Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Но Мары уже нет рядом с ним.
В полном недоумении Эрберт выходит из кинотеатра. Увидев юнца, стремившегося попасть на фильм, он отдает ему билеты.
* * *Добежав до перекрестка, Мара замечает, как Межулис с блондинкой садятся в такси. Машина трогается… Так! В воображении Мары все отчетливей вырисовываются обстоятельства кражи: это дело рук Межулиса при соучастии блондинки, которая должна была задержать Пурвита в кафе. А сейчас преступники, по всей вероятности, направляются к спрятанной где-то машине, чтобы снять с нее шины. Надо проследить за ними! Как назло, поблизости нет ни одной машины. Завидев приближающийся к перекрестку большой автокран, Мара выходит на проезжую часть и, подняв руку, преграждает ему путь.
Пропустив такси, бородатый сержант-орудовец подымает жезл. Его жест останавливает у перекрестка автокран.
В кабине рядом с толстым, добродушного вида шофером сидит Мара. Она нервно барабанит пальцами по ветровому стеклу.
— Никуда твой парень не денется, — улыбается шофер. — Подцепим на крюк и прямым путем в загс!
Наконец громоздкая машина трогается.
— Вон! — восклицает Мара.
Такси, за которым следит Мара, останавливается у подъезда двухэтажного дома. Из него выходит Ирена и, на прощание помахав Межулису, отворяет освещенную парадную дверь.
«ФАРМАЦЕВТИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ» — написано на вывеске.
* * *Комната Мары обставлена скромно и современно. Уйма книг — полки занимают целую стену. Тахта, словно клин, рассекает комнату надвое. Передняя часть служит гостиной. Тут стоят низкий столик, модные табуретки, торшер. В глубине комнаты, у окна, — рабочий кабинет. Тут находится письменный стол, кресло, полка с юридической литературой. На столе небольшая фотография Эрберта в стеклянной рамке.
Небрежно раскидана одежда — наверное, Мара очень спешила. На тахте лежит толстая тетрадь с рисунком: рядом с изображениями такси и Межулиса появилось лицо Ирены, знак вопроса жирно перечеркнут, а под ним возникла надпись: «ВИТАФАН».
В двери появляется мать Мары. В руках у нее пальто дочери и толстый шерстяной шарф.
— Мара, где ты?
Но Мара уже выбежала во двор, кинула привычный взгляд на брезент, под которым со дня покупки стоит «Волга» семейства Лейи, и, нырнув под арку ворот, принимается торопливо красить губы.
Этот дворик — своеобразный, романтический уголок старой части города. Он значительно ниже уровня уличной панели. Слева возвышается жилой дом, справа — церквушка. Высокая, искрошенная каменная стена отделяет этот двор от соседнего дома, пятиэтажного, с балконами.
Из открытого окна квартиры слышен голос радиодиктора:
«…ожидается понижение температуры, кратковременные дожди».
Тут же в окне появляется лысина старого Лейи. Он машет рукой.
— Мара, мать зовет!
Мара стирает помаду, с сожалением смотрит на остаток губного карандаша и послушно возвращается.
Немного погодя она вновь появляется во дворе — теперь уже в пальто и шерстяном шарфе. Сверху раздается голос матери:
— Мара! Мара!
Мара спасается бегством.
В кабинете Григаста сидит женщина в форме бойца военизированной охраны.
— Вы говорите, Эрберт? — задумчиво повторяет Григаст. — И как раз в ту ночь… Интересно!
— Он приехал на такси…
Майор сопоставляет рассказ Мары с только что услышанным, и в его воображении возникает картина.
…Туманный вечер и ворота порта, перед которыми тормозит такси. Из машины выходит Эрберт и, предъявив дежурной пропуск, исчезает в темноте, где воет корабельная сирена.
Григаст собирается закурить, но вовремя замечает, что вложил в мундштук целую сигарету. Режет ее пополам и спрашивает:
— На каком судне он был?
— На западногерманском. На «Марии-Терезии». Перед этим позвонил из бюро пропусков капитан. У него заболел матрос.
— Как выглядел?
— Корабль? Серый, с белой надстройкой. Такой же, как все…
— Нет, Имант Эрберт!
— Да ничего в нем такого не было, — пожимает плечами женщина. — Плащ, в руке чемодан.
— Быстро он ушел?
— Через полчаса….
— Пароход?
— Ну да, пароход! Через полчаса после того, как доктор сошел на берег.
— Чемодан проверяли?
— Чей? Доктора Эрберта? Да это же золото, а не человек! Я каждый вечер мужу твержу: «Болей, покамест доктор в портовой амбулатории работает!» Говорят, когда он кончит свою диссертацию…
Вдруг Григаст удивительно легко поднимается с кресла — в кабинет входит Мара.
— Спасибо, достаточно! — перебивает он женщину.
