышкин. — Тебе не помочь?
Девушка выпрямилась, изящно качнув полными бедрами, обернулась:
— Завтрак подан, господа.
— Спасибо, милая. Но чего ты вроде как-то дичишься?
— Нет, не дичусь. Нам первыми нельзя заговаривать с господами.
— Почему?
— По инструкции. Некоторым не нравится развязность.
Отвечала бойко, как по писаному, взгляд обалделый.
Мышкин не унимался:
— Тебя как зовут?
— Галя.
— Скажи, Галя, ты только завтраки подаешь или есть другие обязанности?
Нежное личико прояснилось, сверкнула белозубая улыбка:
— Все, что угодно. Желание гостя превыше всего. У меня все справки с собой.
Чтобы не быть голословной, достала из фартучка и показала издали какие-то синие бумажки.
— Дорого берешь?
— Совершенно ни копейки. Наши услуги входят в стоимость питания. Это обозначено в прейскуранте. Разве что могу принять маленький подарок за особые старания. Цветы, например.
— Да-а, — в раздумье протянул Мышкин. — Вот так прожили пеньками и ничего хорошего не видели. А ты говоришь — невеста!
Егор махнул рукой, и девушка, не попрощавшись, шмыгнула за дверь.
— Что касается свидания, — продолжал Мышкин, — сегодня же увидишь свою Анюту. Только после не жалей.
— Вот и хорошо, — обрадовался Егор.
Ближе к вечеру весь федулинский бомонд собрался на стадионе. После довольно долгого перерыва, связанного с эпидемией краснухи, унесшей на тот свет несколько тысяч ослабленных голодом горожан, спорт снова начал входить в моду. Проводились соревнования по мини-футболу, по бодибилдингу, по бегу в мешках, но особенной популярностью пользовались так называемые русские скачки. Действительно, веселое, незабываемое зрелище. В городе оборонщиков отродясь не было ипподрома, да и в ближайших деревнях всех лошадей, какие были, давно пустили на мясо, но оказалось, что это не беда. Голь, как говорится, на выдумки хитра. Скачки устраивали на теннисном корте, участвовать в них мог любой желающий, коней заменяли обыкновенные деревянные палки, пропущенные между ног. Правила тоже самые немудреные. Тот, кто пробегал пять кругов и не падал, считался победителем. Каждому удачному заезду благодарные федулинские зрители радовались, как дети, орали, вопили, швыряли на корт пустые бутылки, заключали сумасшедшие пари, короче, скачки превращались в большой спортивный праздник. Для самых азартных болельщиков, желающих всерьез попытать счастья, в ближайшем пункте прививки поставили настоящий тотализатор, где, при отсутствии денег, можно было сыграть на любой свой орган: почку, глаз, сердце, — а также внести в залог определенное количество крови — сто граммов, двести, литр, сколько не жалко. Выигрыши выпадали огромные. Рассказывали, что на одном из прошлых заездов некто Кеша Давыдов, поставив разом обе почки и селезенку, выиграл на инвалиде Петрове, изображающем лошадь по кличке Мандолина, сразу два мешка дури, которой обеспечил всю свою родню на десять лет вперед. Особую демократичность придавало скачкам то, что в них наравне с мужчинами участвовали женщины.
