Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего двойника
Обежав меня взрослым, женским, оценивающим взглядом, который отметил и мою одежду, и мою стрижку, и обувь, и сумочку, девчушка наконец мне улыбнулась и сказала:
– Их никого нет. На работе.
– А разве Нина Александровна не на пенсии?
– Нина Алексанна? – Девочка заперла свою дверь ключом на длинной веревке и повесила его себе на шею, аккуратно заправив под куртку. – Нина Алексанна умерла уже. Теперь тут другие живут, молодые, Валя и Женя.
Оставалось загадкой, какого они пола, эти Валя и Женя, но я не стала спрашивать. Я только поинтересовалась:
– Родственники?
– Не. Молодожены. Им их родители купили квартиру Нины Алексанны в подарок на свадьбу.
– А что же, у Нины Александровны нет родственников?
– У ней муж был, так он тоже с ней и умер, а их дочка с мужем в Израиле живут. Они и продали ее квартиру. Моя мама еще им помогала, потому что они ненадолго сюда приезжали, на похороны, им некогда было заниматься продажей, вот моя мама и помогла. А вы тоже в Израиле живете? Или, может, в Америке?
– Почему это? – удивилась я.
– А на вас такие вещи классные, как у Маргариты. Она их в Израиле купила.
– Это дочка Нины Александровны?
– Ну да. А сейчас если кто не в Израиле живет, тот в Америке.
– Да нет, я тут живу, в Москве. А вещи, ты права, заграничные.
– Красивые. Особенно сапожки.
На мне были короткие сапожки из мягкой черной кожи, на высоком каблуке, элегантные и весьма сдержанные. Удивительно, что они понравились вдруг этой малявке, чьи представления о моде, если судить по ее одежде, были просто плачевны.
– А вы не манекенщица?
– Нет, – усмехнулась я.
– Вы могли бы. Вы такая высокая и красивая… Вы знаете, сейчас есть такие агентства специальные, туда берут высоких и красивых девушек и платят им – закачаешься! Вам надо туда сходить. Представляете, носить потрясающие платья целый день, сниматься по телевизору и еще за это бешеные бабки получать! Мечта! Я обязательно туда пойду, когда вырасту. А у вас жвачки нет?
У меня жвачки не было. Но зато на дне сумки валялись маленькие фруктовые леденцы – еще из Парижа. Я пошарила, вытащила несколько и протянула девочке:
– Смотри-ка, это даже лучше, чем жвачка: вот апельсиновая, вот лимонная, малиновая, клубничная…
Деловито пересмотрев все фантики, она выбрала апельсиновую и сунула ее в карман.
– Бери все. Тебя как зовут?
– Оля. А вас?
– И меня Оля.
– Вот здорово! А вы ей кто будете, Нине Алексанне?
– Я… Наши матери были когда-то знакомы… И я… и моя мама попросила меня ее разыскать…
– Жалко, что вы пораньше не пришли, когда она еще живая была.
– Давно она умерла?
– Сегодня что у нас? 4 января? Тогда уже три месяца получается назад.
Три месяца назад! Начало октября! Через какую-то неделю после акушерки Куркиной!
– А число не помнишь?
– Ой, число… Восьмого, кажись. Октября.
Две смерти, разделенные девятью днями, двух женщин, работавших в одном роддоме. И знавших, судя по всему, одну и ту же тайну.
– Ты говоришь, что и муж с ней вместе умер… – подбиралась я к самому важному, ощущая холодок в спине от предчувствия. – Это что же, несчастный случай?
– Ага. У них дача сгорела. Ну и они тоже вместе с ней… Мама говорит, что, пока пожарники приехали, там уже от них одни угольки остались… Ужас! – Девочка передернула плечами. – Я как узнала, так мне потом несколько дней кошмары снились. Меня мама даже к врачу водила, и потом я таблетки пила снотворные… Мне все время снилось, что я тоже на этой даче и хочу спастись от огня, и их тоже хочу спасти, но огонь меня не пускает, и я прыгаю в окно и слышу, как они кричат, помощи просят… А я стою и ничего не могу сделать!
Глаза ее быстро наполнились слезами, и она прошептала:
– Ужас какой, правда, ужас?
Я погладила ее по голове. Шапочка, едва держащаяся на макушке, соскользнула, и я снова ласково водрузила ее на место.
– Я, знаешь, тоже однажды чуть не сгорела заживо…
– Правда? – Глаза ее распахнулись от страха, смешанного с любопытством.
Я прошла несколько шагов, уселась на ступеньку и пригласила жестом мою тезку устроиться рядом со мной. Девчушка присела, своротив коленки набок и заглядывая мне в глаза в ожидании страшной истории.
– Я провела несколько месяцев в… за границей. И вот однажды рядом со мной взорвалась бомба. Ее террористы подложили. Знаешь, кто такие террористы?