— …его в академию переведут, — продолжает она. Григаст берет ее под руки и ведет к двери.
— Хорошо, хорошо. От души благодарю за марки. — И он бесцеремонно выпроваживает за дверь обескураженную женщину.
Закрыв дверь, Григаст пытливо смотрит на Мару: не заподозрила ли она чего-нибудь? Не слышала ли имени своего возлюбленного? Но его беспокойство напрасно — у Мары куча новостей.
— Чувствую, что сейчас вы затребуете санкцию прокурора на арест, — улыбается Григаст.
— Дело сложнее, чем вы думали…
— Что ж, это уже шаг вперед. Рассказывайте!
— Такси угнал водитель Межулис. После чего он…
— По порядку, с подробностями! — перебивает ее Григаст.
— Все? И про шофера Мурьяна, который возит с собой в такси пятилетнюю дочку из-за того, что детсады переполнены?
— В такси? Где, бывает, ездят пьяные, всякие там парочки и черт знает кто! — Майор тянется к телефону.
— Постойте, товарищ майор! Надо немедленно арестовать Межулиса, пока он не успел распродать витафан!
— Интересно… Чем вы можете доказать его вину?
— Тут все ясно и без доказательств. Вы же сами всегда проповедуете, что из одного озорства никто не станет угонять такси. Когда я узнала, где работает его сообщница Ирена…
— Ирена Залите? Лаборантка фармацевтического института? Продолжайте.
— Она работает в лаборатории, где изготовляют витафан! Она задержала в кафе Пурвита, чтобы Межулис успел на краденом такси доехать до института и забрать витафан, который был уже…
— Послушайте, товарищ Лейя, — сухо говорит Григаст, — вы никогда не пробовали писать детективные романы? Жаль. Фантазия у вас есть, а вот кропотливости в уточнении обстоятельств недостает. У института замечено не такси, а светлая «Волга», номер которой оканчивается на два нуля. — И, не обращая внимания на недоумение Мары, Григаст крутит диск телефона. — Детский сад?
* * *Тормозя около старинного дома, таксомотор заезжает в лужу и окатывает грязью старого Ценципера. Ценципер готов разразиться бранью, но видит, что из такси выходит его соседка Мара, и тогда он, человек воспитанный, аристократическим жестом приподнимает шляпу. С нее падает комок грязи. Ценципер качает головой, белоснежным платком вытирает шляпу и направляется к парадному.
«Этот дом находится в ведении совета персональных пенсионеров» — сообщает табличка на стене. Поверх таблички мелом сделана другая надпись: «Памятники старины. Находятся под охраной государства». Ценципер снова укоризненно качает головой, снова достает из кармана платок и стирает выведенные детской рукой каракули. Озорная рожица мальчишки появляется в окне дома напротив.
Войдя во двор, Мара сердито смотрит на покрывающий машину брезент, затем так же сердито — на небо, которое вот уже несколько часов одаряет город никому не нужным дождем. И вдруг — чудо! Дождь унимается, между двух корабельных мачт поблескивает солнце. На балконе пятого этажа тотчас появляется женщина в мужском махровом халате и начинает выбивать ковер.
Мимоходом Мара дергает за край брезента, чтобы стряхнуть с него накопившуюся в складках воду. Результат неожиданный: голуби, укрывшиеся под брезентом от дождя, выпархивают и попадают под водопад. Брызги летят на Мару.
Перескакивая через несколько ступенек, Мара мчится вверх по лестнице, на ходу надевая плащ и шляпку, повязывая шею платком. Вот она уже стоит у кухонной двери своей квартиры. Мара уже достала ключ, но тут вспоминает о чем-то. Вынимает из сумочки платок и стирает с губ помаду.
В гостиной, радостно скуля, девушку приветствует Флоксик — маленькая белая собачонка. Но своего места в кресле перед радиоприемником Флоксик не покидает, потому что слушает любимую музыку — джаз. Родители Мары — за своими любимыми вечерними занятиями: отец пишет мемуары, мать пришивает пуговицы к толстой вязаной кофте дочери. Пришивание пуговиц доставляет ей всегда такое удовольствие, что Мара старается терять их хотя бы по штуке в день.
Из обстановки комнаты заслуживают упоминания лишь два громадных доисторических кресла — для удобства Флоксика одно из них придвинуто к радиоприемнику — и стол. Это самый обычный стол, но, по неписаной конвенции, он разделен строго пополам между отцом и матерью. Отец бдительно следит за тем, чтобы граница между зонами не нарушалась. Любой пришелец с чужой территории, будь то катушка ниток, пуговица или наперсток, незамедлительно водворяются восвояси. На половине матери находится швейная машина, коробка с рукоделием и несколько различной величины металлических коробочек с запасом пуговиц на целое столетие.