Оля кивнула.
– А зачем они бомбу подложили?
– Они таким образом заявляют, что европейские страны обязаны с ними считаться, иначе они будут убивать ни в чем не повинных людей… Я чудом выжила. У меня были ожоги на лице. И еще у меня раньше были длинные волосы, как у тебя, даже еще длиннее. И они сгорели…
Я рассказывала версию, которую сочла наиболее приемлемой для моей маленькой собеседницы, надеясь взамен услышать от нее подробности о смерти бывшего главврача.
– Но мне больше повезло: мне сделали операции, и я не только не умерла, но даже и лицо мое в результате не пострадало. Только волосы вот…
– Ну, они вырастут! – горячо воскликнула девочка Оля. – Это не страшно! Хуже, когда умирают, как Нина Алексанна и Петр Сергеич…
– Ты права. Как же так вышло, что они не сумели спастись из огня? Ведь дача – не многоэтажка, можно выпрыгнуть из любого окна, в дверь успеть выскочить!
– Мама говорит – они спали.
– Так крепко, что не проснулись от дыма и огня?
– Мама говорит – они задохнулись от дыма и потеряли сознание. И уже больше не могли спастись…
– А мама твоя откуда знает?
– Ей в милиции рассказали. Они там следствие производили, причину пожара искали. А мы иногда ездили в гости к Нине Алексанне на дачу, и в милиции спрашивали что-то вроде – как там вещи обычно лежали… А вы маму мою дождитесь, она вам расскажет!
– А она когда придет?
– К семи.
Я вовсе не была уверена, что ее мама мне расскажет известные ей подробности просто так. Придется тогда для Олиной мамы снова сочинять очередную версию – уж ей-то правду знать точно ни к чему. Я решила, что это лишнее.
– Я постараюсь, – соврала я. – Так милиция доискалась причины пожара?
– Мама говорит, они думают, что это из-за машины Петра Сергеича…
– И при чем же тут машина?
– Он, как это, ну, батарейки для машины… ну ак… акими…
– Аккумуляторы?
– Точно! – обрадовалась моя маленькая тезка. – Они! Он их поставил на ночь заряжаться. И канистру с бензином в дом принес. Вот и загорелось. Бензин же горючий.
– Но, чтобы он загорелся, нужен огонь. Или искра хотя бы. Вот если бы Петр Сергеевич сигарету бросил непогашенную рядом, тогда могло…
– Нет, он не бросил сигарету! Он спал. А его батарейки эти, ак…
– …кумуляторы…
– Ну да, они – сделали короткое замыкание… Это, знаете, когда искра в электричестве проскакивает… Страшно, правда? Вот так спишь-спишь, а электричество вдруг как сделает замыкание – и пожар… А ты спишь. Просыпаешься – кругом огонь…
В ее глазах снова заметался ужас.
Я обняла Олю за плечи.
– Постарайся не думать об этом, ладно? С тобой ничего плохого не случится, поверь мне. В таких современных домах электропроводка надежная. Это на старой даче, которую строили какие-нибудь студенты-шабашники, она оказалась некачественная.
– Вот и нет! Дача была нестарая, большая, каменная! Ее уже после выхода Нины Алексанны на пенсию построили. Такой дом красивый, двухэтажный, и гараж, и даже маленький бассейнчик, в нем летом росли кувшинки и черепашка жила… Раньше у них там был деревянный домик, он-то и был старый, но Нина Алексанна говорила, что раньше нельзя было построить такую дачу, какую хочется. А теперь разрешили. Она говорила, что она участвует в перестройке: перестраивает дачу!
Понятно. Деньги, накопленные за время ее работы главврачом роддома – на месте хлебном и прибыльном, – лежали, ожидая дней, когда их можно будет вытащить из кубышки и вложить в милые сердцу приобретения. Возможно, немалую часть этих денег в кубышке составляла плата, наверняка щедрая, за нас с Шерил.
Ну что ж, я узнала достаточно от забавной разговорчивой девочки Оли. Пора было прощаться.
– Все это теперь не имеет значения, Олечка. Ты жива и здорова, и не надо думать о всяких ужасах. Ты, наверное, шла гулять? Тебя во дворе ждут твои подружки?
– Ой, точно! Надо же, я заговорилась с вами и забыла… Я пойду!
– Пошли вместе, я тоже ухожу.
– А вы еще придете?
Похоже, я ей понравилась, моей тезке.
– Постараюсь, – снова туманно ответила я и покинула Олю, весело направившуюся к трем девочкам во дворе, одетым в том же неуклюжем, вульгарно-взрослом стиле, что и Оля.
Удаляясь, я чувствовала, что девчоночьи глаза провожают меня, обсуждая все детали моего туалета.
Джонатан слушал мой отчет сосредоточенно, не перебивая. И только когда я закончила, он спросил:
